Октябрь, который ноябрь (СИ)

- Я снаружи обожду, - заикнулся Борька
- Еще чего удумал. Щас к соседке загляну, узнаю новости, да пойдем, чаю выпьем.
Здания рабочих казарм, развернутые фасадом к фабрике, стояли почти темные, мрачные. Только на втором этаже кто-то жалостливо-пьяно невнятно выводил "Ямщик, не гони лошадей".
Вернулся дядя Филимон живо, буркнул "все одно постится, дура".
- Я лучше подожду, вы уж сами, - вновь замялся Борька, но его взяли за плечо, развернули к ступенькам.
- Башку пригни, низко тут. И пойми, Бориска, я тебя не для забавы тащу. Чего и говорить, нынче любоваться на дочку мою - невелика радость. Да чего делать прикажешь? И я по-отцовски ей говорю, и бабы к ней с успокоениями лезут. Была б моя супружница жива... А так толку - чуть. А тут ты мимоходом. И бояться тебя резону нету, и все ж новая рожа. Может, хоть как воздействуешь.
- Я-то что. Понимаю. Но вдруг напугаю...
- Ты-то? Чего тебя пугаться? Глашка у меня жизнью давленая, а не на голову малоумная.
Слышать такое было даже слегка обидно. Два браунинга в карманах, штаны едва не сползают, так карманы патронами набиты, а бояться тебя станет только вовсе уж слабоумный человек - так выходит, что ли?
В комнате было темно и нехорошо. Дядя Филимон зашарил по полке:
- Глафира, опять лампу прибрала? Я с гостем, с работы идем. Приехал к нам парень, в подручные поступил, ремесло осваивает.
Комната молчала.
Гаолян без стеснения выругался, отыскал лампу и чиркнул спичкой.
Борька вздрогнул, увидев недвижно сидящую на кровати фигуру - худая, с распущенными волосами, чисто мертвая. А если и правда...
Девчонка шевельнулась, натянула на голову платок и отвернулась.
- Сидишь? - проворчал отец. - Ну, сиди-сиди. Чисто жидовская плакальщица, скелет-скелетом.
Он, постукивая деревяшкой, ставил вариться картошку, и вроде как стенам рассказывал, что в городе черт знает что творится, там и сям стреляют, хлеба, видать, так и не привезут, а вообще все должно разрешиться со дня на день. Борька скованно сидел за столом, на кровать смотреть опасался, разглядывал инструменты на полках, календарь на стене. Бывали у дяди Филимона дни и получше, не всегда пил, держался, пока жена жива была. И ходики с кукушкой, и кровать с шарами, и чашки красивые, с голубыми ободками. Этажерка вон какая, прямо барская, видно сам мастерил.
...- Советы свое возьмут, ежели, конечно, казаков в город не нагонят, - хозяин потыкал в булькающий чугунок самодельным, жутковатым ножом. - Сварилось. Иди, Глашка, за стол. Я пузырек постного масла принес, вкусно будет.
Сутулая статуя на кровати не шевельнулась. Филимон в раздражении махнул рукой, слил с чугунка воду, высыпал картофелины на тарелку.
- Давай, Бориска, налегай. Сейчас до работы возвращаться, работать ее нам, не переработать.
Съели по картошине - ничего так, душистая, рассыпчатая, аж в животе заурчало.
- Тьфу, я же Карпычу гайки принес, - спохватился Филимон. - Схожу, отнесу, пока не забыл. Вы тут поболтайте пока, тока без шуму, время позднее.
Борька панически замотал головой. Дядька Филимон страшно пошевелил рыжими бровями и поковылял к двери:
- Картошку ешьте. Я скоро, а то чайник остынет.
Борька без всякого удовольствия запихнул за щеку кусок переставшей быть вкусной картошки, покосился в сторону кровати. Вот что это за дело?! Понятно, горе есть горе, но раз жизнь, то нужно и жить.
- Глафира, я извиняюсь, но вы это бросьте. Отец переживает, картошка пропадает, а вы сидите как сфинкс на том мосту. Не могу же я в одиночку все слопать?
- Можете, - сердито прошептали из-под платка. - Вон вы какой... щекастый.
Гм, и когда увидеть успела?
- Я не щекастый, а круглолицый. Это разные вещи, - объяснил Борька. - Так-то я поджарый.
Из-под платка глянули одним глазом.
Опять же было чуть-чуть обидно. Разве сразу не видно, что поджарый? Ну, куртка широковата, так она рабочая, под иную пулемет и не спрячешь. Впрочем, про пулемет Глашка, конечно, не знает.
Борька решительными движениями очистил большую картофелину, сковырнул ногтем черное пятнышко, тяжелым хозяйским ножом разрезал на четыре красивых части, щедро плеснул маслица, добавил четвертушку луковицы, посыпал на кромку тарелки крупной соли. Вот, не хуже чем в ресторане!
Двинуться к кровати было, все же, страшновато. Вдруг разрыдается? Хотя чего тут рыдать? Самое простое, товарищеское дело.
- Кушайте. А то я вовсе неуместно себя чувствую, а меня сегодня дураком и так уже вовсю зашпыняли.
- А вы дурак и есть, - подтвердили из-под платка. - Кто вас нянчиться заставляет?
Борька, наливая в красивую кружку кипяток, пожал плечами:
- Чего меня заставлять? Я сам без башки, что ли? Работаю с вашим батькой, учусь у него, уважаю за умение. Мог бы напрячься и про сочувствие лично вам сказать, но я не особо умею.
- Мордатый вы, да глупый, - с неожиданной досадой сказал платок. - Совсем еще мальчишка.
- Возраст-то что, - хладнокровно парировал Борька. - Возраст пройдет. А так уж и не совсем мальчишка. Спорный вопрос. Давайте я вам лучше еще картофелины почищу?
- Вы мне лучше так ее дайте. Чистить не умеете и масла много бухаете, - упрекнули из-под платка.
На критику Борька не обиделся - чистят картошку каждый в своей манере, а с пропорцией масла так вообще дело темное. Выбрал картофелины покрасивее...
Так и сидели. Борька рассказывал, что настоящей революции не миновать, очень скоро всю Россию от бар, попов, и прочего эксплуататорского разбойного класса до дна вычистят. И война кончится. Очень даже быстро. Под платком жевали, недоверчиво хмыкали, но сообщили, где на полке сахар лежит.
Вернулся дядя Филимон, глянул на кучку картофельной шелухи, почесал нос и сказал:
- Пошли, что ли, Борис? А то дадут подряд в неурочное время, а мы все шляемся.
- Ежели завтра придете, я картошки сама сварю, - сказал платок. - Мне одной в горло все равно не лезет.
- Придем, да только подгадать с обедом не выйдет, - кашлянул отец. - Я денег оставлю, за хлебом зря не стой, попробуй муки купить. А то вообще дурь выходит: деньги есть, а обедаем как попало. Только если вздумаешь на улицу выходить, волосья причеши, а то перепугаешь прохожих.
- Шли бы вы, отец, себе, - сердито сказали из-под платка.
- Гм, имеешь ты, Бориска, подход, - отметил Гаолян на улице.
- Это дух картофельный. В нем крахмал, а он бодрящее вещество, - скромно объяснил Борька.
- Это тоже. Только есть в тебе простота, немудреная, но доходчивая, - похвалил дядя Филимон. - Как закончим, и если живы будем, может тебе в учителя пойти выучиться?
- Мне?! - изумился Борька. - Да я с уроков в ремесленном деру давал. Разве время в классах штаны просиживать, закон Божий зубрить?
- Ну, так иные школы будут, наверное. Детей по-новому учить станут. По-рабочему. Чтоб слабины никогда не давали, делом занимались, не сидели с горя под платками.
Борька подумал, что такие школы очень нужны. Но это уж когда-то потом случится, и другие люди в тех школах будут учить. Тут бы с руками совладать, чтоб в нужный момент прицел браунинга и пулемета куда попало дрожь не уводила.
* * *
Литейный проспект, конспиративная квартира Центра
Три дня до дня Х.
...- Не сомневайтесь, рука не дрогнет! - кратко заверил Алексей Иванович.
- Вся надежда на вас! - повторил представитель Центра. - Наши дела не остаются незамеченными, с вас берут пример многие честные люди. Строго между нами могу намекнуть - уже формируются добровольческие офицерские отряды. Даст Бог, успеем, предотвратим катастрофу. К сожалению, мерзавцы в Смольном учуяли опасность. Только что совершено нападение на генерала Полковникова. По счастливому стечению обстоятельств сам генерал не пострадал. Нападающие хладнокровно расстреляли его охрану, но Георгия Павловича в экипаже не было. Спешат большевики, ошибаются.