Круг

Сервас посмотрел на Юго. Ему стало не по себе. Учась в Марсаке, он тоже начал писать роман. Современную эпопею… Честолюбивая мечта любого начинающего литератора… Произведение, о котором издатели и читатели скажут: «Браво, Мастер!» История больного тетраплегией [8] человека, в котором живым остается только мозг, но его напряженная, пламенная духовная жизнь богаче жизни большинства людей. Сервас бросил сочинительство на следующий после самоубийства отца день.
— Ты называл ее Клер? — задал он следующий вопрос.
— Да… — с секундной задержкой ответил Юго.
— Какой характер носили ваши отношения?
— Я же объяснил — ее интересовал мой роман.
— Она давала тебе советы?
— Да.
— И ей нравилось написанное?
Еще один взгляд исподлобья. Гордость в глазах.
— Она говорила… говорила, что давно не читала ничего подобного.
— Могу я узнать название?
Юго колебался. Мартен мысленно поставил себя на его место. Начинающий автор явно не хотел делиться сокровенным с незнакомым человеком.
— «Круг»…
Сервасу хотелось задать вопрос о сюжете сочинения, но он промолчал. Сыщик был в замешательстве, он чувствовал, что начинает сочувствовать юноше. Возможно, он не совсем объективен: Юго — сын Марианны и очень похож на него самого, такого, каким он был двадцать три года назад. Зачем парню убивать единственного человека, который мог понять и оценить его работу? Ответа на этот вопрос у Серваса не было.
— Поговорим о том, что ты делал после сада.
— Вернулся в дом. Звал ее. Искал повсюду.
— А позвонить в полицию тебе в тот момент в голову не пришло?
— Нет.
— Что было дальше?
— Я поднялся, обыскал комнаты — одну за другой. Дошел до ванной… И… увидел ее. — У него судорожно дернулся кадык. — Я запаниковал… Не знал, что делать. Попытался вытащить ее голову из воды, бил по щекам, чтобы привести в чувство, кричал, пытался развязать узлы. Но их было слишком много, и такие тугие… Я ничего не мог сделать, веревка разбухла от воды. Я почти сразу понял, что уже слишком поздно…
— Говоришь, пробовал привести ее в чувство?
— Пробовал.
— А фонарик? — Сервас заметил, как дрогнули веки Юго. — Ты видел зажженный фонарик у нее во рту?
— Конечно, видел…
— Так почему не попробовал… вытащить?
— Не знаю… скорей всего, потому, что… — Юго запнулся. — …мне было противно лезть пальцами ей в горло…
— Ты хотел сказать: в горло покойнице?
Майор заметил, как бессильно опустились плечи Юго.
— Да. Нет. Не только. В горло Клер…
— А что происходило до того? Ты сказал, что очнулся у Клер Дьемар, я правильно понял?
— Да. Я пришел в себя в гостиной.
— Хочешь сказать, что терял сознание?
— Д-да… Кажется… Я уже объяснил все это вашим коллегам.
— А теперь объясни мне: ты помнишь, что делал перед тем, как вырубился?
— Нет… Не совсем… Я не уверен… Какой-то провал образовался…
— Провал в распорядке дня?
Сервас почувствовал, что Бекер смотрит не на Бохановски, а на него. Взгляд жандарма был весьма выразителен. Заметил он и то, что парень с трудом сохраняет видимость спокойствия. Он достаточно умен, чтобы понимать: провал работает против него.
— Да, — нехотя признался он.
— Последнее по времени из того, что ты помнишь…
— Помню, как сидел с друзьями в «Дублинцах», вечером — до того…
Сервас стенографировал ответы. Он не доверял веб-камере — как, впрочем, и всем прочим гаджетам.
Он знал это место. Во времена его учебы паб уже существовал. Сервас и его друзья устроили там свой генеральный штаб.
— Да.
— Что вы там делали? Который был час?
— Смотрели Чемпионат мира по футболу, матч открытия, ждали, когда будут играть наши.
— «Ждали»? Значит, ты не помнишь, видел матч Франция — Уругвай или нет?
— Нет… возможно… не могу сказать, что делал в течение вечера. Это прозвучит странно, но я не знаю, сколько это продолжалось… и не помню, в какой именно момент потерял сознание.
— Считаешь, тебя оглушили? Кто-то тебя ударил?
— Да нет, я проверял… шишки нет, голова не болит… Но я был как в тумане, когда очнулся, ничего не соображал…
Юго «сдувался» прямо на глазах: он осознавал, что все указывает на него как на виновного.
— Думаешь, тебя накачали наркотой?
— Очень может быть.
— Мы проверим. И где это случилось, в пабе?
— Да не знаю я ничего!
Сервас переглянулся с Бекером и прочел в его глазах приговор: виновен.
— Так, понятно. Память может вернуться в любой момент, и тогда ты немедленно все мне расскажешь, это важно.
Юго обреченно кивнул.
— Ясно, я не идиот.
— У меня к тебе последний вопрос: ты любишь футбол?
В голубых глазах юноши промелькнуло удивление.
— Люблю, а что?
— Твой кофе остынет, — бросил Сервас. — Пей, ночь может оказаться очень долгой.
— Женщина, одна, в незапертом доме, — сказала Самира.
— И никаких следов взлома, — добавил Эсперандье.
— Очевидно, она сама его впустила. В конце концов, он — ее ученик, у нее не было причин опасаться. Он сам признался, что бывал в доме. И звонил — восемнадцать раз! — за две последние недели… Хотел «поболтать о книгах»? Не смешите меня!
— Это он, — подвел итог Венсан.
Мартен взглянул на Самиру, и она кивнула в знак согласия.
— Допустим. Его задержали в доме жертвы. Нет ни малейшего следа присутствия кого бы то ни было еще. Ничего. Нигде. Зато его следы повсюду. Тест на содержание алкоголя в крови дал результат ноль целых восемьдесят пять сотых промилле. Анализ покажет, принимал ли он наркотики — что вполне вероятно, учитывая состояние, в котором его нашли, — и какую именно дозу. Жандармы заявляют, что в момент обнаружения он находился в полной прострации и зрачки у него были расширены.
— Он сам сказал нам, что его накачали, — напомнил Сервас.
— И кто же это сделал? Его машина была припаркована недалеко от дома жертвы. Получается, за рулем был не он? Допустим, это так, но парень признался, что очнулся внутри, то есть настоящий убийца рискнул тащить его от машины к дому Клер? И его никто не видел? Чушь собачья! На улицу выходит много домов, три стоят прямо напротив жилища жертвы…
— Все смотрели футбол, — заметил Сервас. — Даже мы.
— Не все: старик из дома напротив видел Юго.
— Но он не заметил, как парень пришел. Никто не заметил. Если он — убийца, зачем остался в доме?
— Ты не хуже нас знаешь статистику, — ответила Самира. — В пятнадцати процентах случаев преступник сам сдается представителям закона, пять процентов предупреждают третье лицо, которое оповещает полицию, а тридцать восемь — благоразумно ждут на месте преступления приезда служителей правопорядка, осознавая, что их вызвал свидетель. Именно так поступил и этот парень. На деле около двух третей всех преступлений раскрываются в первые часы после совершения — благодаря самим преступникам.
Да, цифры Сервас знал.
— Все так, но они потом не заявляют, что невиновны.
— Он был под наркотой, а когда начал отходить, осознал, что натворил и что ему грозит, — сказал Эсперандье. — Теперь он просто пытается спасти свою шкуру.
— Единственное, что остается выяснить, — продолжила Самира, — было ли убийство преднамеренным.
Они смотрели на Мартена, ожидая его реакции.
— Признайте, что преступление выглядит как инсценировка — из ряда вон выходящая инсценировка, — ответил он. — Веревки, лампа, куклы… Не рядовое преступление… Не стоит торопиться с выводами.
— У мальчишки был «приход», — высказалась Чэн, пожимая плечами, — приступ безумия. Не в первый раз наркоман выкидывает дикие штуки… Я его не чувствую… Но все факты против него, так? Черт, патрон, при любых других обстоятельствах вы бы пришли к таким же выводам, что и мы.
— На что это ты намекаешь? — возмутился Сервас.
— Вы сами сказали, что знали его мать. Если не ошибаюсь, именно она позвала вас на помощь.