Хозяйка истории. В новой редакции М. Подпругина с приложением его доподлинных писем
С другим бы ЭТОГО не получилось [33].
21 июля
Спит. А мне не уснуть. Чувствую себя виноватой и какой-то ущербной. Не получилось. Получилось не так, как нам хотелось. Если узнают начальники, ему попадет. Но никто не узнает. Он ведь сам захотел, и я очень хотела. Без политики, экономики, международных отношений и без шпионов… [34] Очень хотела. А вышло холодно. Не так. Без ЭТОГО. «Ты разве не…» – «Нет, почему же…» Он поверил. И спит. А мне одиноко. И страшно.
24 июля
Меня хотят привлечь к исследовательской работе – в качестве консультанта. Или инструктора.
– Извините, – сказала я, – но для меня это слишком личное, разве вы не понимаете?.. Слишком личное и слишком интимное, чтобы еще кого-нибудь консультировать.
Нет, они как раз понимают. По-своему.
Обещают быть деликатными и тревожить лишь в исключительных случаях. Как в данном. А в данном случае у них набор. Формируется группа. Из девочек.
Ну что ж, насколько я понимаю, опять будут искать вроде меня.
Хорошо, если найдут.
Так ведь не найдут – уверена.
От меня же требуется негласное (и незримое) присутствие на собеседовании (за ширмой). И чтобы я потом сказала о каждой – не чувствую ли чего-нибудь такого, что только одна я и могу почувствовать.
Очень мне это не нравится. Отказываюсь, но они нажимают. Не знаю, как отвертеться.
…………………………………………………………
Только что.
Спросил, что я пишу. (Проснулся.)
Ответила, что конспект.
– «Как нам реорганизовать Рабкрин» [35].
– Охота тебе, – сказал и уснул.
Ставь точку.
26 июля
Все-таки поучаствовала. Сидела за ширмой, как дура, и слушала их откровения. Иными словами, подслушивала.
Вообще-то противно.
Но, объясняют, такие беседы должны протекать один на один, третий лишний (это я), третий будет сковывать испытуемую. Значит, необходимо спрятаться [36].
Оказывается, у каждой из них спрашивали, каким они предпочитают увидеть специалиста – мужчиной или женщиной? – и все предпочитали общение с женщиной, лишь одна с мужчиной, но с ней, к счастью, обошлись без меня.
В основном молоденькие, но были и за тридцать [37].
Опытными себя считают. Все. Это очень трогательно. Пускай.
Любовь Яковлевна [38] – сама доброжелательность – их легко раскручивала.
Да они и не думали ничего скрывать. Зря пряталась. Сидела бы рядом, ничего бы не изменилось.
Хотя нет. Рядом еще хуже. Не мое это все, не смогла бы в открытую – неловко. Ну что же со мной поделать, если до сих пор – неловко?
– Итак, вы ощущаете биения, подобные ударам пульса?.. Интенсивность ощущений достигает до шоковой?.. И… пожалуйста, поподробнее… вы громко кричите, не так ли?
Не знаю, по какому принципу их отбирали. По-моему, по этому: «громко кричите».
Охотно рассказывали.
Интересовались, в чем суть эксперимента. Сами не знают, на что подписываются.
Любовь Яковлевна им говорила:
– Увидите. Вам понравится.
Ну что я могла посоветовать? Ничего. Так потом и сказала, что ничего «родственного» ни с кем из них не нахожу. А если что-нибудь и есть специфически общее, ума не приложу, в чем оно должно проявиться. Бабы как бабы. Только пораскрепощеннее, что ли, чем я раньше была.
– Это верно, – согласилась Любовь Яковлевна. – Мы ведь провели с ними большую подготовительную работу.
Говорят, она в звании полковника.
Еще говорят, она владеет гипнозом [39].
Но лично мне рядом с ней не очень уютно. Она, по-моему, сама это чувствует.
………………………………………………………….
Рассказала Володьке. Ему не понравилось.
– А не надо было соглашаться. И не связывайся больше, а то сядут и поедут на тебе, вот увидишь. Это их проблемы, их работа, пускай ищут, исследуют, экспериментируют, только ты тут при чем? Это же другое подразделение. Другой профиль. У них свои обязательства. У тебя – свои. И у меня с тобой. Так что не ломай голову. Я пожалуюсь генералу.
Жалобщик такой!..
Беда, что сам генерал как раз и подстраивает. Но ведь действительно нельзя же на мне одной всю воду возить?
Спросила Володьку, а кто отбирал девушек?
– Есть люди. Да ты одного сама знаешь [40], – но не назвал кого.
– Уж не тебя ли? – спросила я, любопытствуя. – А ты? Ты не принимал участие?
Володька засмеялся:
– Глупая. Я с тобой с одной еле справляюсь.
И добавил:
– Они не москвички [41].
29 июля
Сегодня со мной побеседовали. Спрашивали, не ищет ли кто знакомства из посторонних.
Думаю, они это лучше меня знают.
– Нет, – сказала, – не ищет.
Зашел, кстати, и о телефоне разговор. Все верно. Объяснили:
– Это же в ваших интересах.
1 августа
А все-таки наша квартира напоминает бордель.
Надо все поменять, переставить…
3 августа
– Что же вы, Елена Викторовна, сны нам свои не рассказываете?
Вот гад, думаю, опять заложил.
– Ой, – говорю, – такая ерунда, даже повторять стыдно.
Дурочкой прикинулась.
Нет – не пройдет – хотят послушать.
– Да я позабыла уже.
Нет – не пройдет – надо вспомнить.
– И никаких деталей не опускайте.
Пришлось рассказывать.
Слушали очень внимательно. Задавали вопросы. Идиоткой себя ощущала. Да что же это такое в самом деле! Мне уже и сны мои собственные не принадлежат?
Вечером дома устроила Володьке нагоняй. Сказала, что больше никогда ничего не буду рассказывать. Если такой. Он дурачился, извинялся.
Потом полез со своим [42].
На него даже сердиться нельзя. Не могу сердиться.
Люблю.
………………………………………………………….
А сон был вот каким.
После дежурной маразмени, которая уже к моменту допроса [43], к счастью, забылась – так что вся экспозиция восстановлению не подлежит, – пригрезилось мне нечто гадкое, причем предельно натуралистично. Внезапно ощущаю у себя под языком какое-то неудобство: что-то инородное там, вроде волосины, – мешает. Начинаю языком ворочать – никак не подхватить. Запускаю пальцы: нашла, зажала, тащить начинаю – вытаскивать. А эта дрянь – вроде волосины – вылезает у меня из живого, из-под языка (из-под языка – справа). И я ее тащу, тащу, тащу, а она утолщается, твердеет, становится как леска рыболовная, и ей конца нет – и вдруг обрывается. Я в ужасе. Что это? И тут кто-то из Отдела, кажется, Веденеев (вот лучше пускай его допросят [44], а я бы послушала!..) говорит с умным видом: «Ничего страшного. Это шизофренический штифт. Только надо было с корнем вытащить». И я настолько потрясена, что запоминаю, как это называется, – шизофренический штифт – почему штифт? – и сама повторяю: штифт, штифт, штифт – и хочу потом в словаре посмотреть, что же это такое – штифт, да еще шизофренический? И тут я ощущаю, что слева под языком у меня то же самое. И опять начинаю вытаскивать. И тут… Господи!.. Все, все, хватит. Не буду больше писать [45]. Дневник идиотки. Дневник идиотки.
Шизофреничка. Параноик. Все!
Шандец.
Володька сказал, что это имеет отношение к моему здоровью, потому и доложил по начальству. («Проговорился».)