Заклятые враги (СИ)

…Он гордо переступил порог, вскидывая свою шпагу. При свете десятков свечей, выставленных вокруг них, она заискрила зелёным, но Ламир не думал о том, честен он или нет. Его интересовала исключительно собственная победа, а её цена не имела совершенно никакого значения.
Юноша, представившийся Тьером, держался не слишком уверенно. Казалось, свечи совершенно его не радовали, а оружие было самым обыкновенным — не ядовитым, в отличие от королевского. Но это смертельная дуэль, а Ламир рассчитывал исключительно на победу, а не на то, чтобы просто так сдаться чёрт знает кому, поэтому все факторы играли ему на руку, да и только. Он усмехнулся и остановился на своей точке, уже заблаговременно отмеченной каким-то мелком, чтобы король знал, куда именно ему стоит становиться.
Волосы юноши внезапно потускнели — черноте негде было отыскать свет, чтобы отражать его, — но вот синие глаза пылали всё той же ненавистью, хотя к ней примешалось ещё какое-то незнакомое, неведомое чувство. Он выпрямился и тоже занял своё место.
Можно было даже не отравлять клинок — этого он собьёт первым же ударом. Не защищённый, даже не подумавший о том, что следует прикрыться как-то от нападения врага. Какая глупость!
Ламир не стал ждать. Мысль о прелестной супруге грела душу, и он атаковал так быстро, как только мог в свои пятьдесят лет, но да тут, против неопытного противника, любая комбинация оказалась бы выигрышной. Он даже не понял, когда чёртов Тьер увернулся, принимая основную массу удара на собственную шпагу. Зазвенела сталь, и зелень вновь полыхнула, вместе с аналогичным пониманием во взгляде юноши.
Он отбил следующий удар, но Ламир не собирался переживать. Юноша мог только кружить под градом его нападений, всё ещё уворачиваясь, но слабея с каждым отступлением. Казалось, его лицо пронзила просто хроническая бледность, у которой были определённые причины, и он мог лишь кружить, не выходя за круг свеч.
У Ламира были коронные удары. Ему так хотелось проткнуть наглеца шпагой, но ведь хватило бы и тонкой царапины, чтобы он умер, корчась в муках!
Противник не атаковал.
Кружась по узкому кругу у самих свеч, он словно плясал — казалось, вот уже сколько времени прошло, пока Ламир постоянно атаковал, убедившись, что противник может только защищаться, а теперь осознал, что бой затягивается. Ему было уже пятьдесят, и он устал от постоянных сражений…
Но юнец допустил ошибку.
Шпага почти мазнула по запястью, и Ламир был готов поклясться, что видел тонкую кровавую полосу, царапину, но яд ещё просто не подействовал. Эта мысль тешила его, и он позволил себе почти опустить шпагу, не желая больше растрачивать столь нужные силы. Он был так опытен, вот только давно уже выдохся, потерял силы, а они ему ещё сегодня пригодятся.
Можно было перерезать напоследок сопернику горло, но на это тоже надо было тратить своё драгоценное время, а Ламир не знал, имеет ли это хоть какой-то смысл. Кривоватая улыбка заиграла на его губах, когда он посмотрел на своего соперника, а тот, словно ещё не ощутив яд, ударил по его шпаге собственной.
Из ослабленных пальцев оружие вылетело с ужасной простотой. Шпага отлетела не так уж и далеко, но прокрутилась — и Ламиру надо было до неё дотянуться, чтобы не пострадать прежде, чем на Тьера подействует яд. Он протянул руку, желая достать рукоять, но увидел блик чужого оружия и рванулся слишком быстро и неуклюже. Только спустя мгновение Ламир почувствовал резкую, пронзительную боль в собственной ладони. У него подкашивались колени, и тошнота моментально бросилась к горлу.
Противник так и замер с поднятой шпагой, даже не сдвинулся с места, и стоял слишком далеко, чтобы это было реальностью. До него нельзя было даже дотянуться рукой — в противоположной точке проклятого круга он замер с занесённой шпагой и думал, что обрушит её на своего противника, но стало слишком поздно.
Ламир оглянулся, растерянно посмотрел на темноволосого соперника и понял, что случилось.
Зелёный яд пронзил его насквозь и заставил закричать. Король умирал, и не было ни единого свидетеля, кроме старика Вьена и матери его молодой невесты. Та перевела на юношу ошалелый взгляд, а после едва заметно кивнула, приказывая ему покинуть круг.
Ламир почувствовал, что нечто неизвестное тисками сжимает его сердце. Оно пытается пронзить его насквозь и уничтожить в корне, просто разорвать на мелкие частички, у которых не существует совершенно никакой связи. Он был таким хрупким, а жизнь растворялась в глазах.
— О, — женщина позволила себе скупую улыбку, которой и наградила юношу. — Я… потрясена. — Она говорила очень тихо, так, чтобы те, кто толпился за дверью зала со стенами, исписанными рунами, ничего не услышали, и улыбалась тоже едва-едва заметно, будто бы мечтая о чём-то удивительном и прекрасном. — Я уверена… Он совершил такую подлость…
Юноша посмотрел на неё сначала таким наивным, полным доверия волшебнице взглядом, а после протянул руку, словно собирался что-то попросить или предложить. Она удивлённо посмотрела на его раскрытую ладонь и нахмурилась, будто бы в ней было что-то интересное или важное.
Жест с его стороны был очень коротким — лишь неощутимое прикосновение к рукаву, и на ладони уже лежал кинжал с лезвием, которое отливало всё тем же зелёным оттенком. Юноша грустно усмехнулся, а после отбросил кинжал куда-то в круг из свеч, словно пытался избавиться от ядовитой змеи. Далле показалось, что она вспомнила, у кого видела эти живые синие глаза, на чьём портрете встречала их прежде, и она удивлённо прошептала знакомое имя из прошлого, которое имело значение только в контексте длинной истории Элвьенты.
— Думаю, — он показался слишком грустным, — вам лучше уделить больше внимания своему брату.
Он задержался лишь на несколько секунд — остановился рядом с мужчиной, чьи глаза уже успели остекленеть, и вытащил зажатый у него в руке ключ, который до сих пор казался слишком горячим, пусть руки его постепенно стыли. Крови на этом не было — может быть, потому, что порезана не эта рука, а может по той причине, что она слишком быстро свёртывалась после этого яда. Шпагу через мгновение нельзя было бы вынуть из раны.
Кинжал валялся где-то на земле, и Далла вновь скосила на него взгляд. Её дар уже перешёл к дочери — не весь, но большая его часть. Она сумела сделать её королевой. Всё сложилось так хорошо!
Вот только имя чужого короля то и дело звенело в ушах.
***
Лиара прежде никогда не ненавидела свою мать, но сегодня у неё впервые в жизни появился настоящий повод. Ей хотелось просто провалиться сквозь землю и больше никогда не видеть ничего в этом мире; хотелось ослепнуть и не думать о том, что к ней сейчас явится её дядя. Она только потянулась к шпильке, единственному доступному ей оружию.
Она была готова даже заколоть этого человека — противного, гадкого, ненавистного…
Со скрипом отворилась дверь.
Лиара подняла голову слишком резко, выдав своё предельное беспокойство, автоматически прижимая одеяло к груди, хотя её одеяние было совсем даже не прозрачным, и тут же выронила его — слабость сама разжала пальцы, но шпилька так и осталась лежать совсем рядом на матрасе.
На пороге её комнаты, уже прикрыв за собой дверь, стоял какой-то юноша. Наверное, такому могла бы отдать своё сердце любая девушка — и Лиара вряд ли стала бы исключением, если бы, конечно, сейчас не ждала чего-то, что для неё было в разы хуже, чем обыкновенная казнь.
Он напомнил ей портрет короля Дарнаэла Первого, умершего уже лет сто, если не двести, наверное, назад: такой же синеглазый и черноволосый, с бледной кожей, но с отчётливыми дарнийскими чертами — это можно было прочесть словно какую-то книгу. И впервые за сегодняшний вечер Лиаре стало немного стыдно за то, что она была растрёпана, что рыжие волосы торчали в разные стороны после отчаянных попыток разобрать высокую причёску.
— Ламир умер, — наконец-то с некоторым оттенком спокойствия в голосе промолвил юноша, прикрыл глаза, словно пытался прогнать какую-то картинку, что назойливо становилась у него перед глазами, а после сделал несколько шагов и присел на край её кровати, протянул руку, словно предлагая познакомиться. Он выглядел вымученным и обманутым, но зато победителем — это была та самая неудавшаяся матушкина жертва, которую она хотела так просто обмануть и спрятать в своих слишком грубых сетях. — Я — Дар.