Страна падонкаф

С заботой нежною я издали люблю
За вами следовать, как спутник ваш случайный;
Я, как родной отец, ваш каждый шаг ловлю,
Я созерцаю вас, восторг впивая тайный! [2]
– лихорадочно шептал убийца, содрогаясь вместе с жертвой. Конвульсии…
Украл жизнь.
В этот вечер Лену не пустили в Анин подъезд. Когда она подошла к распахнутым настежь дверям, там уже толпилась масса народа. Случайные зеваки. Жильцы. Полиэтиленовые ленты удерживали людей снаружи. Сновали полицейские в форме и в штатском. У стены стояли автомобили с вращающимися огнями. Полиция, скорая, МЧС, еще какие-то. Работали криминалисты. Лена все-таки смогла заглянуть внутрь. Любопытно же. Специально установленные лампы ослепительно ярко освещали площадку за дверью. На испятнанном цементном полу, недалеко от лифта, лежало что-то, накрытое коротким покрывалом. Видны были спутанные мелированные кудряшки.
В беспощадном свете полицейских ламп Лена увидела, как один из экспертов поднял что-то с пола и принялся бережно засовывать в прозрачный пакет. Лена напрягла глаза: брелок для ключей в виде чертика, играющего на трубе.
Вернувшись домой, Лена позвонила Ане. Они до поздней ночи проболтали по телефону. Спать не хотелось. Происшествие в подъезде, музыка, Жора, уроки… Про знакомый брелок Лена ничего не сказала.
Жить девочкам оставалось пятьдесят семь часов тридцать минут.
 
Среда, двадцать третье мая
 
Мама мотнула головой в сторону дивана, на котором завернулся в одеяло дядя Коля. Как куколка. Запах перегара с дивана доставал.
– Наш-то герой-с-дырой вчера опять нажрался. До зеленых соплей.
Лена догадалась: мама просит о женской солидарности. Она «включила дурочку».
– Да, мамуль! Я вчера на базаре видела такие потрясные платьишки! Давай съездим туда как-нибудь вместе.
Мама сморщилась.
– Наверно, такая же порнография, как эта? Ходишь как бабайка!
Она ткнула сухарем в Ленину любимую футболку. Предложила:
– Так и быть! Оденешь мое старое школьное платье с белым передником. Хранила столько лет для такого случая. Я подгоню его по тебе.
Ожил мобильник. Псай. Смс-ка от Ани: «Ленка, ты – лицо, содержащееся в местах приобретения знаний!» Толстый намек на тонкое обстоятельство. Надо в школу.
Вслед за телефоном ожил отчим. Он с трудом выкрутился из одеяла и сел, тяжело дыша.
Мама раздраженно обернулась к спутнику жизни.
– Привет с большого бодуна! Долго еще будешь играть в бутыльбол, алконавт?
«Лучшая защита – это нападение». Вроде какой-то знаменитый шахматист говорил. Может, даже Ботвинник. Дядя Коля обиделся.
– Будешь много выступать, уйду навсегда. К Алене из мясного отдела. Она давно меня к себе зовет.
Наиля пренебрежительно засмеялась.
– Да кому ты нужен, лишай конский?!
Отчим поднялся, гордо задрал нос, шатаясь, ушел в туалет. В свой «кабинет». Подумать.
Аня ела на завтрак готовую магазинную пиццу и слушала мамины фортепианные экзерсисы. Карл Черни, «Ежедневные упражнения». Опус номер триста тридцать семь. Для детских музыкальных школ.
Дедушка с утра пораньше умчался в свой университет. Собирать дань. В совете ветеранов универа ему пообещали презент: водку, рыбные консервы и почему-то моющее средство. Набор оптимиста. «Непринужденно переживем конец света!»
– В курсе, что там вчера вечером у нас в подъезде стряслось? – спросила Валентина Николаевна, не прекращая играть. Аллегро. Размер четыре четверти.
– Похоже, убили кого-то, – ответила Аня. – Я хотела выйти погулять, но меня полицейские не выпустили из дома. На первом этаже у лифта кто-то лежал.
– Убийцу, конечно, не поймали?
Валентина Николаевна сменила темп. Гнесина, «Подготовительные упражнения к различным видам фортепианной техники». Раз, два, три, раз, два, три. Нога ритмично нажимает на педаль.
Аня аккуратно отрезала треугольный кусочек пиццы.
– Не знаю. Наверно, нет.
Мать бросила быстрый взгляд на дочку. Сказала многозначительно:
– Но одного человека забрали.
Аня, жуя с набитым ртом, невнятно:
– Кого же?
– Одного парня из нашего подъезда. Такого светлого, высокого, похожего на прибалта. Я из окна видела, как его уводили.
«Витас!»
– Может, ты знаешь, кого убили?
– Знаю. Соседка была понятой на опознании. Пока ты весь вечер висела на телефоне, мы с ней на кухне чаю попили. Убили девочку из вашей школы. Наверняка ты ее там видела. Какая-то Даша Палашова. Ужас!
«Палашова!»
Пицца больше не лезла в горло. Витас убил Палашову! Офигеть можно!
– А за что он ее?
Валентина Николаевна принялась за аккорды. Это Нейгауз: «Аккорды на форте играются более низкой кистью, аккорды на пиано – более высокой. Свобода руки от плеча до кисти при полной сосредоточенности пальцев». Велик и мудр Генрих Густавович! Хоть и немец.
Небрежно повела плечами.
– Понятия не имею. Я никогда бы на него не подумала. Вежливый такой. Всегда в двери пропустит. Интеллигентный юноша.
Пока дядя Коля отсутствовал, чаепитие закончилось. Мама унесла чашки на кухню. Мыть-сушить. Лена сложила недоеденные сухарики и сушки в хлебницу. Хлебницу Куролятины держали теперь в комнате. В кухне слишком накладно для семейного бюджета. С некоторых пор Фарида стала путать свою и чужую. А у Баимовых семья большая. Плюс постоянные родственники из области. Тоже люди не богатые. Хлеба все едят много.
Ссориться с соседями не хотелось. Все-таки Салават полисмент. Человек со связями. В прошлом году, зимой, с Салавата по пьяному делу сняли шапку. Чуть-чуть не успел до дома дойти. Какие-то нарколыги. Салават же мелкий, да еще не в мундире был. А шапка хорошая – норковая формовка. Фарида дождалась, пока муж проспится, и, с матюгами, отправила его на поиски. К себе в полицию, правда, Салават не пошел. Стыдно было перед коллегами. Поговорил с местными жуликами. На следующий день шапку ему вернули. Конечно, другую, плоскую как блин, из крола, но все же. Связи! Влияние. С такими людьми кухонные войны лучше не устраивать. Поэтому теперь куролятинская хлебница стояла на столе в комнате. Да оно так и удобнее.
Вернулся отчим. С пунцовыми пятнами на впалых щеках. Восстал. Заседание в «кабинете» пошло на пользу. Да и на кухне поправил здоровье. Хлопнули с Салаватом по стопарику «Хлебного дара». Соседу сегодня дежурить в ночь. Значит, утром позволено остограммиться. Закусили холодцом.
– Интересная тема, – дядя Коля поцыкал языком, что-то обдумывая.
Лена, собирая свой розовый с черными вставками рюкзачок, посмотрела на отчима.
– Вы о чем?
– Салават говорит, эту школьницу на нашем проспекте задушили. Про которую сейчас в телеке говорили.
Лена замерла.
– И кто это?
– Не знаю. Салават не запомнил имени.
– А кто убийца?
Отчим хихикнул.
– Какого-то пацана арестовали. Думают, что эта педовка дискотечная к нему приходила.
– Зачем ты так про бедную девочку, Николай? – вступилась за жертву зашедшая с полным тазиком Наиля. Она начала развешивать влажное белье на веревке, натянутой на двух крючках.
Дядя Коля легко сморщил лицо. Как пустой целлофановый пакет. На его собственном мимическом языке это означало: «Не учите меня жить. Лучше помогите материально!» Потом усмехнулся и со значением произнес:
– Ясно, что схватили первого попавшегося. К бабке не ходи. Они бы лучше к этому придурку из двадцатого дома присмотрелись.
– А Лябин-то тут причем? – удивилась Лена.
Дядя Коля наклонился в ее сторону и обдал водочным перегаром, усугубленным запахом холодца с чесноком. Лена машинально отвернула голову. Дыхание сперло. Ух, крепенько!