Тайник

— Спасибо, — сказал он.
— Извини. Неужели это так заметно?
— Нет. Но ты всегда так добра ко мне. А я, кажется, ни разу даже не поблагодарил тебя как следует. Вот в чем минус счастливого брака: любимого человека начинаешь принимать как должное.
— Значит, ты принимаешь меня как должное?
— Не нарочно. — Он наблюдал за ней, склонив голову набок. — Хотя, по правде говоря, ты не часто даешь мне такую возможность.
Он подошел к ней, и она обняла его за талию. Он целовал ее сначала нежно, потом со страстью, прижимая к себе одной рукой, и продолжал целовать до тех пор, пока в них обоих не проснулось желание.
Тогда она подняла на него глаза.
— Как хорошо, что ты по-прежнему делаешь это со мной. Но еще лучше то, что я по-прежнему делаю это с тобой.
Он коснулся ее щеки.
— Хмм. Да. Хотя, учитывая все обстоятельства, сейчас, возможно, не время…
— Для чего?
— Для исследования некоторых интересных вариаций того, что ты называешь словом «это».
— А-а. — Она улыбнулась. — Вот ты о чем. Может быть, сейчас как раз самое время. Может быть, день за днем мы учимся понимать лишь одно — жизнь меняется очень быстро. Все, что представляется нам важным сейчас, через минуту может исчезнуть. Так что сейчас самое время.
— Исследовать?
— Но только вместе.
Чем они и занялись при свете одинокой лампы, от которой их тела стали словно золотыми, серо-голубые глаза Саймона потемнели, а обычно скрытые участки обнаженных тел, где кровь бьется особенно жарко, запылали румянцем.
После они лежали поверх сбившегося покрывала, которое не потрудились даже снять с кровати. Одежда Деборы лежала там, где ее бросил муж, а рубашка Саймона свисала с его руки, словно ленивая шлюшка.
— Хорошо, что ты не лег без меня, — сказала она, положив голову ему на грудь, — А то я думала, что ты уже спишь. Мне показалось, что будет неправильно привести его в гостевую комнату и сразу оставить одного. Но у тебя был такой усталый вид там, на кухне, что я решила, что ты сразу ляжешь. Хорошо, что ты дождался. Спасибо, Саймон.
Он привычным движением гладил ее по волосам, запуская свои пальцы в их упругую глубину до самой кожи. Он массировал корни ее волос, и все ее тело расслаблялось в ответ на эту ласку.
— С ним все хорошо? — спросил Саймон. — Может быть, нам следует позвонить куда-нибудь, просто так, на всякий случай?
— На какой случай?
— На случай, если он не добьется того, чего хочет, завтра в своем посольстве. Они наверняка уже связались с полицейским управлением на Гернси. И если они никого туда не послали… — Дебора почувствовала, как ее муж пожал плечами. — Тогда они, скорее всего, решили, что сделали достаточно.
Дебора приподнялась на его груди.
— Ты ведь не считаешь, что Чайна в самом деле совершила убийство, или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаешься. — С этими словами Саймон снова притянул ее к себе. — Я только подчеркивал, что сейчас она находится в руках полиции другого государства. А это означает соблюдение протокола и проведение установленных процедур, и, возможно, дальше этого посольство просто не пойдет. Чероки должен быть готов к такому повороту. И если все произойдет именно так, ему нужно будет на кого-то опереться. Возможно, именно за этим он к нам и пришел.
Последнюю фразу Саймон произнес совсем тихо. Дебора снова подняла голову, чтобы посмотреть на него.
— И что?
— Ничего.
— Ты не все сказал, Саймон. Я по твоему голосу слышу.
— Только одно. Кроме тебя, у него есть знакомые в Лондоне?
— Может быть, и нет.
— Понятно.
— Что понятно?
— Может быть, ты понадобишься ему, Дебора.
— Тебя это беспокоит?
— Не беспокоит. Нет. А другие члены семьи у них имеются?
— Только мать.
— Любительница сидеть на деревьях. Понятно. Что ж, может быть, следует позвонить ей. А отец? Ты, кажется, говорила, что отцы у них разные?
Дебора болезненно моргнула.
— Отец Чайны в тюрьме, любимый. По крайней мере, он был там, когда мы жили вместе.
Увидев, как он встревожился, подумав, видно, что яблоко от яблони недалеко падает, она поспешила добавить:
— Ничего серьезного. По крайней мере, он никого не убил. Чайна не любила об этом говорить, но я знаю, что дело было в наркотиках. Подпольная лаборатория, кажется. Что-то вроде этого. На улицах он героином не торговал.
— Это радует.
— Она на него не похожа, Саймон.
Он что-то буркнул в ответ, и она приняла его ворчание за нехотя данное согласие. Они еще полежали молча, довольные друг другом, ее голова на его груди, его пальцы в ее волосах. В такие мгновения, как это, Дебора по-особому любила своего мужа. Она чувствовала себя с ним на равных. Это ощущение возникало не только из тихой беседы, но и, что было еще важнее, по крайней мере для нее, из того, что ей предшествовало. Ибо тот факт, что ее тело способно дарить ему такое удовольствие, уравнивал их, а то, что она являлась свидетелем этого удовольствия, давало ей даже некоторое превосходство над мужем. По этой причине ее собственное удовольствие давно отошло на второй план, что наверняка ужаснуло бы ее эмансипированных современниц. Но тут уж ничего не поделаешь.
— Я неправильно реагировала, — пробормотала она. — Сегодня вечером. Прости меня, любимый. Я так тебя замучила.
Саймону не составило труда проследить ход ее мысли.
— Предвкушение — враг душевного покоя. В нем корень наших будущих разочарований, которые мы уготовляем себе сами.
— Я действительно все наперед расписала. Десятки людей с бокалами шампанского в руках благоговейно замирают перед моими снимками. «Бог мой, да ведь это гениально», — произносят они наконец. «Подумать только, обыкновенный поляроид… А вы знали, что они бывают черно-белыми? А какие огромные… Нет, это немедленно нужно купить. И не одну. Десять как минимум».
— «Они так и просятся в новую квартиру Канарн-Уорф», — подыграл ей Саймон.
— «Не говоря уже о коттедже в Котсуолде».
— «И доме под Батом».
Они рассмеялись. Потом замолчали. Дебора подняла голову, чтобы взглянуть на мужа.
— Все равно больно, — сказала она. — Не так сильно. Уже почти прошло. Но не совсем. Еще чувствуется.
— Конечно, — ответил он. — От обиды нет панацеи. У всех свои желания. И если они не исполняются, это не значит, что мы перестаем хотеть. Я это хорошо знаю. Поверь мне. Я знаю.
Она быстро отвела глаза, понимая, что его признание прошло куда более длительный путь, чем ее скороспелое однодневное разочарование. Она была благодарна ему за то, что он понял, за то, что понимал ее всегда, какими бы сверхрациональными, логичными, холодными и колкими комментариями ни награждал ее при этом. У нее защипало глаза, но ей не хотелось, чтобы он видел ее слезы. Почему она не может передать ему свое умение спокойно принимать несправедливость? Когда ей удалось справиться с собой настолько, чтобы голос вновь зазвучал решительно, она повернулась к мужу.
— Я собираюсь как следует разобраться в себе, — сказала она. — И может быть, пойду после этого совсем в другую сторону.
Он посмотрел на нее своим обычным взглядом, тем самым, немигающим, который приводил в трепет юристов, когда он давал показания в суде, и вызывал заикание у студентов. Но сейчас его смягчали улыбка и руки, снова потянувшиеся к ней.
— Прекрасно, — сказал Саймон, привлекая ее к себе. — Тогда я хотел бы внести несколько предложений немедленно.
Дебора встала еще до рассвета. Она долго лежала, глядя в потолок, прежде чем сон сморил ее, но всю ночь металась и ворочалась, преследуемая бессвязными кошмарами. Ей снилось, будто она снова в Санта-Барбаре, но не учится в Институте фотографии Брукса, как раньше, а работает шофером «скорой помощи» и должна доставить на операцию по трансплантации еще живое человеческое сердце, но сначала его надо было забрать из больницы, которую она никак не могла найти. Если она не доставит сердце вовремя, пациент, лежавший почему-то не в операционной, а в смотровой яме на автозаправке, рядом с которой жили когда-то они с Чайной, умрет в течение часа, тем более что из его груди уже вынули сердце, оставив на его месте зияющую дыру. А может быть, пациент был женщиной. Дебора не могла определить пол закутанной в покрывало фигуры, лежавшей на гидравлическом лифте над смотровой ямой.