«Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага

Успели выскочить механик-водитель и стрелок-радист. По ним вели огонь из автоматов, но отделение десантников с ревом и руганью уже подбегали к позициям эсэсовцев.
Десантники были из числа опытных, побывавших в переделках бойцов. Эсэсовцы больше специализировались на расстрелах, но отбивались отчаянно, зная, что пощады им не ждать.
Толку от их торопливой и беспорядочной стрельбы было мало. У некоторых заедали перегревшиеся автоматы, пули из карабинов летели куда попало.
– Цельтесь лучше, – призывал шарфюрер, выпуская короткие прицельные очереди. – Танк горит, мы отобьемся.
Сержант, командир отделения, бросил гранату, следом метнули «лимонки» и легкие РГ-42 другие бойцы. Взрыв подбросил шарфюрера, начальника конвоя.
Другой эсэсовец, не обращая внимания на раны, опустошал быстрыми очередями магазин автомата. Свалил молодого десантника, прицелился в сержанта, но тот опередил его, выпустив очередь из скорострельного ППШ в лицо.
Крик смертельно раненного немца на секунду перекрыл треск выстрелов. Началась рукопашная схватка. В ход пошли приклады, ножи, саперные лопатки.
Эсэсовцы, занимавшиеся всю войну охраной лагерей и карательными операциями, первый раз попали в подобную мясорубку. Русских было всего с десяток, но напор и рев десантного отделения казались атакой целого взвода.
– Жри, сука! Всех в землю втопчем.
– Куда, блин! – догонял рубящим ударом саперной лопатки убегавшего эсэсовца десантник в окровавленном бушлате.
Другой охранник выхватил из кобуры пистолет, но лишь успел передернуть затвор. Широкий отточенный нож вошел ему под ребра. Десантник выдернул из обмякшей руки «вальтер» и, тяжело дыша, искал новую цель.
Красноармеец Никита Зосимов из погибшего 811-го стрелкового полка, в бушлате поверх лагерной робы и подаренной пилотке, вцепился костлявыми пальцами в глотку эсэсовцу, который не успел перезарядить автомат.
Немец был физически крепче истощенного лагерника, но столько ненависти и злости скопилось в костлявом теле, что бывший колхозник из деревни Матышево Пензенской области, собрав все силы, раздавил эсэсовцу гортань.
Изо рта, пузырясь, потекла кровь. Никита отдернул руки, потянулся было за автоматом, но увидел другого эсэсовца. В него вцепился поляк, не отстававший от товарища. Они не могли осилить стокилограммового охранника, который с легкостью разбросал их в стороны, – оба весили меньше, чем он один.
Поляк, ломая зубы, вцепился в ногу, обтянутую теплыми суконными штанами. Никита Зосимов дергал из ножен на поясе эсэсовца стилет. Подбежавший десантник с маху обрушил кованый приклад ППШ сбоку в челюсть. А Зосимов все же выдернул нож-стилет и несколько раз вонзил лезвие в живот солдату с ненавистными «молниями» в петлицах.
Бой заканчивался. Большинство эсэсовцев были убиты. Двое убегали вдоль речки, поросшей редкими кустами. Вслед им стреляли, но они уже были далеко. Десантники опускали автоматы и торопились собрать трофеи. У солдат «Ваффен СС» всегда можно было найти что-то ценное.
На краю оврага остался стоять лишь красноармеец Зосимов. Он стрелял из трофейной винтовки. Опустошив обойму, выдергивал из пулеметной ленты, висевшей на шее, несколько патронов и продолжал нажимать на спуск, размеренно двигая затвором.
– Эй, земляк, угомонись, – окликнул его сержант-десантник. – До фрицев километра полтора.
– А пуля на три летит.
– Ладно, пошли… надо ребят похоронить и раненых побыстрее вынести.
Последующие два дня командир батареи Александр Чистяков вместе со своим экипажем и десантниками провел в пересыльном лагере.
Приехали офицеры военной прокуратуры, особого отдела (тогда он назывался СМЕРШ) и, конечно, политработники вместе с корреспондентами армейской газеты. Прибыла машина с врачами, медсестрами, санитарами. Привезли две полевые кухни и палатки для освобожденных заключенных.
На грузовике доставили теплое белье, бушлаты, обувь. После бани людей переодели. Немецкую форму, подобранную заключенными, увезли. Как ни странно, но многие оставили свои лагерные полосатые робы с нашивками-номерами.
– Зачем они вам? – спросил один из санитаров.
– Я четыре года ее носил, – ответил поляк. – Привезу домой на память. Эти четыре года до конца жизни не забудешь.
Хотя военных вполне хватало, капитану с его самоходной установкой было приказано остаться для охраны, пока не прибудет комендантская рота.
Как оказалось, это было не лишней предосторожностью. За первые сутки мимо бывшего лагеря прошли две немецкие отступающие группы. Если первая, немногочисленная, резко свернула в сторону, то вторая ввязалась в бой.
Кроме бронетранспортеров и грузовиков, в колонне двигались два танка Т-4 и самоходная установка «Веспе», вооруженная 105-миллиметровой гаубицей.
Как оказалось, это был механизированный батальон, принадлежавший к войскам СС. Они посчитали, что заключенные в лагере не уничтожены, и пошли прямо на колючую проволоку.
Экипаж Чистякова сумел с расстояния километра разбить немецкую самоходку, имевшую довольно слабую броню, но сильную гаубицу Один из бронебойных снарядов, весом пятнадцать килограммов, врезался в мерзлую землю рядом со «зверобоем».
Отрикошетил, ударил в рубку (спасла броня толщиной девять сантиметров) и закрутился юлой на вытоптанном снегу. Два других снаряда прошли мимо, а выстрелить четвертый раз самоходной гаубице не дали.
Шестидюймовый фугас «зверобоя» взорвался в нескольких шагах от «Веспе», смял десятитонную машину, загорелся двигатель.
Если с «Веспе» удалось справиться довольно быстро, то оба танка хоть и замедлили ход, но открыли беглый огонь из своих 75-миллиметровых удлиненных пушек.
Десантники, офицеры прокуратуры и СМЕРШа, санитары стреляли по пехоте. Пулеметные очереди бронетранспортеров крошили остатки полусгоревших бараков, дырявили палатки, хлестали по брустверам наскоро выдолбленных окопов.
Оба «панцера» не рисковали приближаться, но «зверобой» Чистякова поймал еще один снаряд, которым тяжело контузило молодого стрелка-радиста. Осколочными снарядами был убит один из офицеров СМЕРШа и тяжело ранены двое санитаров.
Неизвестно, чем бы закончился бой, но колонна внезапно развернулась и спешно ушла на запад, оставив горящую самоходку «Веспе» и несколько убитых эсэсовцев.
Командир самоходно-артиллерийского полка Пантелеев вышел в очередной раз на связь. Хотя подполковник знал Чистякова еще со времен училища и продвигал по должности как способного командира, на этот раз с трудом скрывал раздражение.
– Ты долго там околачиваться будешь? Под Кюстрином бои идут, а твоя рота неизвестно чем занимается.
– Особисты приказали находиться в освобожденном лагере. Связывайтесь с ними. – И в свою очередь перешел в наступление: – Товарищ подполковник, ремонтников никак не дождемся. Машина Тырсина без ведущего колеса стоит, сварка требуется.
– Я договорился с танкистами. Они выслали ремонтный взвод. Помогут и вам.
На этом разговор закончился, а капитану Чистякову весь следующий день пришлось сопровождать особистов и политработников.
– Ты ведь заключенных освобождал? – спрашивали его.
– Не успел я никого освободить, – с досадой отмахивался двадцатидвухлетний капитан Александр Чистяков. – Немцы почти всех перестреляли. Более сотни человек собрал, а остальные во рву лежат. И еще человек семьдесят возле дороги расстреляли.
Прибывшие бойцы из комендантской роты и санитары вытаскивали из рва тела расстрелянных. Газетчики щелкали затворами фотоаппаратов. Офицеры военной прокуратуры составляли акт о массовом уничтожении военнопленных.
Пожилой военюрист с тремя большими звездами на погонах опрашивал Чистякова.
– Значит, вы первые прорвались к лагерю?
– Выходит, так. Моя самоходка и танк лейтенанта Васильченко.
– А тех, кто расстреливал, не успели застать?
– Нет, товарищ полковник. Если бы застал, на гусеницы бы намотал.
Юристу было за пятьдесят. Худой, с морщинистым угловатым лицом, он курил папиросы «Казбек» и с любопытством рассматривал молодого капитана.