Розы в декабре

Ее карие глаза сверкнули.
— Эдвард Кэмпбелл! Позвольте просить вас мысленно вернуться к нашей
незапамятной поездке из Квинстона в Данидин. Способны ли были вы тогда
выслушать какие-нибудь объяснения? Это было абсолютно бессмысленно, принимая во
внимание вашу твердокаменную самоуверенность. Может, сейчас я могу?
Неожиданно для нее он рассмеялся:
— Нет, нет, не сейчас. Потом. Я… У меня такое впечатление, что вам наплевать, что я о вас думаю. Но если бы вы мне все рассказали, когда я, ну, скажем, несколько поостыл, я бы оценил ваше мужество.
— Ну да, может, вы и оценили мое мужество, — устало возразила Фиона, — но вы
все равно сказали бы те же слова, что я услышала, когда победила свой страх
перед лошадьми: мужество не одно и то же, что нравственность. Или вы забыли?
Можно не сомневаться, что ваш образец порядочной женщины — та прилично одетая
респектабельная особа, которую не увидишь в ночном кабаке, — вообще перешла бы
на другую сторону улицы.
Глаза Эдварда превратились в две ледышки, плавающие в лесной заводи, куда не
проникает солнечный луч.
— Спасибо и на том. Хотя бы в этом вы признаете, что моя критика обоснована.
Особенно в свете того, что вы, коль скоро уж так случилось, должны были учить
детей Ранги и войти в наш дом.
Дверь отворилась, в кухню ввалилась шумная ватага.
— Мы кончили уроки, все оставили в классной комнате. Можно нам сюда? Здесь так
здорово! Гас привез каштаны. Давайте поджарим их на совке.
Фиона помогала детям печь каштаны, чувствуя каминный жар на щеке; она обжигала
пальцы, вытаскивая их, и думала о том, что благодаря этому вечеру объяснения
становятся ненужными. Но что с того? Он ведь только работодатель. Разве нет?
Разделавшись с каштанами, все занялись своими делами. Фиона помогала Джеймсу
составлять мозаику, с которой ему было еще трудно справиться. Уильям и Элизабет
внезапно затеяли ссору из-за плитки шоколада.
— Это еще что такое, — в сердцах сказал Эдвард, — вам что, конфет не хватает?
Гас всегда привозит с запасом.
— Но было только две плитки, — пожаловалась Элизабет. — Одну взяли Вики и
Джеймс.
— Ну, так разрежьте пополам. И возьмите линейку, ради Бога.
— Конечно, Лиз всегда хитрит и умудряется взять больше, — с досадой заявил
Уильям. — Она пользуется линейкой с заделом и на этот задел и зажиливает.
— Элизабет, раздели, но дай Уильяму выбрать свою половинку, — вмешалась Фиона.
Наступила глубокая тишина. Это весь клан Кэмпбеллов обдумывал предложение.
Затем Элизабет долго делила плитку, и было ясно как день, что большая точность
может быть только в Палате мер и весов.
Эдвард взглянул на Фиону с еще большим уважением.
— Это ж надо! Прямо соломоново решение. Да где вы этому всему научились?
Фиона хотела было ответить что-то резкое, но вдруг отчужденность развеялась, и
она с улыбкой бросила:
— Так оно и есть — у Соломона, мистер Кэмпбелл. Я вспомнила, как папа
рассказывал, что древнееврейские раввины так делили имение между двумя
наследниками. Это самый честный способ.
— Что вы все еще зовете его мистером Кэмпбеллом? Это же глупо, — заметила
Элизабет. — Всех остальных вы зовете по именам, даже охотников за кроликами.
— Действительно глупо, — поддержал племянницу Эдвард. — Зовите меня Эд.
Фиона посмотрела ему в глаза, как бы напоминая об их поездке из Квинстона.
— Если я и могу называть вас по имени, то только Эдвард. — И, наклонившись к
нему, чтобы поднять раздавленный каштан с пола, прошептала: — Это такое
чопорное имя.
Он ответил неожиданно, словно не слышал, что она сказала: — А я буду звать вас Флора.
— Почему? Это же не мое имя.
— Фиона — по-гаэльски Флора. Дедушка так звал бабушку, когда хотел быть
ласковым.
— Ну, к нам это не имеет отношения, — немного сердито сказала Фиона. — Так что
обойдемся без Флоры.
У Элизабет блеснули глазки.
— Какое романтическое имя — Флора Макдоналд.
— А что тут такого? — удивился Уильям.
— Ну, знаешь… хотя ты до этого еще не дорос. Мы сейчас проходим по истории
эпоху Стюартов. Красавчик принц Чарли, и все такое. Флора — это имя его
возлюбленной, которая спасла его от смерти.
— Все это, возможно, только легенда, — строго заметила Фиона. — Лично я думаю.
Флора Макдоналд была лишь бездушной красоткой, которой принц Карл был по-своему
благодарен.
— Но, Фиона, — разочарованно протянула Виктория, — вы сами всегда подчеркиваете
романтику истории. Совсем недавно вы говорили, что только потому мы и помним
историю…
— Но я также стараюсь придерживаться истины.
— Тогда вы перечеркиваете все рассказы из жизни красавчика принца Чарли.
— Не забывай, Вики, — со смехом заговорил Эдвард, — что ее отец непреклонный
пресвитерианский священник. Может, она не одобряет Карла из принципа.
Глаза Фионы вспыхнули.
— А хотя бы и пресвитерианский священник — дело не в том. Чарлз Эдвард Стюарт
имел все права на престол. Он был рожден королем.
Эдвард присвистнул:
— Вот до чего мы договорились! Но я и представить себе не мог, чтобы клановая
лояльность сохранилась даже в этом поколении.
— Я родилась на западе горной Шотландии, — заметила Фиона, и в ее голосе не
было ни оправдания, ни смущения.
— Но вы же не считаете, что королева Елизавета не должна была вступать на
престол? — чуть не с ужасом проговорила Элизабет. У нее было шесть альбомов по
королевскому дому Англии с полной генеалогией.
Фиона засмеялась:
— Ну нет, Англия сегодня такая как есть благодаря ей, и ее отцу, и матери, и
всем тем, кто предшествовал им, но… но это были жестокие времена, и творилось
много несправедливости.
— Дядя Эдвард, ты сегодня хотел почитать нам стихи из новой книги. Ты обещал.
Мы тебя давно уже не слушали.
— Да ведь ваша гувернантка вам уже читала. Но если хотите, я не против. Это
сборник поэзии из журналов. Подборка неравнозначная, но есть много хороших
произведений. Я просмотрел.
Фиона знала, что эту любовь к чтению вслух привила им Рангимарие. “Правда, никто не может сравниться с Рангимарие по мастерству чтения, — как-то сказал
Эдвард. — Язык маори удивительно музыкальный; в нем так много гласных звуков.
Он весь звенит и журчит, как ручеек среди камней. Но даже когда Рангимарие
читала свою прозу на английском, она звучала как поэзия — такая она была
ритмичная”.
Этот вечер в кругу семьи был такой замечательный. Каждый Кэмпбелл брал у
другого книгу, быстро перелистывал еще не зачитанные хрусткие страницы, чтобы
найти то, что ему хотелось бы всем прочитать.
— А мне вот это нравится, — заметила Виктория. — Оно мне сразу бросилось в
глаза:
Я внемлю пенью птиц в рассветный этот час,
Когда весь мир лучами золотится;
Я слышу песнопения дрозда,
В спокойствии сходящей ночи;
И возношу благодарение ручьям,
Журчащим в дебрях сумрачного леса,
Жужжанью пчел и благовесту сел,
В субботу нас зовущему к вечерне.
…Мне любо все, но сердце так и бьется,
Когда твой нежный голос раздается.
Фиона сидела, боясь пошевелиться. Сейчас она проснется, и этот кошмар кончится.
Эти строки посвящены Иану; она написала их давным-давно на усыпанной палыми
листьями лесной прогалине на границе между Англией и Шотландией, а потом их
опубликовали в английском журнале. Иан был в восторге. Она написала эти стихи, тоскуя по его голосу, в ожидании того дня, когда они снова будут вместе, — Мне очень нравится, — сказала Элизабет. — Особенно о благодарении поющим в
дебрях сумрачного леса. Чье это?
Фиона затаила дыхание. Эдвард посмотрел подпись под стихотворением: — Некая Фиона Макдоналд… надо же, ваша тезка.