Крушение

Вот оно, мое везение. Со старухами я общаюсь непринужденно – сказывается обширная практика, надо полагать, – но при виде хорошенькой молодой женщины всегда нервничаю, становлюсь какой-то дерганый и говорю глупости. Вот и жалуйся после этого на старперов.
Пульс стучит у меня в висках. Надеюсь, я не позабыл бросить в сумку «Тайленол», или, может, у Терезы что-нибудь найдется. Растирая виски, я старательно вспоминаю ее досье: «Женщина, тридцать лет, невестка Маргарет, домохозяйка». А ведь я даже на ее фото с паспорта и то не удосужился взглянуть. Рано или поздно придется с ней заговорить, но лучше попозже. А пока надо принять лекарство и поработать. Я хватаюсь за свой портфель и тяну его из-под сиденья; от резкого наклона в висках начинает стучать еще сильнее. Наконец портфель поддается, и я резко переставляю ноги, чтобы не упасть. Господи, да что сегодня за день такой? Плюхнув раздутый портфель рядом с собой, я расстегиваю передний карман. Если я не забыл лекарство, то оно может быть только здесь.
Я шарю в кармане: попадаются ручки, бумажки, всякая канцелярская дребедень и просто невероятное количество мелких монеток. Я тихонько ругаюсь. Будь я организованным человеком, как всегда говорит мне Бет, не был бы сейчас в таком положении. Черт. Я так резко застегиваю молнию на кармане, что она трещит, и тут же замечаю уставившийся на меня зеленый глаз. Компаньонка. У нее вздрагивают губы, точно она едва сдерживает смех, и женщина машет мне рукой так, словно мы старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки, отчего я почти впадаю в панику. Нет… эту улыбку я запомню навсегда – по крайней мере, не забуду, как от нее у меня сразу взмокли ладони, а по рукам пошли мурашки.
Приложив палец к губам, она показывает на Маргарет Линден и шепчет:
– Позже.
– О’кей, – говорю я и, как идиот, поднимаю вверх большой палец.
Когда она возвращается к своему роману, я опускаюсь на сиденье и пристраиваю на коленях компьютер. В голове у меня толчется столько разных мыслей, что я даже слегка вздрагиваю, когда машина подает звуковой сигнал.
Не знаю, как это возможно – хотеть домой и одновременно радоваться, что ты не дома, но сейчас я испытываю оба эти чувства. Одна часть меня рвется к Бет. Мне хочется обнаружить посреди дня ее во́лос, обмотавшийся вокруг пуговицы моей рубашки, или услышать звук открывающейся двери и по звуку шагов понять, что она дома. И все же, сидя здесь, перед компьютером, набитым имейлами, я чувствую себя свободнее, чем за все последние месяцы.
Никогда не думал, что зачать ребенка окажется таким хлопотным делом. Другим это дается так легко, что они и сами не замечают, как это у них выходит, но, похоже, это не наш случай. Я сильно тру себе переносицу – так сильно, как будто надеюсь стереть все неприятные воспоминания: месяцы споров, замеров температуры, больничных карт и отрицательных тестов на беременность. Но теперь можно забыть обо всем этом, ведь в матке у Бет уютно угнездились три крохотных зародыша. Если все три выживут, то у нас будет тройня. Тройня! Я знаю, что эта мысль должна меня пугать, но мне не страшно.
Так что даже хорошо, что я сейчас здесь: пусть воздух очистится, прежде чем я снова вернусь домой. А там сдадим очередной анализ крови и будем строить новые планы. Если с эмбрионами не получится, то есть шанс, что Бет бросит свою одержимость беременностью. И можно будет опять завести разговор об усыновлении. В конце концов, главное, чтобы ребенок был; просто умираю, до чего хочу быть папой. Кто знает, может, это будет лучшее, что с нами случится.
В кармане моих штанов начинает вибрировать телефон, и я опять подпрыгиваю. Слава богу, что я переключил его на вибрацию еще во время прошлого перелета, а не то миссис Линден сейчас проснулась бы от моего рингтона из «Эй-си/Ди-си». Это, наверное, мистер Янус, хочет убедиться, что я не опоздал на рейс. Но я не успеваю приложить телефон к уху, как Тереза просовывает голову в салон и хмурится.
– Две минуты, – одними губами говорит она, а телефон снова вибрирует. Я киваю и нажимаю на кнопку.
– Алло?
– Дейв? – говорит Бет, голос у нее высокий и тонкий.
– Привет. Что там у нас стряслось?
– Мне просто нужно было тебя услышать. – Она тихо вздыхает, как будто звуки моего голоса и впрямь оживляют ее. – Вчера был самый худший вечер во всей моей жизни, а тебя не было, и никто не мог мне помочь. – Слова, похоже, застревают у нее в горле, и я невольно выпрямляю спину.
– Что случилось, Бет?
– Мне так жалко, Дейв… Не знаю, что со мной такое. Я… прошлой ночью у меня началось кровотечение, и утром я пошла к доктору. Он сказал… сказал, что эмбрионы не выживут. – Она выталкивает слова наружу с усилием, как выставляют за дверь непрошенных гостей.
Я поворачиваюсь к окну и шепчу:
– О-о чем ты? Как это могло случиться? Они же говорили, что все будет ясно через неделю, не раньше.
В трубке раздается сдавленный всхлип.
– Я забыла про уколы.
– Как это – забыла? – Бет прекрасно знала, насколько эти уколы важны. Ее тело производит слишком мало гормонов, поэтому она не может вынашивать детей. Доктор Харт все ясно объяснила.
– Не знаю как; забыла, и все. Тебя же не было, никто мне не напомнил, а я замоталась с работой и с делами, к тому же эти уколы так меня утомляют… Вот я и забыла. Говорила же я тебе – не уезжай. Говорила – ты мне нужен.
– Но как ты могла забыть, Бет? Это же не собачку утром покормить, это могли быть наши дети. – МОИ дети, хочется закричать мне, но я проглатываю эти слова, не даю им вырваться на свободу. – Сколько уколов ты пропустила?
– Три, – шепчет она.
Три. Ничего не понимаю. Меня нет дома всего каких-то двадцать часов. Не два дня, и уж конечно, не три. То есть две инъекции из трех были «забыты» еще при мне. А ведь я после каждой инъекции спрашивал ее, как она себя чувствует, нянчил ее, предупреждая буквально каждое ее желание. И потом, она же говорила мне, что каждый день бывает у Стэйси, своей подружки-медсестры, и та делает ей уколы, и они совсем не болезненные. Почему же она лгала?
Мне нечем дышать. Раньше я никогда не испытывал клаустрофобии, но, наверное, теперь это она: мне кажется, что в самолете внезапно кончился весь воздух и что стены сдвигаются вокруг меня. Нашарив верхнюю пуговку рубашки-поло, я обрываю ее, борясь с одной навязчивой мыслью, в которую никак не хочу поверить – она сделала это нарочно. Я прижимаюсь лбом к прохладному пластику затемнителя. Моя рука с телефоном дрожит, пока я сам пытаюсь успокоиться, чтобы сказать хотя бы два слова.
– Дейв, милый, ты меня слышишь? Пожалуйста, не сердись на меня, ладно? Ну, поговори со мной, а? Пожалуйста. – Ее голос режет мне уши.
Самолет дергает вперед и рывком возвращает меня в настоящее. Во время моего разговора с женой дверь салона бесшумно открывается. В проеме появляется Тереза. Снова эта жалость у нее во взгляде. Она показывает на мой телефон и знаками объясняет, что пора отключаться, что мы взлетаем.
– Мне пора, мы взлетаем. – Я сам удивлен тем, насколько резко звучит мой голос.
Бет громко шмыгает носом.
– Хорошо. Позвони мне потом, ладно?
– Да, конечно.
– Я тебя люблю, – шепчет она.
Но у меня нет сил ответить ей тем же.
 
Глава 5. Лиллиан
 
Настоящее
– Скажите, Лиллиан, а почему Маргарет взяла с собой именно вас? – спросила Женевьева, подталкивая историю вперед.
– Она считала, что я заслужила передышку. К тому же мы с ней никогда никуда не ездили вместе, вот она и решила попробовать, вдруг нам обеим понравится. – И Лиллиан взмахнула руками так, чтобы никто не усомнился: конечно, поехать тогда на Фиджи ей было гораздо важнее, чем в первый раз в жизни отвести Дэниела в детский сад.
– И как, первая неделя на Фиджи прошла гладко? – Точеная бровь приподнялась в ожидании деталей. В брошюре, которую получила Лиллиан, рядом с вопросами в скобках была пометка: «Рассказывать подробно». Она уже практиковалась на Джерри, во всех деталях описывая ему поездку с его матерью. Когда Лиллиан закончила, в глазах у него стояли слезы. Ничего подобного он раньше не слышал.