Вифлеемская звезда

– Это нужно было делать летом, – упорствовала она. 
– Летом ты говорила, что можно подождать до зимы, затем мы уехали в поместье, – напомнил он ей. – И потом эта твоя прихоть встречать Рождество здесь, в кругу наших двух семей. Хорошо, я пошел тебе на встречу, Эстель, как обычно. Но камины давно дымят. Их нужно прочистить до того, как прибудут наши гости на следующей неделе. К завтрашнему дню все должно быть снова в порядке. 
– Ненавижу, когда ты говоришь со мной таким тоном, – сказала она, – как будто я маленький несмышленый ребенок. 
– Ты ненавидишь любой тон, с которым я с тобой разговариваю, – сказал он. – И иногда ты действительно ведешь себя, как несмышленый ребенок. 
– Благодарю, – ответила она, разжимая руку и разглядывая кольцо. – Я желаю одеться, Алан, и пойти поискать комнату с зажженным камином. Я признательна тебе за то, что ты посчитал нецелесообразным бить меня из-за потери алмаза. 
– Эстель! – Весь его тщательно сдерживаемый гнев поднялся на поверхность и выплеснулся в одном единственном слове. 
Она повернула голову и сверкнула своими темными неприветливыми глазами. Он вышел из комнаты, не вымолвив ни слова. 
Эстель снова посмотрела на кольцо, лежащее в ладони. Она почувствовала, как защипало в носу и горле, и эта боль отозвалась ниже, в груди. 
Алмаз пропал. Полный крах. Всего. Два года – не такой уж большой срок, но, казалось, то была совершенно другая Эстель, которая смотрела, как он надевает кольцо ей на палец и кладет ее руку на свою так, чтобы она могла видеть алмаз. 
Это был канун Рождества, и она была охвачена обычной эйфорией чувств – любовью, благодушием и непоколебимой уверенностью, что любой последующий день мог бы быть похожим на рождественский, если бы каждый попытался приложить для этого хотя бы немного усилий. Она смотрела на алмаз и сапфиры, и они казались яркими символами надежды. Надежды, что устроенный брак, на который она согласилась, так как мама и папа считали, что это роскошная возможность для нее, будет счастливым браком. Надежды, что высокий, золотоволосый, неулыбчивый, напоминающий статую суженый окажется мужчиной, который сможет ей понравиться, с кем ей будет уютно, и, возможно, она даже полюбит его. 
Кольцо с самого начала было для нее «Вифлеемской звездой», это название пришло ей на ум сразу, без каких либо раздумий. И он улыбнулся ей одной из своих редких улыбок, когда она подняла на него глаза и назвала так кольцо. В тот момент, всматриваясь в синие глаза, она подумала, что, возможно, у него возникнет к ней чувство. Она подумала, что, может быть, он ее поцелует. Он этого не сделал, но поднес ее руку к своим губам и поцеловал и руку, и кольцо. 
Он ни разу не поцеловал ее в губы, пока они не поженились. Но он поцеловал ее позже, в их брачную ночь на брачном ложе. И сделал это таким образом, что событие, которого она ожидала с некоторым испугом, оказалось пропитанным нежностью и таким прекрасным, почти безболезненным. 
Она думала... 
Она надеялась... 
Но это не имеет значения. Единственные действительно нежные и страстные события их брака происходили в ее постели. Всегда только действие тел. 
Всегда без слов.
Они не становились ближе друг другу. Он никогда не открывался ей полностью, а она в свою очередь делилась с ним только всякими не имеющими значения мелочами. Они никогда не разговаривали по душам. 
Они были любовниками в основном под настроение и урывками. Иногда дикая страсть бушевала три-четыре ночи подряд. А потом неделями между ними ничего не происходило. 
За все это время она так и не забеременела. До сих пор, по крайней мере... Но она не была до конца уверена. 
Единственное, что было последовательным в их отношениях – это ссоры. Почти всегда из-за ее поведения с другими джентльменами. Сначала его обвинения были несправедливы, ведь улыбаться и кокетничать для нее – так естественно. За этим ничего не крылось. Ее верность принадлежала новоиспеченному мужу. Своим неодобрением он изумил и ранил ее. Но в прошлом году Эстель начала флиртовать весьма преднамеренно. Правда, не до такой степени, чтобы заставить других джентльменов питать ложные надежды. Никому и никогда, не считая Алана, не предлагались ее губы или любая другая часть тела, кроме руки. Даже малюсенький кусочек ее сердца. Но она ощущала почти дьявольское ликование, отмечая изменение выражения лица мужа, находясь в другом конце переполненной гостиной или бального зала, и предвкушая, как по прибытию домой, они дадут волю чувствам.
Иногда после ссор он удалялся в свою комнату, хлопая дверью, которая соединяла их гардеробные. Иногда они оба оказывались в ее постели, и тогда яростный гнев превращался в жаркую страсть. 
Предыдущая ночь таковой не была. Она стянула «Вифлеемскую звезду» с пальца и швырнула в него, прокричав, что раз кольцо перестало что-либо значить, он может забрать его назад и сидеть с ним в обнимку. А он крикнул в ответ, что если она не будет его носить, то больше не сможет царапать щеки своим любовникам. И ушел, хлопнув дверью так, что та завибрировала и задрожала на петлях. 
А теперь она, действительно, осталась без кольца. Нет, хуже. У нее осталась оправа от него, так же как все еще присутствовала оболочка брака. Звезда покинула – и кольцо, и брак. 
Громкие и мучительные рыдания, нарушившие тишину комнаты, застали ее врасплох и, даже более того, удивили, когда Эстель поняла, что источником этих звуков является она сама. Она осознала, что ей будет легче, если переживания выльются в слёзы. Эстель позволила себе редкое удовольствие громко и продолжительно поплакать. 
Во всем виноват он. Отвратительное, бесчувственное, насмешливое, холодное, ревнивое чудовище! 
Она ненавидела его. Ей все равно, что кольцо испорчено. Почему она должна беспокоиться о его кольце? Или о нем? Или об их браке? Она будет только рада поехать домой с мама и папа, когда закончится Рождество. Дома она погрузится в спокойную и дружескую атмосферу своего детства. И забудет о суматохе и кошмаре прошедших двух лет. Она забудет Алана. 
– Алан. 
Имя рыданием вырвалось из ее горла. Она посмотрела на кольцо и громко шмыгнула носом. 
– Алан. 
Она внезапно размахнулась и швырнула кольцо со всей силы. Оно пролетело через всю комнату. Эстель услышала, как кольцо звякнуло, ударившись обо что-то, но не бросилась его разыскивать. Она бросилась в гардеробную и с силой захлопнула дверь. 
Две минуты спустя, со стороны холодного дымохода раздался шорох, сопровождающийся тихим шмяканьем в золу неопределенного субъекта и появлением в камине крошечной оборванной, вымазанной в саже фигурки. Непонятное существо осторожно огляделось вокруг, наклонилось на минутку, что-то выискивая среди золы, и ступило в комнату. Это оказалось ребенком. 
Мальчик-трубочист взглянул на алмаз, который держал в руке, – драгоценный камень, который он, было, принял за осколок стекла, пока не услышал разговор между мужчиной и женщиной. Его глаза пробежались по комнате, задержавшись на двери, за которой исчезла женщина и рядом с которой она, должно быть, стояла, когда плакала, после чего раздался звякающий звук. 
Она, наверное, бросила кольцо, о котором они говорили. Вроде одна из тех женских выходок, которые изнеженные, капризные леди могут совершить под настроение. 
Его ум старался сузить зону поиска, перебирая направления, в котором могло полететь кольцо, запущенное от той двери. Но долго вычислять не пришлось, как только он повернул голову, мысленно проследив глазами наиболее вероятную траекторию падения. Кольцо лежало на виду, на ковре, свет из окна играл на золотом ободке. 
Какими странными малыми были эти богатые люди – отказываться от алмаза всего-то через полчаса после начала поисков, если, конечно, поверить женщине на слово, а мужчина – тот и вовсе не искал. Да еще кинуть золотую оправу, усыпанную драгоценными камнями, через всю комнату и оставить лежать на полу, где любой ее может взять.