Воспоминания (СИ)

Я ничего не чувствую.
Для людей чувства - мерило их человечности, способ познания добра и зла. А для меня? Не знаю. Теперь мне кажется, что они лишнее. Они – боль. Дориций говорит, что потеря чувств опасна, что так я не смогу отличить истинное от мнимого. Старик просто выжил из ума.
Я смотрю на оплывающие свечи. В этом зале из тысячи. Я
приказал сделать их красными, мне нравится смотреть на чернеющий багровый воск, текущий на бронзовую подставку.
Подо мной женщина. Очередная. Их много в этом зале,
некоторые теряют сознание, и их заменяют другими. А может,
они умирают, я не знаю. Мне наплевать.
Мой верный камердинер Жером говорит, что по окрестностям ползут слухи о кровавом румынском князе, в замке которого творятся невиданные бесчинства. Я смеюсь,
слушая его. Жером обеспокоен, я вижу это по его глазам. И еще там гнездится ужас — он боится меня, того, кого знает столько лет. Хотя таким он меня не видел. Никто не видел.
Женщина издает сдавленный стон, и я смотрю на нее почти с интересом. Почти – здесь ключевое слово. Она брюнетка.
Длинные косы растрепались, глаза затянуты дымкой, в неровном свете пламени я даже не понимаю, красива ли она.
Хотя это тоже не слишком важно. Я совершаю механические движения, вбиваюсь в податливое, распятое подо мной тело, с холодным равнодушием рассматривая лицо. Кажется, ей даже приятно. Возможно, я сверну ей шею в конце.
И я ничего не чувствую. Ни удовлетворения, ни желания продолжать.
Я знаю, что нужно для того, чтобы ощутить взрыв. Чтобы кончить яростно и болезненно. Надо повернуть голову и посмотреть на серую каменную стену, в которой темнеет окошко. Одного камня в кладке не хватает. Этого достаточно,
чтобы видеть все творящееся в этом зале.
Первые дни я смотрел туда. Мне даже доставляло удовольствие видеть ее лицо - бледное, с запавшими глазами, в которых раньше плескалась небесная лазурь, а сейчас стыла ледяная боль. Я испытывал извращенное и больное наслаждение от своей безумной мести, от того, что творил на ее глазах. Перед внутренним взором все еще стояла та картина:
она и Аргус. Два тела, сплетенные на кровати, сбитое покрывало, стон… Зеркало Сущего показало мне это. Какое-то время я даже пытался убедить себя, что вижу лишь отголоски своего страха, мучающий ночами кошмар. Вот только забыть не смог. Ни забыть, ни успокоиться… Они скрывались, но кто хочет найти, обязательно найдет. Особенно, если этот кто-то столь древний и могущественный, как я.
Всегда есть те, кто что-то знает, что-то видел, что-то таит…
А огонь и нож отлично развязывают языки.
Нория… Та, к которой я боялся даже прикоснуться.
Боготворил. Готов был целовать краешек ее шелкового платья.
Любоваться, как недоступной звездой. Мое солнце, моя земная ось…
Какой глупец.
Болван, проклятый придурок, решивший сделать все по правилам. Ухаживание, помолвка, свадьба. И лишь потом –
ночь любви. Я мечтал о ней.
Да, любовь творит чудеса и превращает в идиотов даже древних. Дориций считает, что это влияние мира людей. Иные влияют на мир, мир - на нас. Все взаимосвязано. Невозможно прожить так долго в мире, где правят чувства, и не научиться чувствовать. К сожалению, я не смог избежать этой чумы.
К счастью, все закончилось. Больше никаких чувств. Только инстинкты и разум. Я никогда не попадусь в эту ловушку снова, лучше сдохнуть. Правда, сдохнуть в моем случае не такто просто…
Женщина подо мной протяжно застонала и выгнула спину.
Не помню, когда перевернул ее и заставил упереться ладонями в спинку дивана. Светлый велюр залит красным вином и закапан воском. В зале давно пора проветрить и убрать - от запаха разврата, остатков еды и хмеля уже нечем дышать.
— Нравится? — я потянул за темные косы.
— Да-а-а….
— Назови мое имя. Давай.
Она подчиняется. Тело дрожит подо мной, и имя вырывается из ее горла на последнем стоне, ударяется в каменные стены болезненным эхо. Я выпускаю из ладоней женские волосы и поднимаюсь, ногой откидываю штаны. Хватаю со столика бокал и одним махом осушаю его.
И лишь потом смотрю туда.
Серая стена. Черный провал вместо одного камня.
Я хочу увидеть ее лицо. Проклятое, ненавистное, убивающее меня. Я все еще хочу его увидеть. Скулы сводит от этого желания, нутро переворачивается. Я не видел ее уже несколько дней. Три. Три дня, как я не вижу ее. Нория больше не смотрит на меня.
И я не знаю, как к этому относиться.
— Ландар.
Дориций остановился в дверях, с отвращением осмотрел зал.
— Что ты творишь, Ландар?
— Убирайся. Я тебя не звал сюда.
Потряс графин, надеясь обнаружить там спиртное. Моя проблема в том, что и оно почти не влияет на меня. Слишком быстрый обмен веществ, хмель сгорает моментально.
Приходится пить безостановочно.
— Ландар, остановись, — Дориций за этот месяц постарел на век. Еще недавно – статный, седовласый и величественный,
сейчас он похож на сморщенную развалину.
— Не собираюсь. Лучше уйди, Дориций.
— Ландар, — он вцепился в мою ладонь холодными пальцами, пытаясь поймать взгляд. — Ты слишком жесток.
Она ошиблась, слышишь? Все ошибаются. Иногда. Она человек, Ландар, всего лишь человек, слишком юная и неопытная. Человек, Ландар! Хотя эфира в ней почти столько, сколько в страннике… Нория…
— Не смей. Произносить. Это имя.
Я сам не понял, как сжал горло того, кто был единственным родным существом. Моим отцом. Посмотрел в глаза, затянутых дымкой боли и слез. И ничего не почувствовал. Медленно разжал пальцы.
— Никогда не произноси его, — тихо сказал я.
Дориций бессильно уронил руки.
— Ты изменился, сын. Ты не можешь найти в себе силы,
чтобы простить…
— Простить? — Давно я так не смеялся. — Что я должен простить, отец? Измену? Предательство? Венчание в это проклятой часовне? Или кинжал, который она сделала под руководством Аргуса?
— Но она не ударила… — безнадежно возразил Дориций.
— Это лишь случайность, что не ударила. — Я отвернулся.
— Я думаю, ты ошибаешься, сын. — Древний схватил меня за руку. — Поговори с ней! Ты еще можешь все изменить!
Отпусти девочку… Ты достаточно мучил ее, слышишь?
— Не лезь! — стряхнул ладонь старика, которой он пытался меня удержать. — Не лезь! Аргус получит свое. Даже не сомневайся. — Я снова рассмеялся. — От него не останется ничего, даже пепла. Даже эфира.
— Нет… — прошептал Дориций. — Ты хочешь вызвать его на поединок?
— О да, — с предвкушением произнес я. И повернул голову.
Сейчас Аргус был похож на кусок мяса, висящий на цепях. Но он восстанавливался. Конечно. Он древний, и убить его можно лишь в кругу странников. — Уходи, Дориций. И не пытайся меня остановить. Скоро все закончится.
— И для тебя тоже, — с мукой сказал старик. — Разве ты не понимаешь? Ты убиваешь не только их. Ты губишь себя. Кем ты становишься, Ландар?
— Богом? — усмехнулся я. — Или демоном. Все едино, отец.
А теперь уходи. Я принял решение, и ты ничего не изменишь.
Дориций мигнул, склонив голову. Для древнего он всегда был слишком мягок. Верил в созидание, пытался помогать людям.
Надеялся на что-то…
Я мотнул головой, отгоняя мысли, и поманил пальцем одну из женщин.
— Займись делом, — приказал я, усаживаясь на диван.
Обшивка оказалась неприятно влажной, поморщился. И стена с отсутствующим камнем — прямо передо мной. Лица там не было.
Но я смотрел. Все время, пока между моих ног старалась очередная служанка. А может, и родовитая, хрен их разберешь… Мне на это наплевать. Я смотрел туда, где темнело отверстие, смотрел, не отрываясь. Надеялся? На что?
Не знаю. Я ненавидел ту, что была замурована между стенами.
Ненавидел так сильно, что не мог дышать. И в то же время…
Увидеть бы. Еще раз.
Оттолкнул девушку и пошел к стене. В ноги впились осколки графина и фарфоровых тарелок, вчера здесь было весело.