Для вкуса добавить "карри", или Катализатор для планеты (СИ)

Профессор засмеялся:
- Не превратишься. Да и всё это такие мелочи!
- Ага, мелочи! А замуж как выходить? Кто ж меня такую страхолюдину возьмёт?!
У профессора выпал монокль:
- Замуж?!
- А вдруг?! - Я округлила глаза и приподнялась на локтях. - Если дома, на Земле, у меня был плачевный опыт, то кто знает, может здесь что-то получится?!
Ответом стал гомерический хохот. Мозговой, качаясь в стороны, смеялся, роняя слёзы.
- И что такого смешного я сказала? - и дёрнула его за рукав. - Хватит ржать уже, в моей голове всё-таки сидишь.
- Но в моей би... би... библиотеке, - он продолжал хохотать. - Ох, Кари, девочка моя, с тобой не соскучишься! - И он интеллигентно промокнул глаза белоснежным платком, который вынул из кармана.
- Только-только в себя пришла, чуть богу душу не отдала, а уже замуж... Потрясающе! - он ещё никак не мог успокоиться.
 - Да ладно! - я отмахнулась. - Я пошутила! Какая из меня жена... Я здесь никто и звать меня никак: без роду, без племени, нищенка-бродяжка... И детей иметь не могу, кому я нужна... Просто ты сидел с таким торжественно-похоронным видом, что захотелось тебя рассмешить... А если серьёзно... - голос охрип. - То если и выходить замуж, то дома или не выходить, но тоже дома. Я хочу домой, понимаешь? Я чужая здесь, тут всё дико и непонятно для меня, другой мир, совсем другой...
Профессор вздохнул и, притянув к себе, обнял. Я уткнулась в мягкий халат и заплакала. Он глади меня по голове, как я недавно Мышонка, и тихо шептал:
- Я всё понимаю, всё. Гораздо больше, чем ты можешь представить. Но пока ничем не могу помочь. Нет никакой информации о том, как выбраться отсюда. Однако она где-то есть, должна быть, я уверен. Быть не может, чтобы не нашлось решение рано или поздно. И мы его найдём, обязательно! Будем искать и думать! Думать и искать!
- Ты же будешь помогать, правда? - я ещё хлюпала носом.
- Конечно, дорогая... Конечно, буду... Я с тобой, всегда с тобой, успокойся.
От Мозгового исходил какой-то очень странный, едва уловимый запах. Что-то знакомое было в этом аромате, но в тоже время я не могла подобрать никаких ассоциаций, кроме того, что он мне очень нравился. Было в нём что-то волнующее, притягательное и какое-то... родное, что ли. Я сделала глубокий вдох, а потом спохватилась: "Прямо как Карелл... заразилась его нюхачеством." И отодвинулась от профессора. Он прищурился и спросил:
- Ну что? Всё в порядке?
- Да, в порядке, спасибо.
- Не за что. А теперь тебе пора!
- Куда пора?
- Как куда?! Жить! - И щёлкнул меня по носу. От неожиданности я вздрогнула... и проснулась. 
Я ехала. Вернее не я, а повозка или кибитка, в которой я лежала. Вокруг светло, а на ветру слегка хлопает толстая светлая ткань, покрывающая деревянный каркас; на натянутых шпагатах висит одежда и какие-то тряпки; приятно пахнет сушёными травами и топлёным молоком. Я привстала и огляделась. Моё ложе представляло собой самую настоящую раскладушку на одного человека. Спальная часть состояла из густой сетки и деревянного основания, а не из более привычного для меня, алюминиевого. Толстый матрас, застеленный чистой простынёй, на котором я и почивала, подушка, и лоскутное одеяло также имелись. Приподняв его, я убедилась, что лежу, слава богу, не голая, а в той же самой одежде.
Я бухнулась обратно. Как же хорошо! Постель! Мерное покачивание этого домика на колёсах успокоило окончательно. Я продолжила осмотр. Вдоль дощатых стенок стояло несколько сундуков, под самой крышей висели венички сушёных трав, а с двух сторон виднелись как бы окошки, закрытые той же тканью, внизу только завязки болтались. 
Я повернула голову назад, вернее вперёд, по ходу движения, лежала-то я головой к передней части, которую тянули лошади. "Дать знать, что уже проснулась или поваляться ещё? - прикидывала я. - Нет, поваляюсь. Так хорошо и комфортно мне давно не было, а то всё ветки, лесная подстилка, земля или тюфяки с соломой. А тут прямо королевское ложе! Нет, не буду вставать!"
Рассмотрев ещё раз свои порезы, я убедилась, что всё, как и было в библиотеке у Мозгового: длинные тонкие ранки, уже почти зажившие и закрытые корочкой, и никакой боли. "Очень странно! Зажило как на собаке. Сколько же я была в отключке? Значит, опять повезло. Меня не бросили, возможно, подлечили и взяли с собой. Складывается впечатление, что бережёт меня Окатан, помогает... Бред, конечно, но... Пусть и дальше бережёт, хочется в это верить". 
Ещё какое-то время я спокойно лежала и наслаждалась запахами, дневным светом, тихим свистом возницы, скрипом колёс. Но вскоре откинулся угол полотна, и внутрь заглянуло лицо. Это была девочка-подросток, лет двенадцати-тринадцати, с чёрной толстой косой, перекинутой через плечо. Персиковая кожа, раскосые миндалевидные глаза, брови в разлёт. "Боже, какая прелесть! - успела я подумать. - И она ещё подросток!"
Девочка глянула на меня и, заметив, что я тоже смотрю на неё, сверкнула белоснежной улыбкой и завопила куда-то в сторону:
- Мама! Мама! Она очнулась! Мама! Сюда!
Послышались голоса, окрики, топот ног и кибитка остановилась. В неё запрыгнула та самая женщина, которую я запомнила. На руках она держала чистого, умытого и переодетого Мышонка. Мальчик, завидев меня, заулыбался и протянул ко мне ручонки. Быстро передав его девочке, женщина упала на колени возле раскладушки и, схватив меня в охапку, принялась обнимать и целовать, повторяя слова и заливая меня слезами:
- Спасибо! Спасибо, тебе! Спасибо! Ты спасла его! Ты вернула мне моего мальчика! Спасибо, тебе! Спасибо!.. Мой, Натри, вернулся! Хранитель и боги вернули его! Я молилась! Я просила! Спасибо!
 Она начала рыдать, а я совсем обалдела от таких эмоций и просто радовалась, что всё хорошо, что всё получилось, малыш дома, в безопасности, и его семья нашлась таким чудесным образом. Да и со мной тоже всё в порядке: ну прибавилось несколько новых шрамов, не беда, мне ж не замуж выходить, уже начинаю привыкать.
Рядом раздался конский топот, потом тяжёлые шаги и к нам вошёл, пригнувшись, высокий коренастый мужчина, весьма приятной наружности. На нём была тёмная рубашка с широкими рукавами, чёрные штаны, заправленные в высокие сапоги и жилет с серебристой вышивкой. Мужчина присел рядом и улыбнулся, глядя на меня. Сразу же стало понятно, что это отец Мышонка, у мальчика его улыбка, точь в точь. Он просто сидел и смотрел. И я смотрела. Так мы и рассматривали друг друга: он меня, а я - его.
 Через пару минут он повернулся в пол-оборота к утирающей слёзы женщине, удивительной красоты, и произнёс таким приятным бархатно-вибрирующим баритоном, что у меня по всему телу мурашки побежали:
- Ну хватит, Хейя, хватит рыдать! Радоваться надо! Счастье в семью вернулось, а ты слёзы льёшь. И так уже все глаза выплакала. - Он ласково обнял её и погладил по спине.
- Я всё... не буду... больше... не буду - женщина ещё всхлипывала. - Это я от радости.
Она промокнула лицо платком и в четыре глаза они уставились на меня.
- Ну что... - хлопнув ладонями по коленям, произнёс отец Мышонка. - Будем знакомиться со спасительницей нашего неугомонного ребёнка.
Я кивнула.
- Меня зовут Гайлан Одэр Давен эн Видар, - назвав имя, он поклонился. - Но можно просто Гай.
 Я ответила неловким судорожным кивком, не привыкла как-то кланяться ещё. Он продолжил:
- Как вы уже, наверно, догадались это моя жена, Хейа, а это - и махнул в сторону, где на сундуке тихонько сидела девочка с мальчиком на руках, - наши младшие дети, Айра и Натри. Старший наш сын пока уехал вперёд смотреть место для стоянки, он скоро вернётся. А кто вы, уважаемая эрдана?
Я только хлопала глазами по старой привычке и соображала: "А что говорить-то? И как?! Я же говорить толком ещё не умею! И что значит "эрдана"?! Это титул, национальность, обращение или название кого-то?! Значение не понятно и это слово, до этого момента, я никогда не слышала". В голове, шпаргалкой, послышался шёпот: ""Эрдана" - это уважительное обращение к женщине, как в твоём мире "мадам", "сударыня" и так далее". "Спасибо, выручил", - мысленно отозвалась я.