Розы в декабре

повлечь за собой нежелательные последствия.
— Какие еще последствия?
— Начнем с того, что я не могу быть уверен, что вы чего-нибудь не натворите.
Крайнее изумление отразилось на лице Фионы.
— Что я могу такого натворить?
— Вы можете разозлиться из-за того, что вас заманили сюда, написать
какое-нибудь пасквильное письмо в газеты. А мы хотим, чтоб к нам приезжало как
можно больше иммигрантов. Я считаю, что мы можем предложить хорошие условия
жизни. В большинстве своем те, кто к нам приезжает, — люди хорошие. Но, разумеется, приходится иногда мириться и с теми, выезд которых из их страны —единственная заслуга перед родиной. Мне кажется, несколько месяцев в “Бель
Ноуз” принесут вам немалую пользу. Это повыбьет из вас дурь. — Кэмпбелл сердито
усмехнулся. — Вы будете, очевидно, учить детей, но знайте, что я всегда
поблизости и не позволю вам оказывать на них дурное влияние.
У Фионы было такое чувство, словно ее бьют по голове дубиной. Как можно ехать с
таким самоуверенным, высокомерно судящим обо всем и обо всех субъектом в глухие
места, где вокруг ни души? А затем как бы вопреки этой мысли явилась другая —принять его предложение и доказать ему, что он не прав. Она по свойственной ей
привычке вздернула подбородок.
— Прекрасно. Я еду. Однако каждый из нас волен разорвать договор, как только
сочтет нужным.
— В таком случае предлагаю сначала пообедать. Я заказал столик в ресторане
отеля.
Еда была превосходна. А что ожидало ее впереди, одному Богу известно. Жизнь на
далеком овечьем пастбище, затерянном у черта на куличках в неведомых краях, не
из легких, даже если тебя встречают тепло и проявляют к тебе элементарный
человеческий интерес. И, однако, несмотря на это, первые несколько миль вызвали
искренний восторг у Фионы. Перед лицом величественных гор мучившие ее житейские
проблемы казались совсем ничтожными.
Когда они проезжали ущелье Каварау, двигаясь по направлению к Кромуэллю, Кэмпбелл вдруг бросил:
— У вас под правым глазом слишком сильно положена тень. Не пойму, зачем это
нужно днем.
— Это не тень, а синяк.
Он нагнулся к ней, чтоб рассмотреть поближе.
— Синяк? Черт побери, уж не хотите ли вы сказать, что вам подбили глаз? Что
произошло?
Фиона заколебалась, говорить или нет. Но потом решила, что все равно он будет
расспрашивать ее о причине задержки в Крайстчерче. С явной неохотой она
поведала о своем приключении:
— На улице Крайстчерча в воскресенье днем была драка. Я вмешалась. С глазом
ничего особенного, но радоваться нечему. Я хотела вам обо всем рассказать, но в
телеграмме толком ничего не объяснишь. А в понедельник утром мне надо было
предстать перед судом…
— Мисс Макдоналд! И вы можете вот так спокойно говорить об этом? Да где же, в
конце концов, вы выросли? На улицах у причалов Глазго, надо полагать. Боюсь, что ваша идея вернуться в Данидин была не столь уж глупа. Вам ли учить моих
подопечных!
Фиона замолчала. Не хочет слушать, пусть не слушает! Насильно ничего не
втолкуешь.
— Ну так оставьте меня в Кромуэлле, — в сердцах бросила она. — Я и сама
доберусь назад, в Данидин.
— Кромуэлль — деревенский поселок… начнутся пересуды. Нет уж, спасибо. Нас
здесь хорошо знают. Не хватало еще, чтобы эта безобразная история получила
огласку. Вы поедете в “Бель Ноуз”, а по истечении некоторого времени я отправлю
вас в Шотландию за свой счет.
— А как же насчет детей? Разве вы не боитесь?
Кэмпбелл криво усмехнулся:
— Если здраво рассудить, то особого вреда вы не причините. В доме у меня есть
человек, который способен благоприятно повлиять даже на вас. Это то, что вам
нужно, — человек исключительно дисциплинированный, твердый и строгих взглядов.
Мисс Трудингтон — моя бывшая гувернантка. Она вас исправит.
— Но если у вас есть гувернантка, с какой стати вам понадобилось выискивать еще
одну в Шотландии?
— Труди разбита артритом. Не так давно я разыскал ее в Крайстчерче. Она жила
там в двух комнатушках совсем одна, никому не нужная, на крошечную пенсию. Вот
я и привез ее к нам. В доме нужна пожилая женщина, так что она, слава Богу, не
чувствует себя нахлебником.
— А как же мачеха? — спросила Фиона.
— Ее нет, — ответил Кэмпбелл, и ее поразило, с какой жесткостью это было
сказано.
— Нет? То есть как нет? Я хотела сказать, разве это не ее дом? Ведь, несмотря
на гибель вашего брата, она вправе остаться на ферме? Или без него ей там
слишком одиноко?
— Я попросил ее уехать. Она дурно влияет на детей. Трудно представить, чтобы с
ними был кто-то, кроме их матери.
Фиона почувствовала жалость к этой, по-видимому, неопытной молодой мачехе, оказавшейся в атмосфере предубежденности и вечного сравнения с покойной
матерью. Не довел ли все до крайности ее шурин, Эдвард?
Забыв о всяком приличии, Фиона бросила с явным вызовом: — Не удивляюсь что все вас зовут Эдвард, а не Тед. Я еще в отеле это заметила.
Даже представить не могу, чтоб вас звали сокращенным или уменьшительным именем.
Твердолобый, чопорный, настоящий викторианец. Самодовольный Эдвард. Вот уж
воистину имя отражает характер. И как я могла связаться с представителем клана
Кэмпбеллов. Мы же традиционные враги.
Кэмпбелл рассмеялся. Фиона сжала кулаки и с удовольствием врезала бы ему, но
вовремя сдержалась. Не хватало еще, чтобы он только укрепился в своих
скороспелых выводах. И как это ее угораздило сморозить такую глупость: брякнуть
о древней вражде их кланов. Чтобы как-то разрядить атмосферу, она сменила
тему:
— Расскажите мне, пожалуйста, о моих учениках. Я даже не знаю, как их зовут.
— Виктория, Элизабет, Уильям, Джеймс.
Смех Фионы был более естественным.
— О, у меня перед глазами сразу встает картина двух девчушек со светлыми
волнистыми волосами, подхваченными ленточкой, в вышитых белых платьицах со
светло-голубыми поясками, в длинных чулках и черных туфельках. И два маленьких
белолицых мальчика в итонских курточках. Примерные во всем,- как их дядя. Все с
королевскими именами.
Эдвард спросил ее с явным недоумением:
— Разве ваша подруга ничего вам не сказала о них?
— У нас не так-то много времени оставалось. А что вы имеете в виду?
— Они не могут быть светловолосыми и белолицыми. Они наполовину маори.
Фиона остолбенела от неожиданности. Эдвард истолковал это по-своему.
— Мисс Макдоналд, если вы об этом ничего не знали и у вас есть предубеждения на
сей счет, то я вас прямо сейчас отвезу назад, в Данидин.
Фиона повернулась к нему:
— Мистер Кэмпбелл, я была учительницей в школе для детей-инвалидов. Мой самый
любимый ученик был с Ямайки, Оставить его было выше моих сил, хотя там были и
другие учителя, которых он любил не меньше. Если бы не надо было уезжать в
Южную Африку, я бы уговорила Иана усыновить его после того, как мы поженимся.
Может, я и конченый человек по вашим меркам, но цвет кожи для меня ничего не
значит. Если на то пошло, хотя я и ухватилась за эту возможность уехать из
Шотландии из-за… из-за случившегося — я этого не отрицаю, — я была рада
переехать в Новую Зеландию, потому что, насколько я слышала, цвет кожи здесь не
играет особой роли.
— Может, не все у нас так уж идеально, — немного задумчиво проговорил Эдвард
Кэмпбелл. — Официальной дискриминации здесь действительно нет, но с заметным
ростом рождаемости маори и вследствие того, что многие из них, особенно
молодежь, покидают свои поселения и переезжают жить в города, все не так
гладко, как кажется. Разумеется, отвратительно, что юношам и девушкам маори
гораздо труднее снять жилье, чем белым. Из-за этого они вынуждены ютиться не в