Путешествие в Россию
Однако же русские, насколько могут, эти препятствия преодолевают, почти превозмогая естество. Каждый год они выходят в Балтику эскадрами из семи-восьми кораблей. Есть в командах этих кораблей некоторая основа, я бы сказал, закваска — это старые, опытные моряки. А остальной экипаж набирают из юнцов, которых мало-помалу за несколько лет более или менее сносно обучают всему, что должен уметь моряк. Подготовленных таким путем матросов насчитывается у них до двенадцати тысяч; в связи с теперешней войной большая часть из них послана на Азовское море в русские флотилии, воюющие с турками. В прошлые времена моряков поставляла Казань, где в пору Петра I находилась военная верфь, но вследствие разнообразных перемен последующие правительства как-то перестали ее поддерживать. И моряков теперь осталось в Кронштадте всего несколько сотен. Таким образом, труды англичан, которые здесь главные авторитеты в морском деле, вроде бы сводятся на нет действиями немцев, командующих сухопутными войсками.
Целых триста тысяч фунтов стерлингов вручил когда-то царь Петр Адмиралтейскому ведомству. [127] Сумма эта огромна для страны, в которой правительство, затратив какие-нибудь два шиллинга, [128] делает то, чего в Англии не сделать и за гинею, [129] и к которой можно было бы применить слова Горация о царе Каппадокии. [130] Давая такие деньги, царь Петр хотел, чтобы оные ни по какой мыслимой причине не оказались потрачены на другое дело. Но Вам известно, милорд, какая судьба обычно постигает заветы властителей; к тому же, как поговаривают, по причине теперешней войны волю завещателя изрядно исказили.
Впрочем, если не знать всего этого, вполне можно подумать, входя в Кронштадт, что Россия премного озабочена делами морскими и особо внемлет советам в духе Фемистокла. [131] Первое, что мы там увидели, был военный корабль, который как раз оснащали такелажем, и это судно было величины необычайной, может быть, самое огромное из всех, какие только спускались до сих пор на воду. На нем поставят сто четырнадцать пушек, все из бронзы. Внутри это судно разукрашено резьбой, словно королевская яхта. Кораблю дано название «Анна» [132] — в честь царствующей ныне императрицы. Главный строитель его — некий англичанин по имени Броунз; [133] приготовленная им модель шестидесятипушечного корабля вполне достойна обширности и величия Империи. Мы бросили якорь как раз рядом с этим судном, и должен Вам сказать, что корабль наш казался совсем крохотным. Подобный корабль заслуживает океана, а не, скажем так, лужи, которую называют Финским заливом. Наверное, через несколько лет этот корабль сгниет вместе с тридцатью или сорока другими кораблями, стоящими здесь в порту. Среди них мы видели любимый корабль царя Петра — «Екатерину», [134] а также и «Петра» [135], построенного по чертежу самого царя; у него самая красивая резная корма, какую только мне приходилось видеть; в данцигской экспедиции этот корабль был флагманским. Старые, наполовину разлезшиеся суда производят невероятно живописное впечатление; какой-нибудь Ван де Вельде [136] непременно бросился бы их зарисовывать, как Джан Паоло Паннини [137] зарисовывает развалины древних храмов или Колизея. Из судов этих восемнадцать или двадцать еще в состоянии плавать.
Зачем нужны огромные военные корабли в столь тесном море, где и навигация-то возможна только в самой его середине, в пределах нескольких миль? Но такова была главная страсть царя Петра — иметь корабли, огромные корабли, строить их и держать у себя под боком, там, где это наименее удобно. Сведущие люди придерживаются того мнения, что и Адмиралтейство, и Арсенал куда лучше было бы разместить в Ревеле, а вовсе не в Петербурге и Кронштадте, где они теперь находятся. [138] Действительно, там, в Ревеле, вода соленая — правда, лишь по меркам Балтики — и жизнь кораблей была бы продолжительнее. Лед там сходит раньше, чем на Неве, и открытая вода позволила бы кораблям выходить в море в самом начале сезона и с меньшей опасностью. Ведь шведские флотилии постоянно выходят в море на несколько недель раньше русских; точно так же и голландцы в охоте на китов упреждают русских, которых льды запирают в Архангельске и в Белом море. Но это еще не все, говорят люди искушенные: даже когда река и Кронштадтский канал очищаются ото льда, на свободную воду можно выйти только при восточном ветре и ни при каком другом, а в этих краях почти все лето господствуют ветры западные. Вдобавок, поскольку корабли строятся в Петербурге, их потом нужно отводить в Кронштадт — при этом никак нельзя избежать опасностей и громадных расходов. Между Петербургом и Петергофом, расположенным на Неве [139] местом отдохновения царя, река мелкая. Там всего восемь футов глубины, и не приходится ждать прилива, ее увеличивающего, как то бывает в реках, впадающих в океан. Поневоле приходится перетаскивать корабли по голландскому способу, подкладывая под них пару камелей, [140] а это дело нешуточное.
Все это приводит к тому, что здесь уже всерьез задумываются, как бы избавиться от описанных неудобств. Как только кончится теперешняя война, от Петербурга и дальше, мимо Петергофа, прокопают широкий и глубокий канал, по которому можно будет проводить корабли безо всяких камелей. Предприятие это было задумано еще царем Петром, которого весьма порадовал бы вид военных кораблей, следующих мимо прелестных тенистых его садов, после того как он наблюдал их в столице строившимися на верфях неподалеку от его дворца. Царь Петр каждое утро выходил чуть свет, чтобы поглядеть на них, и задерживался на верфях часок-другой, собственноручно пиля доски и конопатя пазы, а не только рассуждая о флоте. Наверное, так он желал подать пример своим людям, из которых собирался любой ценой сделать моряков. По этой же самой причине он издал приказ, чтобы дворяне являлись ко двору не верхом и не в экипажах, а на яхтах, и чтобы через петербургские реки перебирались не по мостам, но в лодках, и не в весельных, а в парусных, — тут он действовал подобно Киру, [141] который, чтобы научить персов ездить верхом, чуть ли не запретил им пользоваться собственными ногами. Но какою бы ни была политика Петра, есть твердое мнение, что, имея возможность строить свои военные суда в Ревеле и строя их все-таки в Петербурге и Кронштадте, он впал в такую же ошибку — только с куда более серьезными последствиями, — какую совершил Людовик XIV, когда предпочел насадить свои роскошные сады в Версале, а не в просторном Сен-Жерменском предместье; [142] царю Петру насчет его Арсенала тоже могли бы сказать: «Се ne sera qu’un „favori sans merite”». [143]
Но так или иначе приходится повторить еще раз: эти моря подходят для крупных кораблей ничуть не более, чем мелководье для китов. Тут куда уместнее галеры. Для них воды будет всюду достаточно; галеры втиснутся в любую протоку между островками или скалами; пристать они могут где угодно. То ли царь Петр догадался сам, то ли кто-то ему такую мысль подал, но он из самой Венеции выписал галерных строителей. [144] Я еще успел повидать одного из них, бывшего в преклонных уже летах, и немалым было вначале мое удивление, когда я услышал итальянские слова, по-венециански кончающиеся на — ао, — и это на шестидесятом градусе северной широты.