«Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага

Тем временем Пантелеев продолжал совещание:
– Вместе с техникой получим пополнение в личном составе. Но что за офицеры придут, неизвестно. Я бы хотел на должность командира третьей батареи выдвинуть кого-то из опытных офицеров нашего полка. Полагаю, что достойные кандидатуры у нас в полку найдутся. Воюем вместе, друг друга знаем. Прошу высказываться.
После короткого спора остановились на двух кандидатурах – Николая Серова и Петра Тырсина. Лейтенант Коля Серов воевал в экипаже Чистякова наводчиком еще в сорок третьем году. Участвовал в боях под Орлом, где за подбитую «Пантеру» был награжден орденом Красной Звезды. После ранения закончил ускоренные курсы военного училища и в прошлом году сумел снова попасть в свой полк.
– Парень смелый, решительный, – отметил Пантелеев. – Хотя по возрасту еще молодой. Ты как считаешь, Сан Саныч?
– Постарше бы кого надо, – отозвался Чистяков. – Серову двадцать один год.
– А тебе двадцать два, – засмеялся кто-то из присутствующих. – Да и то три недели назад исполнилось.
– И поопытнее командир нужен, – настаивал капитан. – Пять тяжелых гаубиц в артиллерийском полку, считай, дивизион. А у нас целое ударное подразделение. Пусть Николай не обижается, но я думаю, Петра Тырсина пора выдвигать. Воюет три года, рассудительный мужик, зря на рожон не полезет. И смелости у него достаточно. Считаю, самая подходящая кандидатура.
– Отпускать из своей батареи не жалко?
– Не жалко. Пусть растет, капитана получит.
– Боишься, что подсидит, – снова засмеялись вокруг, – поэтому и выдвигаешь на повышение.
Командир полка, Иван Васильевич Пантелеев, оглядел Тырсина и Серова, затем подвел итог:
– Я тоже считаю, что старшего лейтенанта Тырсина на батарею пора ставить. Командир решительный и опыта набрался, дай бог каждому. Так что поздравляю, Петр Семенович, с новой должностью.
Когда решение было принято, Пантелеев добавил:
– Тырсина я переведу вместе с машиной. В третьей батарее всего одна самоходка осталась, а у Чистякова три.
На этом совещание закончилось, и комбаты отправились каждый к себе. У выхода придержали Петра Тырсина.
– Вечером встречу бы отметить, – предложил Григорий Воронин.
– Я не против, – заулыбался Тырсин. – Две фляжки рома запас.
А Чистяков сходил к Серову и, обняв за плечи старого товарища, сказал:
– Николай, на меня не обижайся. На совещании обсуждали, кого комбатом ставить. Назначили Тырсина Петра, я тоже его кандидатуру поддержал, хотя и тебя упоминали. Но ты на своем месте. Воюешь нормально, наградами не обделен, а батарея для тебя рановато.
– Ладно, чего там… я за должностями не гонюсь.
Но, судя по тону, самолюбивый лейтенант был обижен именно на Чистякова. Хотя решение принимал командир полка, а Петр Тырсин давно считался кандидатом на выдвижение. По опыту, деловым качествам, да и по возрасту. Петру Семеновичу Тырсину было уже за тридцать. Технику знал хорошо, воевал под Сталинградом, освобождал Харьков, Киев.
– Повоюю и рядовым, – поджал губы Коля Серов.
– Каким рядовым? У тебя самая мощная самоходка в подчинении, экипаж, десантники.
– Ну, ну, рассуждай дальше. У тебя это хорошо получается.
– Колька, не дури, – разозлился Чистяков. – Ты хоть сам понимаешь, что такое пятью «зверобоями» командовать? Батарею порой посылают стрелковый полк поддерживать или танковый батальон. И все на нас оглядываются: у вас броня, пушки шесть дюймов. Там решения мгновенно принимать надо, а ты всего полгода назад ускоренные курсы закончил.
Разошлись недовольные друг другом.
Как обычно бывает, на месте временной стоянки полк догнала почта. Чистяков получил сразу три письма: от матери, младшего брата Феди и Кати Макеевой. Старшая сестра Таня, учительница в начальной школе, родила девочку. Но детей учить некому, сестра продолжает работать, прибегает на переменах покормить дочь, а с ребенком сидят по очереди мать и младшие сестренки.
Шестого января исполнилось полгода, как погиб в бою под Минском отец. Мать ходила в церковь, поставила свечку. Много в селе мужиков погибли и без вести пропали. Некоторые угодили в плен, от двоих-троих пришли письма после освобождения. Что и как с ними, не пишут. Вроде бы после проверки снова направят в действующую армию. Главное – живы.
Брат Федя, окончивший училище связи в мае сорок четвертого года, писал из госпиталя, куда попадал уже второй раз.
Письмо было как всегда бодрым. Федя сообщил, что недавно получил вторую звездочку на погоны, а в госпитале познакомился с хорошей девушкой. Отношения у них завязываются серьезные, подумывают о том, чтобы пожениться.
Саня только вздохнул. Девятнадцатилетний Федя влюблялся во всех девушек, с кем сводила его судьба. Описывал на целой странице, какая хорошая и душевная подруга появилась у него. Но не догадался сказать хотя бы в двух словах, что за ранение получил и долго ли пробудет в госпитале.
Зато приписал в конце письма, что его представили к ордену Красной Звезды. Было бы очень неплохо его получить, воюет больше чем полгода, а ни одной награды. Неудобно перед родней.
Чистяков глянул на штемпель, письмо шло полтора месяца, пока догнало адресат у города Кюстрин. Эх, Федька, бог с ними с орденами-медалями! Главное, вернись живым. За полгода второе ранение, а война не сбавляет обороты, забирает все больше жизней.
Третье письмо читал не спеша. Пришло оно от Кати Макеевой, дочери погибшего директора МТС, где работал до войны мастером Саня Чистяков. Подругой ее вроде не назовешь, почти не встречались. Хотя Саня ей нравился, а покойный ее отец не против был выдать за него свою дочь.
Не сложилось. И писать ему Катя на фронт стала лишь после гибели своего отца. Сначала новости о друзьях сообщала и ни слова о каких-то чувствах. Постепенно характер писем изменился, а Саня вдруг сам заговорил о том, что она ему нравится и он по Кате скучает.
В этом письме Катя прислала по его просьбе свою фотокарточку. За три года, что не виделись (Саню призвали в феврале сорок второго), девушка еще больше похорошела. Сколько же ей исполнилось? В мае, кажется, будет двадцать.
Перечитав еще раз письмо, не выдержав, показал фотографию Васе Манихину. Тот был в курсе его истории.
– Красивая деваха. Вернешься домой, женись.
– Подумаю… может, и женюсь.
Сержант Манихин был парень простой. Однако старше своего командира на шесть лет, а потому на правах старого друга иногда поучал его жизни.
– Катька тебе постоянно пишет, значит, неравнодушна. Любовь не любовь, но тянется к тебе. Смотри, не прозевай.
Капитан глянул еще раз на фотографию и аккуратно вложил ее в документы.
Вечером обмывали назначение Петра Тырсина на должность командира батареи. Пили разбавленный спирт, закусывали консервами, которые добыли на немецком аэродроме. Кроме всех четверых комбатов, присутствовал лейтенант Павел Рогожкин, давний товарищ Чистякова, с кем вместе учились и воевали с сорок третьего года.
Приглашали и Николая Серова, но тот будто специально напросился дежурить. Чистяков зашел за ним. Лейтенант отмахнулся:
– Гуляйте без меня. Я подежурю, чтобы фрицы оставшиеся самоходки не сперли.
Судя по всему, Николай, добродушный по характеру, уже отошел от неприятного разговора. Тем более был назначен заместителем Тырсина и представлен за последние бои к ордену Красной Звезды.
– У нас в батарее всего две машины, – когда сели покурить, смеялся лейтенант Серов. – И командир с заместителем. Командовать некем. Подежурю, раз больше делать нечего.
– Завтра обещали пополнение, работы прибавится.
– Хоть завтра, хоть послезавтра. Я не тороплюсь.
Третьей батарее досталось. В недавних боях сгорели сразу две машины. На глазах у Серова погиб комбат Лучко.
Если с Николаем Серовым отношения снова наладились, то с давним однополчанином Павлом Рогожкиным все обстояло сложнее.
По-разному складываются судьбы людей. С одной стороны, Рогожкину везло – один из немногих командиров «зверобоев», который сумел остаться в живых после двух лет войны.