Розы в декабре

всему, память о Рангимарие здесь превратилась в культ. Фиона с трудом подавила
желание сказать ему, что ей бы хватило и одной спальни. Тем не менее Рангимарие
ужасно заинтересовала ее.
Эдвард открыл дверь. Пол комнаты был устлан коврами: на сером фоне вкраплены
пятна с оттенками опавших листьев и лимона. На окнах висели занавеси из
тускло-зеленой тафты с серебристой искрой, стены изящно отделаны по штукатурке
холодноватой зеленью, на которой выгодно выделялись картины. Кресла были
глубокие, с выгнутыми спинками. Интерьер годился для любого времени года
благодаря сочетанию теплых и холодных тонов. Три стены с окнами как бы
образовывали эркер. Одна стена смотрела на восток — на озеро, другая на юг и
третья на запад, на холмистую равнину.
Фиону комната привела в восторг. Здесь можно было смотреть на восход и закат, созерцать штормы и любоваться потоками солнечного света. Комната была воистину
средоточием дома. Над камином из грубо отделанного камня с поблескивающими
вкраплениями слюды висел портрет Рангимарие в ритуальном платье маори, сделанный рукой мастера. Рангимарие была точь-в-точь Виктория, с теми же
утонченными, чеканными чертами лица, с горделивой осанкой. Копаре, головная
повязка замысловатого узора танико, закрывала высокий лоб, национальная юбка из
трав, пуипуи, сидела на ней удивительно изящно, а ее золотисто-коричневые плечи
выступали из плаща из птичьих перьев столь же величественно, словно она была
королевой Елизаветой на картине Аннигони. С этой мыслью Фиона повернулась к
картине на противоположной стене. Это оказалась фотография. На ней Ранги в
узком облегающем платье и светло-шафрановом жакете беседовала с английской
королевой, вероятно во время ее визита в Новую Зеландию.
— За этот снимок фотограф был удостоен международной премии. Фотография
называется “Королевское достоинство”, — пояснил Эдвард без малейшей
враждебности в голосе.
Фиона снова подошла к камину, посмотрела еще раз на портрет и встретилась
глазами с Ранги. Она видела чуть приподнятые брови, немного плоский, выразительный нос, полные чувственные губы, точеные раковины ушей. Ей казалось, что Ранги ищет ее взглядом, о чем-то спрашивает, чего-то от нее требует, и в
глубине души Фиона понимает ее и готова выполнить желание королевы.
— Спасибо, мистер Кэмпбелл. — Затем, чтобы скрыть волнение, она посмотрела на
часы и внезапно охрипшим голосом проговорила: — Мне надо идти. Джеймс сейчас
будет звонить в колокол.
Утро прошло быстро. Фиона не могла нарадоваться на детей, было просто
удивительно, что при всех неурядицах они не отбились от рук. Впрочем, с такими
опекунами, как мисс Трудингтон и Эдвард Кэмпбелл, это было бы нелегко. Идея
изложить первым делом все, что ей известно о Новой Зеландии, принесла свои
дивиденды. По той информации, что они обрушили на нее, она смогла оценить их
знания.
— Ваша европейская культура насчитывает всего сто двадцать лет… — начала она
урок. — У вас были войны с маори, но потом все расселились и стали более или
менее мирно и удачно сосуществовать. Причем из всех аборигенов маори оказались
наиболее восприимчивыми к новому образу жизни. Основные доходы страна получает
от производства шерсти и мороженого мяса. Вы не обеспечиваете себя полностью
зерном, хотя условия позволяют. В шестидесятые годы прошлого века страну
потрясла золотая лихорадка; нередко случались землетрясения. У вас много
горячих источников, гейзеров, и прочих термальных чудес. Вы первыми в мире
предоставили женщинам право голоса, но невероятно консервативны в вопросе о
роли женщины в судопроизводстве и жюри присяжных. Большую часть своих знаний о
Новой Зеландии я получила от Гамиша, например, что у вас есть птица, что-то
вроде огромного водяного пастушка, не умеющего летать, которую еще несколько
лет назад считали исчезнувшей и которую нашли недавно около какого-то озера и
теперь тщательно охраняют.
— Это такахе, — пояснила Элизабет, — на озере Те Анау, недалеко от нас.
— А еще у вас сохранилось доисторическое животное, маленький динозавр.
На сей раз первым откликнулся Джеймс, глазенки его горели от возбуждения.
— Туатара.
— Что значит туатара?
— По-моему, хребет на спине, — пояснил Уильям. — На первый взгляд это
гигантский ящер, но это не так. У него… как это… все признаки
доисторического чудовища — он смесь птицы и рептилии, даже такой глаз на голове
— он вырастает над чешуями.
— Шишковидный глаз? — предположила Фиона.
— Точно, — откликнулся Уильям, с восхищением глядя на нее. “Кое в чем она
смыслит”, — можно было прочесть в его глазах.
Фиона решила, что учить юных Кэмпбеллов — дело интересное. Как ни странно, они
совсем не отстали. Их знания вполне соответствовали требованиям школьной
программы, учитывая обязательные сроки отправки письменных работ в экстернат.
Фиона решила сегодня же составить расписание с учетом ведения их домашнего
хозяйства. С некоторой досадой она признала, что Эдвард отлично справился с
выпавшими на их долю неурядицами. Конечно, Труди помогала с уроками, но всю
основную работу ему пришлось взять на себя. Разумеется, ему нужна была молодая
и сильная помощница вроде нее. Но он относился к ней с таким недоверием, что
даже если б она захотела остаться… Глядя на четыре очаровательные мордашки, Фиона чувствовала, что многое бы дала, чтобы помочь этим детям получить
образование.
В полдень все перекусили ячменными лепешками с сыром. Второй завтрак устроили
на дворике, куда выходило то окно комнаты Рангимарие, что смотрело на озеро, сегодня скорее темно-синее, а не сапфирное, как вчера. Воздух был словно вино, чистый, холодный в тени и бодрящий. Задувал порывистый ветер. Со скотного двора
пришли Эдвард и Тамати.
— Норд-вест не стихает. Для этого времени года необычно. Похоже, пойдет снег.
Но не очень сильный — овцы не сбиваются в кучу. — Эдвард посмотрел в бинокль, принесенный из комнаты Рангимарие, на горные гряды, тянущиеся по всему
горизонту.
— Снег? — недоверчиво переспросила Фиона. — Разве такое бывает?
— Не только бывает, но определенно будет. Такой ветер часто предшествует
снегопаду.
— Пусть насыплет побольше, — блестя глазами из-за очков, возбужденно крикнул
Уильям. — Мы почти не катались нынче на санях, и лед на плотине стаял рано, на
коньках тоже не накатались вдоволь.
Эдвард кивнул в знак согласия.
Дети продолжали завтрак за деревянным столом. Эдвард стоял рядом с Фионой у
ржавых железных перил, и она спросила так, чтобы остальным не было слышно: — Так в вашей стране, где все шиворот-навыворот, и в самом деле бывает лед в
июне?
Эдвард посмотрел на нее сверху вниз:
— Да, мисс Макдоналд, и розы в декабре. Байрон не больно много знал об этой
земле, но женщин знал слишком хорошо, чтобы доверять им.
Фиона лишний раз убедилась, что у нее почти нет надежды на то, чтобы Эдвард
Кэмпбелл поверил ее версии истории с ночным клубом в Эдинбурге и дракой в
Крайстчерче.
— Все это обобщения, мистер Кэмпбелл. А как же с Рангимарие, мисс Трудингтон, Эмери? О них ведь вы говорите только хорошее.
— Они исключения, подтверждающие правило. Если б не они, я вообще не доверял бы
женщинам, не говоря уж о том, чтоб испытывать к ним симпатию. Именно поэтому я
обольщал себя надеждой на чудо, которое послало бы нам сюда существо равное
им.
— Лучше бы вы не обольщались, мистер Кэмпбелл, — горячо откликнулась Фиона. — Я
нахожу в вас уйму пороков, вы нетерпимы, жестки, властны, — я бы не хотела, чтобы все эти черты перешли к детям. Они могут быть другими… унаследовать
слабость своего отца. — Она увидела, как пальцы его побелели — с такой силой