Ближе, бандерлоги!
— Это да, — кивнул Мазур. — Как сказал кто-то из их же великих: воевать поляки не умеют — но бунтовать…
— Не питаю я к полякам особенной любви, но в чем им не откажешь, так это в умении бунтовать, когда им садятся на шею. А по достоверным данным, Фронт планирует в случае победы разделить жителей на первый и второй сорт. О чем «русским братьям по борьбе с советской диктатурой» из деликатности стараются не сообщать…
— В случае победы? — спросил Мазур тихо и недобро. — Ты что, всерьез допускаешь…
— Ситуация в стране такая, что я что угодно допускаю, — тихо сказал Лаврик. — Акт о независимости они принимали не для того, чтобы просто похулиганить…
— Лаврик, — сказал Мазур, — уж у тебя-то в машине микрофонов наверняка нет… Что вообще происходит? Полное впечатление, что наверх не докладывают и половины о том, что творится на местах…
Лаврик смотрел на дорогу, губы у него были сжаты, а лицо — словно бы осунувшееся.
— Знал бы ты, сколько всего докладывают… — сказал он тихо.
— Тогда почему продолжается этот бардак?
— А вот это надо спрашивать там, куда нас с тобой хрен пустят, потому что погонами не вышли… Вон, погляди направо.
Мазур присмотрелся. Надпись на местном была наспех замазана черной краской (можно было разобрать что-то насчет тирании), а рядом той же краской, не особенно искусно был изображен польский орел (коронованный, между прочим) и ниже крупными буквами выведено на польском: Свобода и Равноправие!
— Вот так, — сказал Лаврик. — На русском я подобного что-то не видел, хотя третий день по городу болтаюсь… Вон, видишь местный триколор над входом в школу? Там не местные обосновались, а чисто русское отделение Национального Фронта. Там, между прочим, вчера Новодворская выступала. Под овации.
— И эта… здесь?
— А где ж ей еще быть? — грустно усмехнулся Лаврик. — Кого тут только не было, кого тут только нет, весь зверинец отметился. Все, приехали…
Они вылезли у обычной обшарпанной кирпичной пятиэтажки, вошли в подъезд, где стены опять-таки были украшены корявыми надписями насчет советской тирании, поднялись на третий этаж, и Лаврик позвонил — короткий, длиннный, короткий.
Дверь открыли почти сразу же. Хозяин проворно отступил в прихожую, дав Лаврику защелкнуть замок. На двери изнутри виднелся глазок — а вот снаружи Мазур никакого глазка не заметил…
— Узнаешь? — усмехнулся Лаврик.
— Еще бы, — сказал Мазур, крепко встряхивая протянутую руку. — Сколько лет, сколько зим, Михалыч!
— Да уж изрядно… — сказал тезка, Кирилл Михалыч Лихобаб, с которым они во времена, казавшиеся почти былинными, вместе ставили на уши далекий город Могадишо.
Лихобаб почти не изменился, разве что залысины стали чуточку больше, да пара морщин прибавилась. Он был в штатском, одет работягой средней руки, только рубаху навыпуск на бедре чуть оттопыривал предмет, о сути которого и гадать не стоило….
Они прошли в единственную комнату с тщательно задернутыми занавесками, обставленную по моде не позднее чем семидесятых, — надо полагать, с тех самых пор квартира и служила для деликатных дел.
— Ну, садитесь, гости дорогие, — сказал Лихобаб. — Степаныч, тут доходили слухи, что ты едва не стал африканским прынцем?
— Сорвалось, — сказал Мазур. — И хрен бы с ним. А ты, говорят, уже кап-один?
— Да вот, сподобился, тебя догнал… Стакашки организовать?
— Небольшенкие, — сказал Лаврик. — Нам тут нужно будет подождать одного человечка, можем принять по двадцать грамм…
— Ого! — сказал Лихобаб, увидев извлеченную Мазуром из сумки бутылку. — Кучеряво живут водоплавающие ниже уровня моря… Сейчас сообразим все положенное.
Он достал из серванта рюмочки старых времен, сходил на кухню, быстро и ловко нарезал на тарелке колбасу, сыр, хлеб. Забулькал благородный напиток внушающей уважение выдержки. Все трое, взявши рюмки, вдруг словно замерли в неловком молчании…
— От же ж ситуевина, — сказал Лихобаб. — В нынешней обстановке не знаешь, за что и пить.
— Разве что за встречу старых друзей, — серьезно сказал Лаврик. — Всегда годится.
— И точно… Ваше!
Осушили, пожевали колбаски. Лихобаб уперся в них внимательным взглядом:
— Давно тут сидите? Я с батальоном только вчера на базу прилетел.
— А Кирилл вообще сегодня утром, — сказал Лаврик. — Это я тут три дня сижу и, признаться, помаленьку зверею…
— А я уже с утра озверел, — сказал Лихобаб. — Как только чуточку осмотрелся. Кимович, что происходит? Когда им наконец ума вгонят в задние ворота?
— Спроси что-нибудь полегче, — пожал плечами Лаврик.
Лихобаб, вертя пустую рюмку, не сводил с него тяжелого взгляда:
— Ну тебе-то уж знать положено… К вам должно столько информации стекаться…
Не отводя взгляда, Лаврик сказал:
— Ты что, первогодок, Михалыч? Не знаешь про ситуации, когда информация стекается со всех румбов, а приказа нет? А почему его нет, никто гадать не берется….
— Я б сказал, какие у меня подозрения…
— А доказательства у тебя есть к этим подозрениям?
— А у вас? — быстро спросил Лихобаб.
— Приказа нет, Михалыч, — повторил Лаврик, наполняя рюмки.
Лихобаб осушил свою первым, без тостов и пожеланий, сказав зло:
— Но ведь так можно и страну просрать… Я и раньше по скудости погон не понимал, что наверху делается, а теперь и вовсе не понимаю… Ну силища ведь! Давануть разок… По спискам их взять, козлов, сколько их там…
— Ты со своим батальоном возьмешься? — поднял глаза Лаврик.
— Без приказа? Нет уж…
— Вот то-то. А у меня не то что батальона, и роты нет, а у Кирилла — тем более…
— Слушайте, — сказал Лихобаб чуточку беспомощно. — А может, это какой-то стратегический план, которого до мелкоты вроде нас не доводят? Скажем, когда они все до одного вылезут на свет божий — повязать, как пучок редиски? А? Ну зачем-то ж нас сюда послали? — не унимался Лихобаб. — С нашим-то опытом, иностранцами вас зачем-то обрядили…
— Вот тут я тебя, Михалыч, могу немного обрадовать, — сказал Лаврик. — Грандиозного тут вроде ничего пока не ожидается, но поработать нам всем придется… Как раз с нашим опытом…
Лихобаб облегченно вздохнул:
— И то хлеб… Излагать будешь?
— Погоди немного, — сказал Лаврик. — Я же говорил, вот-вот подойдет еще один человечек, без которого не обойтись. Тогда и начнем, благословись. Потому что…
В дверь позвонили: тот же короткий-длинный-короткий. Лихобаб вскочил и заторопился в прихожую. Лаврик тем временем достал из старомодного серванта еще одну рюмочку.
Вошел Лихобаб в сопровождении высокого широкоплечего парня в штатском и черной вязаной шапочке. При виде Мазура с Лавриком он на миг застыл, глядя недоумевающе, чуть ли не зло. Рука чуть дернулась к куртке.
— Отставить, майор, — ухмыляясь, сказал Лаврик. — Группа «Снег» для полной ясности. — Он достал из внутреннего кармана куртки полоску материи с каким-то текстом и печатью, протянул парню.
Тот прочел, такое впечатление дважды, вернул Лаврику, покрутил головой, ухмыльнулся:
— Надо же… Интересные австралийцы…
— Не в парадной форме же ходить, — в тон ему усмехнулся Лаврик. — Знакомьтесь: майор Веслав Плынник, командир здешнего ОМОНа. Михалыч, Степаныч, Кимович. Прошу к нашему шалашу. Виски?
— А почему бы и нет, — майор преспокойно уселся. — Если в меру.
Лаврик наполнил рюмки.
— Узнаешь? — с легкой улыбкой спросил он Мазура, кивнув в сторону майора. — Совсем недавно виделись…
Мазур присмотрелся. И довольно быстро опознал нового знакомого: по пластике движений, по глазам, характерным мозолям на костяшках пальцев. Никаких сомнений: именно этот человек командовал замаскированными омоновцами, вломившимися в номер к двум «австралийцам» (да и остальных не обошедшими вниманием). Усмехнулся:
— Значит, вы и есть та самая щука, что не дает дремать карасям? Наслышан самую чуточку…
— Делаем, что можем, — чуть пожал плечами Плынник. — Эти должны знать: здесь все же осталась некая сила, которая им не дает ходить на голове…