Пароль — «Брусника» (Героическая биография)
Девочка-то твоя только по-еврейски разговаривает. Уходить вам надо…
Действительно, трехлетняя дочка Сарры говорила по-еврейски. Поздно вечером вся семья вылезла через окно во двор. Задворками ушли на еврейское кладбище, там переночевали, а утром вместе с другими пошли в гетто.
Уже после войны пыталась Левина найти тот дом, где ее с семьей укрывала та простая белорусская женщина, но теперь на этом месте не осталось не только тех старых домиков, но даже и маленькой тихой улицы — все властно заняли новые многоэтажные дома. К сожалению, не могла она разыскать и следов своей первой спасительницы, стерлось из памяти ее имя, и никого не нашлось из живших здесь раньше, но доброта и щедрость человеческая навсегда остались в сердце…
Много замечательных людей встретила Левина и в гетто. Тех, кто, несмотря ни на что, не утратил в себе мужества и человеческого достоинства. Эти люди не могли смириться с произволом и сдаться без борьбы. И вот здесь, в гетто, в этом одном из дантовых кругов ада, начали возникать подпольные группы, которые впоследствии переросли в подпольную организацию. Нелегко было сразу разобраться, кому можно верить, а кого надо всячески остерегаться — жизнь задавала сложные загадки. Трудно было понять, почему вдруг всеми уважаемые люди шли на работу к немцам на заводы, в мастерские, в больницы, управу, в газету, на железную дорогу. Как определить, кто из них друг, а кто враг? Ошибки здесь не должно было быть — она могла стоить жизни.
Но рисковать приходилось, хотя поведение некоторых известных всему Минску людей вызывало теперь всеобщее возмущение. Пожалуй, не было в городе человека, который не знал бы Бориса Дольского — режиссера Театра имени Янки Купалы — или заслуженного артиста БССР Михаила Зорова. Их имена, напечатанные крупным шрифтом на афишах театра, были известны не только минчанам, но и всем тем, кто хоть раз побывал в этом замечательном театре. И вдруг эти уважаемые и заслуженные люди идут работать к врагу! Борис Дольский становится заведующим жилищным отделом в юденрате, а Михаил Зоров там же возглавляет отдел помощи. Довольно долго даже подпольщики не знали, что Дольский и Зоров выполняют задание. Нелегко патриотам было делать свое дело, надо было войти в доверие к немцам и в то же время не утратить человеческого достоинства, сохранить силы и не сорваться, когда твои бывшие друзья и знакомые с болью и ненавистью высказывают тебе свое презренье.
В воспоминаниях подпольщицы гетто Софьи Садовской есть запись, которая точно показывает складывавшиеся тогда взаимоотношения.
«Как-то утром, идя в больницу, я столкнулась с Борисом Дольским — артистом и режиссером Театра имени Янки Купалы. Мы хорошо знали друг друга. До войны наши семьи дружили, мы часто встречались. Но эта встреча была мне неприятна. Я знала, что Дольский заведует жилищным отделом юденрата, а значит — служит немцам. В ответ на его приветствие я еле кивнула головой и хотела пройти мимо, не сказав ему ни слова. Но он остановил меня.
— Я слышал, твой тесть знает немецкий язык? — спросил он. — Есть возможность устроить его моим заместителем.
Хотелось обругать его грубо, резко. Но я, отчеканивая каждое слово, ответила:
— Мой тесть в юденрат работать не пойдет, он за чечевичную похлебку не продастся.
Дольский посмотрел на меня с удивлением, потом вспыхнул.
— Я считал тебя умнее, — прошептал он, — неужели ты не понимаешь, что там нужны свои люди?..»
Действительно, помощь таких, как Дольский, была неоценима. Сотни людей обязаны им жизнью.
Это он доставал «удостоверения специалистов» для подпольщиков, вписывал в справки о смерти фамилии людей, уходивших в партизанские отряды, предупреждал тех, кому грозила опасность, кем начинало интересоваться СД, собирал ценнейшие сведения. Михаил Зоров по поручению подпольной организации убедил немецкую администрацию открыть столовую, где по специальным талонам можно было получить тарелку супа и кусок хлеба. Благодаря тому, что в столовой были свои люди, помощь получали наиболее нуждающиеся, а в самой столовой могли встречаться подпольщики.
* * *Хотя фашисты пытались изолировать гетто от общения с внешним миром, контакты постепенно налаживались. Пренебрегая опасностью, пробирались к колючей проволоке, окружающей гетто, минчане, передавали туда хлеб, продукты, лекарства. Среди тех, кто стремился помочь жителям гетто, были и подпольщики из группы Осиповой, особенно молодежь, которой руководил комсомолец Рафаэль Бромберг. Они помогали людям, бежавшим из гетто, переправляться к партизанам.
С каждым днем партизанских отрядов становилось все больше и больше. Партизанское движение началось в районах, примыкающих к Минску, и было тесно связано с минским партийным подпольем. Минский подпольный комитет партии помог формированию отдельных партизанских групп, которые, все время пополняясь, перерастали в отряды. Эти отряды, в свою очередь, всячески помогали минскому подполью. О боевых делах партизанских отрядов немедленно узнавали и друзья и враги — об этом заботились подпольщики, рассказывая правду в листовках. Одним из таких отрядов, пользующихся большой популярностью, был отряд капитана Николая Никитина, с которым вначале была связана Мария Осипова. Посоветовавшись с товарищами из подпольного горкома, Мария решила рассказать членам своей группы, что им в основном предстоит работать с никитинцами. Черная пришла в общежитие на Заславской и сообщила, что люди, приходящие «от тети Нюры», — это товарищи из отряда Никитина и теперь группа будет держать связь с этим отрядом.
— Будем собирать для них оружие и медикаменты. Отправлять людей из гетто и из лагеря военнопленных, — сказала она. — Кстати, в отряде большинство наших, минчан…
— Наверное, много знакомых, — обрадовался Бромберг, — это здорово…
— Вполне возможно, — строго оборвала его Черная, — но ты, Рафа, не увлекайся и будь осторожен, а то опять получится, как тогда на мосту…
Рафаэль смутился, кровь прилила к его смуглому лицу. Действительно, тогда он вел себя как мальчишка, не смог удержаться, чудом не погиб сам и едва не сорвал задание. Осипова поручила Бромбергу достать наборный шрифт, необходимый для партизан. Этот шрифт собирали по частям, но все-таки некоторых букв не хватало, в частности буквы «р», без которой работать было очень трудно. Бромберг должен был пойти к знакомому наборщику в типографию и принести недостающие литеры. Он надел широкий пояс, чтобы спрятать в него шрифт, взял на руки дочку и пошел по нужному адресу.
Для большей конспирации у Бромберга были забинтованы пальцы на руке, а соответствующая справка, которую достала Франя Злоткина, подтверждала, что он железнодорожник, но в данный момент освобожден по болезни от работы. Кроме того, в кармане у Рафы лежал документ, удостоверявший, что предъявитель его немец из Поволжья. Надо сказать, что Бромберг имел две клички: Цыган и Немец. Цыганом его прозвали за яркую внешность, а Немцем за то, что он превосходно говорил по-немецки с настоящим берлинским акцентом. Он изучал язык еще в техникуме, а в институте немецкий язык преподавал профессор, который когда-то учился в Германии, и Рафаэль оказался очень способным его учеником.
Бромберг благополучно встретился с нужным человеком, взял шрифт, зашил его в пояс и в самом радужном настроении возвращался домой, как вдруг он увидел, что на Бетонном мосту стоит патруль и проверяет документы. Другой дороги домой не было, да если бы она даже и была, то свернуть в сторону на глазах у немцев — значит сразу привлечь к себе внимание.
«Надо идти прямо к главному, причем идти уверенно и даже нахально», — подумал Рафа.
Спокойным, размеренным шагом он направился к патрулю и, любезно улыбаясь, приветствовал офицера на прекрасном немецком языке.
— Добрый день, господин офицер!
— Фольксдейч? — спросил тот в ответ на приветствие.
— Я воль! — с готовностью подтвердил Бромберг и быстро предъявил свой паспорт и справку. Немец посмотрел документы, окинул взглядом Бромберга: перед ним стоял черноволосый мужчина с миловидной девочкой на руках и спокойно ждал окончания проверки. Видимо, ничто не смутило гитлеровца, он протянул бумаги Рафаэлю и вдруг, подняв вверх руку в приветственном жесте фашистов, резко выкрикнул: