Страна падонкаф

– Ладно, девчонки. Сколько можно это вафлить? – заметил Мандинго. – Поздно уже. Мне домой пора.
– Дай хоть накуриться, – попросила Аня, поспешно затягиваясь.
Мандинго наступил на свою сигарету каблуком и вдавил ее в землю.
– Смотри, не спались. Вот мать узнает про твое курение…
Аня, докурив до фильтра, тоже бросила окурок на землю.
– Мама, конечно, не разрешает, но у меня же методы…
Телефон! От неожиданности обе вздрогнули. Забойный ритм. Корейский попрыгунчик Псай, Gangnam style. Лена взяла свой мобильник. Мама… Волнуется…
– Да, мамуля. Я у Ани. Конечно. Я знаю. Скоро приду.
Девочки сидят в Аниной комнате, не зажигая большого света. Только несколько свечей в разномастных подсвечниках. Бесформенные пятна шевелятся на стенах. Впечатление, что комната полна жизнью. Бестелесные сущности теней. Куклы на кровати. Кактусы на окне. Из проволочной клетки блестит глазами-бусинками Арик. Лена много раз была у Ани, но когда вот так, при свечах – все необычно, все незнакомо, все как в первый раз.
Это не спальня. Храм. Памяти Жоры Согреева. Суперзвезды. Юного гения, покончившего с собой двадцать пятого мая прошлого года. Скоро год, как Жоры нет. Остались только его песни. И поклонницы. Фанатки.
Аня и Лена – фанатки. Этот храм – тайна. Здесь у Ани собраны все диски Жоры. На стенах плакаты с улыбающимся артистом. Полстола занимает фотография Жоры в траурной рамке. Это алтарь. Перед фотографией – лампада и букетик сухих цветов. Бессмертники.
Лена ценит, что Аня доверила ей свою тайну. Она ни за что на свете не предаст подругу. Никогда в жизни! Она понимает Аню. Так хочется любить! Так хочется быть верной! Нужной… А мама говорит: еще маленькая! И у подруги мама не лучше. Лене легче – у нее есть Аня. На крайняк – Мандинго. У Ани – только бумажные плакаты.
Аня включила музцентр. Жора. Любимая Анина песня: «Солнце-любовь». Нежная мелодия. Трогательный голос. Сразу слезы в горле…
Лена, увидев, что подруга под впечатлением, придвинулась, взяла за руку. Ане внутри стало больно, страшно и одновременно хорошо. Как будто могучий великан громадной ладонью сдавил ее душу. Сжал сильно… И нежно…
Слезы солеными струйками сами собой потекли по Аниным щекам. Ленка тоже заплакала. Манящий тенор Жоры томил, звал. Так и сидели обе и рыдали в два голоса. Как дуры.
Аня очухалась первая. Из колонок шла уже «Моя дикарка». Ане не очень нравилась эта вещь. Как-то не цепляла. Она выключила музыку. Плакать уже не хотелось. Но сидеть рядом с Ленкой было так классно…
– Вытри нос. У тебя сопля, – сипло сказала Лена.
Аня высморкалась сама и подала чистую салфетку подружке.
Все домашние в гостиной. Женька в наушниках у компьютера. Играется в бродилку или в стрелялку. Мама с дедушкой перед телевизором. Еженедельная викторина. Ведущая всегда тупит не по-детски. Зомбирует.
– У отчима скоро день рождения. Мамуля даст денежку. Поедешь завтра со мной за подарком? – спросила Лена.
– Куда?
– Где в нашем быдлограде можно купить сиреневую рубашку? На Зеленом, конечно, у китайцев.
– Значит, сразу после уроков в центр, на Зеленый базар, – согласилась Аня и добавила: – Только своего масая с собой не бери.
– И ничего он не мой, – возразила Ленка, покраснев. – Лишь бы Мандинго сам за нами не увязался.
– А почему именно сиреневую рубашку? – спросила Аня.
– Дядя Коля хочет сиреневую.
Аня замолчала. Не мигая, уставилась на огонь свечи. Она все никак не могла признаться Ленке. Сказать о своем решении. Не находила подходящее время. Сомневалась. Уже неделя прошла, а она все держала это в себе. Наконец, вздохнув:
– Помнишь, когда два года назад мы были на концерте, Жора говорил залу: «Я люблю вас». Понимаешь, что это значит? Он любит нас. И ждет. Там…
Ленка непонимающе уставилась на Аню. Ждала. Та, наконец, решилась:
– В следующую пятницу я хочу уйти к нему, к Жоре.
Молчание. Потом тихое:
– Как?
Аня пожала плечами.
– Пока точно не знаю. Вернее, не определилась.
Ленка обхватила подругу за плечи. Шепнула в маленькое розовое ушко с тонким золотым колечком-сережкой:
– Я с тобой.
Аня посмотрела Ленке прямо в глаза.
– Тебе не обязательно это делать.
Лена, опустив голову, упрямо:
– Значит обязательно…
Потом они долго сидели молча, обнявшись. Чувствуя тепло друг друга. И, может быть, счастье. Расчувствовались. Опять слезы. Затем вспомнили об уроках. Немного поговорили, облажали Дашку Палашову, осудили целлюлитные ляжки Нинки Курицыной. Посмеялись.
Наступило поздно. Жизнь за окном остановилась. Ленке пора домой. Девочки вышли в прихожую. Поцеловались (Споки-ноки! Чмоки-чмоки!), и Лена ушла в темень пропахшего мочой и бедностью подъезда. Она шла по тихим ночным мухачинским улицам, не замечая чужой враждебной тени, провожавшей ее почти до самого дома.
Жить обеим девочкам оставалось восемьдесят один час тридцать минут.
 
Вторник, двадцать второе мая
 
Александра Павловна была обычным российским директором школы. Не Песталоцци, конечно, но отличный организатор и великолепный хозяйственник. И к тому же преподаватель математики. Она всю себя отдавала возделыванию образовательной нивы. Сеяла разумное, доброе, вечное. Была отмечена…
Конечно, ее кипучая деятельность имела и темную обратную сторону. Как-то раз, когда неизвестные злоумышленники обокрали, деликатно не потревожив спящего сторожа, школьную столовую, она не обратилась в полицию, так как не смогла бы объяснить, как в обычной школе на окраине оказались мука, мясо, рыба, сливочное масло, сахар. Да еще в таких неумеренных количествах. Это же не закрома родины.
Зато баба Саша, как называли ее ученики, шагала в ногу со временем и была открыта для всего нового. Ну, или хорошо забытого старого. Так, она однажды пригласила священника, чтобы он освятил школу. Что-то в том году школьная жизнь не задалась. Успеваемость упала. Зарплатные аппетиты у педколлектива нездорово выросли. По недосмотру случился пожар в школьной раздевалке. В полицию поступил звонок о том, что в школе заложена бомба. Балбес из шестого «а» хотел сорвать контрольную работу. У него получилось. Нужно было срочно принимать меры. Асимметричный ответ на директорские невзгоды.
Александра Павловна обратилась в верховную инстанцию. Она сходила в ближайшую церковь и поговорила с батюшкой. Просьба была только одна: святой воды не жалеть. Отче, правда, оказался чуть ли не моложе школьных выпускников. Но свое дело знал. Не обращая внимания на удивленных детей и педагогов, он добросовестно окропил все помещения огромной постройки. Все четыре этажа. После подключения потусторонних сил жизнь в образовательном учреждении наладилась.
В общем, ребятам очень повезло с бабой Сашей. Только они этого не понимали, и им было наплевать.
В девятом «б» заканчивался последний урок. Александра Павловна с выражением чеканила, прохаживаясь между рядами:
– Последний звонок, дорогие ребята – это традиционный праздник школьников, заканчивающих учебу. Щекотруров, не смеши Фрязину! Последний звонок подводит черту, Щекотруров! ставит точку в многолетнем учебном марафоне со всеми его уроками и переменами, контрольными работами и домашними, Фрязина! заданиями. Последний звонок – это большой общешкольный праздник, который адресован выпускникам, Щекотруров, я тебе последний раз говорю, учителям и родителям. Торжественная церемония включает выступления гостей, Щекотруров, я устала от тебя, директора, первой учительницы, родителей, приветствие первоклассников, напутственное слово учеников девятых и одиннадцатых классов. По традиции, Фрязина, девушки надевают белую блузку с темной юбкой. Юноши носят в этот день строгие костюмы. Тебя, Щекотруров, это особо касается. Внимание, девушки! У кого есть, тот может надеть школьную форму образца советского периода с белым передником…