Тайник

— Черт тебя побери, — заорала она, — ты что, снова лазал ко мне в дом?
Ее брат сел прямо и прикрыл от солнца глаза.
— А ты чего это так вырядилась? Тридцать с лишним градусов, а ты как будто в Аспене  [5]в январе.
— Зато ты, похоже, дожидаешься, когда тебя придут арестовать за непристойный вид. Господи, Чероки, где твои мозги? На этой улице ведь есть маленькие девочки. Да если хоть одна из них пройдет мимо и увидит тебя в таком виде, полицейский наряд будет здесь через пятнадцать минут.
Она нахмурилась.
— Ты кремом от загара намазался?
— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил он. — Почему ты в коже? Запоздалый протест?
Он усмехнулся.
— Видела бы эти штаны мама, она бы тут…
— Я их ношу, потому что мне они нравятся, — отрезала Чайна. — В них удобно.
«И еще потому, что я могу себе это позволить», — добавила она мысленно.
И в этом была главная причина: ей нравилось, живя в Южной Калифорнии, покупать роскошные и бесполезные вещи только потому, что ей хотелось их иметь; в детстве и юности ей приходилось колесить по универмагу «Гудвил» в поисках вещей, которые бы неплохо сидели, были не слишком безобразны и на которых — в угоду убеждениям матери — не было бы ни клочка натуральной кожи или меха.
— Ну конечно. — Он поднялся на ноги, когда она проходила мимо него к крыльцу. — Кожа в Санта-Ане. Очень удобно. Как я сразу не понял?
— Это моя последняя бутылка «Пеллегрино». — Она поставила футляры с техникой прямо в открытую дверь. — Я всю дорогу о ней мечтала.
— Дорогу откуда?
Она ответила, и он опять усмехнулся.
— А, понятно. Снимала для архитектора. Богатый и свободный? Надеюсь. И еще никто не положил на него глаз? Класс. Дай-ка я посмотрю, как ты выглядишь.
И он опрокинул в рот бутылку, одновременно оглядывая ее с головы до ног. Удовлетворившись, он протянул ей бутылку и сказал:
— Можешь допить. Волосы у тебя, как мочало. Когда ты перестанешь их обесцвечивать? Это плохо для тебя. И для окружающей среды тоже: только представь, сколько всякой дряни попадает в воду.
— Можно подумать, состояние окружающей среды тебя беспокоит.
— Эй, потише. У меня тоже есть свои принципы.
— Похоже, дожидаться, пока вернутся хозяева, а не лезть в чужой дом без спросу — не один из них.
— Тебе повезло, что это был только я, — сказал он, — Глупо уходить из дома и оставлять окна нараспашку. А сетки твои — полное дерьмо. Перочинного ножа хватило. Большего им не потребовалось.
Чайна увидела, как именно ее брат забрался в дом, поскольку Чероки, по своему обыкновению, никакой тайны из этого не делал. На одном из окон в гостиной старая рама с противомоскитной сеткой отсутствовала — снять ее было легче легкого, она держалась за подоконник только при помощи старого крючка и петли. Хорошо хоть у него хватило ума лезть в дом через окно, выходящее во двор, а не на виду у всех соседей, которые с удовольствием вызвали бы полицию.
С бутылкой «пеллегрино» в руке она прошла через кухню. Вылила в стакан остатки, добавила ломтик лимона. Взболтала, выпила и сунула стакан в мойку, раздраженная и неудовлетворенная.
— Что ты тут делаешь? — спросила она у брата. — И на чем ты приехал? Починил машину?
— Этот кусок дерьма?
Он прошлепал по линолеуму прямиком к холодильнику, открыл дверцу и принялся шарить среди полиэтиленовых пакетов с овощами и фруктами. Вытащил большой красный перец, подошел с ним к раковине и тщательно вымыл. Отыскал в ящике нож и разрезал овощ на две половинки. Очистил обе от семечек и протянул одну Чайне.
— Я тут кое-что задумал, так что машина мне все равно ни к чему.
На это Чайна не клюнула. Она знала, как бросает наживку ее брат.
— Машина нужна любому.
Свою половинку перца она положила на стол. И пошла в спальню переодеваться. В такую погоду она чувствовала себя в кожаных штанах, как в сауне. Выглядят круто, но внутри — сдохнуть можно.
— Надеюсь, ты явился сюда не затем, чтобы позаимствовать мою, — крикнула она ему, — Потому что если ты на это надеешься, то я тебя сразу разочарую. У матери попроси. Пусть она тебе свою даст. Если та еще жива.
— На День благодарения приедешь? — откликнулся Чероки.
— А кто спрашивает?
— Угадай.
— У нее что, телефон сломался?
— Я сказал ей, что еду к тебе. Она просила узнать, приедешь ты или нет. Так как?
— Я поговорю с Мэттом.
Она повесила в шкаф сначала кожаные штаны, потом жилет, а шелковую блузку бросила в пакет из химчистки. Накинула свободное гавайское платье, достала с полки сандалии. И вернулась к брату.
— А где он нынче пропадает?
Чероки уже съел одну половинку перца и занялся второй.
Она забрала ее у него и откусила. Мякоть была прохладной и сладковатой, скромное противоядие от жажды и жары.
— Уехал, — ответила она. — Чероки, может, ты все-таки оденешься?
— А что? — Осклабившись, он вильнул бедрами в ее сторону. — Я тебя возбуждаю?
— Ты не в моем вкусе.
— Так куда он подался?
— В Нью-Йорк. По делу. Ты оденешься или нет?
Он пожал плечами и вышел. Через секунду она услышала, как хлопнула сетчатая дверь и он вышел во двор за своей одеждой. В пропахшем плесенью чулане, который служил ей кладовой, она отыскала бутылку «Калистоги».
«Теплая, но хотя бы с газом», — подумала она.
Найдя немного льда, она наполнила стакан.
— Ты не спросила.
Она обернулась. Чероки стоял перед ней одетый: футболка села от многочисленных стирок, джинсы висели на бедрах. Штанины волочились по полу, и Чайна, оглядев брата, в который уже раз подумала, что он опоздал родиться. Длинноватые для мужчины песочного цвета кудри, неряшливая одежда, босые ноги и своеобразные манеры делали его похожим на участника «лета любви».  [6]Мать, увидев его сейчас, наверняка гордилась бы им, его отец одобрил бы, а ее отец только посмеялся. Сама же Чайна… ее это раздражало. Несмотря на возраст и внешность, Чероки все еще казался наивным ребенком, которого нельзя отпускать на улицу одного.
— Ты меня не спросила, — повторил он.
— О чем?
— Что я задумал? Почему мне больше не понадобится машина? Кстати, сюда я приехал автостопом. Хотя вообще-то автостоп приказал долго жить. Я сюда со вчерашнего обеда ехал.
— Вот поэтому тебе и нужна машина.
— Для того, что я задумал, не нужна.
— Я тебя предупредила. На мою машину не рассчитывай. Мне она нужна для работы. И почему ты не на занятиях? Тебя что, опять выгнали?
— Бросил. На работы времени не хватает. Спрос на них просто грандиозный. Должен тебе сказать, Чайн, бессовестных студентов сегодня развелось столько, что просто уму непостижимо. Будь это моей профессией, я бы ушел на пенсию в сорок.
Чайна вытаращила глаза. Работами назывались курсовики, домашние сочинения, периодические магистерские диссертации и даже пара докторских. Чероки писал их для студентов университета, у которых были деньги, но не было желания работать самостоятельно. В этой связи давно назрел вопрос: почему Чероки, который никогда не получал меньше четверки за свои платные работы, никак не соберется с духом и не закончит колледж сам. Он столько раз поступал в Калифорнийский университет и вылетал из него, что там уже почти решили сделать для него отдельный вход и повесить над ним табличку с его именем. Но Чероки, не задумываясь, объяснял свою замаранную студенческую репутацию так: «Если бы университет платил за мою работу столько же, сколько ленивые студенты платят мне за их работы, я бы работал для себя».
— Мать знает, что тебя опять выгнали? — спросила она брата.
— Я не маленький.
— Конечно, ты у нас взрослый.
Чайна пропустила обед, и это начинало сказываться. Она достала из холодильника приготовленные для салата овощи и одну тарелку из буфета: тонкий намек, который ее брат, как она надеялась, поймет.