Розы в декабре

гнутся.
Фиона подошла к инструменту, открыла крышку и села на табурет. Когда все запели
старинный гимн, Фиона не могла поверить, что все это на самом деле. Она была за
тринадцать тысяч миль от Шотландии и распевала шотландские церковные песнопения
по шотландскому церковному молитвеннику. На кафедре стоял не ее отец, а Эдвард
Кэмпбелл. А паству составляли мисс Трудингтон, вылитая старая дева из
Блумсберийского интерната, трое новозеландских аборигенов, четверо Кэмпбеллов, маленьких полукровок маори, сохранивших шотландское картавое “р”. И все было
именно так, и тут ничего нельзя было изменить. Фиона как зачарованная слушала
удивительные маорийские голоса. Ничего более прекрасного она не слышала.
Когда вышли из часовни, Эдвард сказал:
— Садитесь в “лендровер”, а я покажу мисс Макдоналд наше фамильное кладбище.
И они пошли вдоль редких могил, одиноко выступавших на пронизываемом ветрами
утесе. Это был последний приют Кэмпбеллов, живших здесь, любивших и умиравших.
Надгробия были вытесаны из грубого камня, могилы ухожены. Было несколько
захоронений не Кэмпбеллов: ребенка работавшей на ферме четы, старого бродяги, прижившегося в доме и здесь скончавшегося, старушки-маори, во дни матери
Эдварда выпекавшей хлеб и готовившей еду для стригальщиков овец. Они подошли к
общей могиле Роберта и Ранги, хотя на камне не было имени Роберта. Под
внушительным перечнем титулов Рангимарие были выбиты слова: “Истинно
королевская дочь”. Фиона резко двинулась прочь. Непрошеная слеза упала на
камень могилы. Это был самый счастливый день за все время пребывания Фионы в
“Бель Ноуз”.
К чаю Виктория сподобилась приготовить вполне симпатичные булочки и хрустящие
тонкие бисквиты. Выкладывая последние шедевры, от раскраснелась и светилась от
гордости. Потом под надзором Фионы она приготовила новое блюдо к чаю: копченую
семгу под белым соусом с нарезанными крутыми яйцами и соусом карри. Дети и
взрослые, как это водится в семьях, отнеслись к новому откровению Виктории
сначала с подозрением, затем стали превозносить его до небес и требовать еще.
Воскресный вечер был всегда в доме временем отдыха. Эдвард учил Уильяма
шахматам с таким терпением, что Фиона только диву далась. Остальные играли в
монополию. Джеймс забрался на подлокотник кресла Фионы, и, когда игра уже
заканчивалась, он вдруг протянул руку и притронулся к местечку на затылке, прикрытому узлом волос.
— Что за странный шрам, мисс Макдоналд? Совсем как копыто! — воскликнул он, проведя пальчиком по шраму.
Все глаза устремились на Фиону, Эдвард и Уильям оторвались от своей игры. Фиона
почувствовала, как краска заливает ее лицо.
— Джеймс, — быстро проговорил Эдвард, — разве можно так приставать к человеку.
— Ерунда, — также быстро откликнулась Фиона. — Это действительно след копыта, Джейми, мне тогда было восемь.
— А как это случилось? — спросила Элизабет.
Меня заперли в стойле с очень норовистым жеребцом. Места там было мало. Меня
нашли потом.
Уильям свистнул. У Виктории и Элизабет округлились глаза.
— Чего ж удивляться, что вы боитесь лошадей!
I — Но кто же вас запер? — Это был голосок Джеймса. На секунду глаза у Фионы
расширились, словно она пыталась припомнить, но тут же быстро проговорила: — Я
же сказала, что дверь захлопнулась, а открыть я не смогла. — Она встретилась
глазами с Эдвардом.
Внезапно лампы, не мигнув, погасли.
— Этот чертов движок совсем разваливается, — раздраженно бросил он. — Придется
полностью его перебрать.
— Может, я сделаю всем по чашечке чаю и пойдем спать, — предложила Фиона; это
прозвучало ужасно по-семейному, будто говорила жена, так что она поспешно
добавила: — И надо же такому случиться именно сейчас, когда осталась последняя
глава этой увлекательной Патрисии Вентворт!
— Зажжем лампу. У нас же есть керосиновая. Повесим на спинку дивана и сможем
вдвоем сидеть. С огнем от камина будет достаточно света. Разумеется, при
условии, что вы не возражаете, если я сяду рядом.
Фиона ничего не ответила. Она дочитала роман и сидела, задумчиво уставившись на
огонь. Эдварду тоже казалось, осталось несколько страниц до конца. От камина
исходило умиротворяющее тепло. Что за удобное место, этот старинный глубокий
диван! У Фионы сами собой опустились веки.
Очнулась она от легкого нежного прикосновения! к шее: лицо Эдварда было прямо
над ней. Она вдруг сразу пришла в себя и немного растерялась.
— У вас такой вид, словно вы с луны свалились. Не бойтесь, я не покушаюсь на
вас. Почему вы мне не сказали, по какой причине боитесь лошадей? Из-за этого я
выгляжу прямо-таки палачом. Я смотрел на ваш шрам… Похоже на рваную рану.
— Боюсь, вы все равно решили бы, что это очередное оправдание, — задумчиво
произнесла она.
— Есть разница между оправданиями и объяснениями. Я не ханжа.
— Разве? — Она посмотрела на него с вызовом.
Его смех сбил ее с толку.
— Но ведь дверь не захлопнулась сама собой, а?
— С чего вы это взяли?
— По вашему взгляду. Я решил, что вы не захотели говорить при детях. Но меня
это заело.
— Все это было ужасно… своей пустячностью. Папа часто брал меня с собой, когда навещал своих прихожан. А эти люди были не из местных горцев-шотландцев, они были чужаками, но со временем местные приняли бы их, если б они не пытались
купить себе место в общине. Папе с ними всегда было трудно — своей манерой
поведения они вечно кого-нибудь задевали. У этих людей была девочка моего
возраста. Меня выбрали Марией, королевой шотландской, в пьесе, которую ставили
в школе. Бренда прямо осатанела. Она была страшно избалованной, привыкла
получать все, что хотела, но наша учительница, мисс Макмуир, не собиралась идти
у нее на поводу. Когда мы к ним пришли, она позвала меня посмотреть их большую
конюшню. Бренда меня туда втолкнула. Я упала прямо под копыта жеребенку и
разбудила его. Я пыталась как-нибудь спастись от его копыт, но не могла, только
закрыла голову руками. Наконец меня хватились, прибежал отец. Три месяца я
провалялась в больнице. Но больше всего меня потрясло безобразие случившегося.
На всю жизнь я запомнила, что может сделать с человеком зависть. — Она
взглянула в глаза Эдварда. — Вот почему я носила всегда такую прическу, чтобы
спрятать шрам. Дело не в том, что я стесняюсь, врачи сделали все, что могли, но
я терпеть не могу отвечать на вопросы. Особенно тому, кто знает, что я боюсь
лошадей.
Эдвард вопросительно взглянул на нее:
— Но больше вы не боитесь? Клянусь, из вас выйдет первоклассная наездница. Так
что не обязательно прикрывать этот шрам вашим узлом, который вам не идет. — Он
сделал быстрое движение рукой и вытащил шпильки из ее волос. Они рассыпались по
плечам и предстали во всем блеске — темно-рыжие с золотистым отливом.
Фиона так и взвилась и потянулась за шпильками: — Немедленно верните, мистер Кэмпбелл!
Он только рассмеялся ей в лицо:
— Не бойтесь. По-другому они мне не нравятся.
Фиона тщетно пыталась раскрыть его ладонь:
— Вот еще. Я не обязана делать прическу по вашему вкусу.
Своими железными пальцами он схватил ее за запястье и сжал с такой дикой силой, что ей пришлось ослабить пальцы. Широким жестом он швырнул шпильки в огонь.
— Где же я найду теперь шпильки, — с досадой проговорила Фиона. — Придется
просить у Труди.
— Но, я же говорю вам — так будет естественно, перехватите их на затылке, и
пусть будет хвост.
Фиона окинула его уничтожающим взглядом.
— Естественно! Да знаете ли вы, что такая прическа требует самого большого
искусства. — Она отбросила тяжелые пряди с плеч. — Ничего не поделаешь, надо