Пароль — «Брусника» (Героическая биография)

Не первый раз приносила в город Мария мины. Прятала их в корзинки с продуктами или с вещами, приготовленными «для продажи». Прибавились седые нити в ее волосах после того, как она несла мину, спрятав ее в шаровары к соседскому мальчугану Генке. Каждое такое поручение оставляло в душе неизгладимый след, проводило тонкие черточки морщин на лице, заставляло в течение секунд переживать всю свою жизнь. Каким бы волевым и сильным ни был человек, он никогда не сможет до конца привыкнуть к опасности и не испытывать никакого волнения. Вот и теперь Мария несла тяжелую корзину и волновалась, как все будет в этот раз.
Женщины медленно шли по направлению к городу. Шли молча. Тишина вокруг стояла такая, какой она бывает только в начале осени. С деревьев изредка падали листья и мягко ложились на землю. Этот пасмурный осенний день не располагал к разговорам, он сосредоточивал мысли на чем-то одном, заставлял по многу раз осмыслять и взвешивать все предстоящее. Путницы дошли до речки. Узкая река Вяча, струящаяся среди рощ и не скошенных теперь лугов, до войны была любимым местом рыболовов. На ее берегах всегда можно было увидеть застывшие, неподвижные, как изваяния, фигуры с удочками в руках. Сейчас здесь было пустынно. Вяча стала своеобразной границей партизанской зоны. На этом берегу уже начиналась территория, где свирепствовали гитлеровцы. Подпольщицы договорились, что будет лучше, если они сделают вид, что незнакомы друг с другом. Так будет проще проходить проверку на контрольном пункте, а первая засада обязательно будет у деревни Вишневка. Так все и получилось. Около деревни женщин остановили полицаи. Проверка!
Осипова внутренне сжалась: сейчас начнется первое испытание. Ну что ж, надо приготовиться ко всему, даже к самому худшему.
Сначала к полицаям подошла Грибовская. Низко поклонилась, заулыбалась.
— Добрый день, паны!
Она кланялась и улыбалась, пока проверяли ее документы и корзину с продуктами.
— Можешь идти, — разрешил ей полицай.
— Спасибо вам, паны! — Мария Григорьевна подняла корзину и пошла по дороге к городу.
— Теперь ты показывай, что у тебя, да побыстрее!
Осипова медленно пошла к полицаю.
«Только бы он не смотрел, что в корзине, иначе все пропало. Вся операция провалится, да и меня убьют».
Негнущиеся ноги едва держали Марию.
— Да шевелись ты поживее! — заорал на нее полицай. — Вот сейчас как дам по корзинке, все полетит!
— Вы не только мне убыток принесете, — спокойно сказала Мария. — Вам ведь тоже жить нужно.
Полицай сразу понял, к чему она клонит, и, окинув жадными глазами корзинку, посмотрел на Марию.
— Полдесятка яиц давай и сорок марок, — безапелляционно заявил он.
— Откуда у меня такие деньги? — возмутилась Мария. — Двадцать марок — все, что есть.
— Не торгуйся, а то и корзину отберу, — прикрикнул полицай.
Осипова еще немного поторговалась (сошлись на 25 марках), потом отсчитала полицаю деньги, и он ее отпустил.
Перед Минском была еще одна проверка. Всех останавливали около небольшого деревенского домика, где находился сторожевой пост, и опять проверяли документы и все вещи.
Теперь обе Марии шли рядом, они решили говорить, что ходили в деревню Паперню, чтобы присмотреть лошадь для покупки, а теперь возвращаются домой.
На сей раз с полицаем был и немецкий офицер. Стали проверять документы: ничего подозрительного в них не было.
Пока шла проверка, женщины жаловались, что их дома ждут голодные дети, а их все время задерживают и обижают. Один из полицаев вдруг подошел к Осиповой и ткнул штыком в ее корзинку. Один раз, потом другой! У Марии потемнело в глазах, поплыли какие-то цветные круги, и земля ушла из-под ног. Ведь в корзинке мины, вдруг он зацепит их штыком!
— Господин офицер! — в голос запричитала она. — Спасите! Дети уж два дня не евши сидят. Ягодок им насобирала, а он что делает! Ведь все раздавит! Чем же я их кормить буду!
Настоящие слезы полились по ее лицу, и она, всхлипывая, вытирала их рукавом. Офицер сжалился над нею.
— Корзины у вас проверяли? — спросил он.
— Как же! Конечно проверяли, — рыдала Мария. — Всюду господа полицаи смотрели. Да что тут смотреть— и так видно, что ягоды да немного продуктов…
Офицер приказал пропустить женщин, и они, поблагодарив его, ушли. Мины были доставлены в город. Теперь надо было передать их Елене.
Но тут начались неожиданные осложнения: в назначенный день Мазаник не пришла на улицу Энгельса. Напрасно Мария целый час с миной в сумочке прождала ее на улице. — Елена так и не появилась. Мария ничего не могла понять: видимо, что-то помешало Елене, Осипова не знала, что Кубе неожиданно уехал, и поэтому операция отложилась.
Мария решила пойти в кинотеатр к Похлебаеву, чтобы договориться о дальнейших действиях. В вестибюле ее встретила сильно накрашенная женщина, кассир или администратор.
— Что вы хотите? — спросила она.
— Мне нужен директор, — ответила, не растерявшись, подпольщица.
— Он занят. Вместе с господами шефами, приехавшими из Варшавы, осматривает зрительный зал.
— Можно я его подожду? — попросила Мария.
Женщина не успела ничего ответить, как на лестнице появились несколько немцев и с ними Похлебаев.
Увидев Осипову, Николай побледнел.
— Кто будет директор? — спросила Мария.
— Я, — ответил Николай.
— Меня направили к вам на работу.
— Я занят. Освобожусь минут через пятнадцать. Подождите.
— Хорошо. Я подожду.
Она вышла и пошла в сквер на площади Свободы, села на скамейку. Вскоре пришел Николай.
— Надо срочно выяснить, что с Еленой, — сказала Мария. — Уже все готово, дело за ней.
Николай обещал все узнать. Вечером он встретился с Валентиной, и она передала, что Кубе уехал до четверга и что днем в четверг Елена встретится с Марией. Мария пришла к Мазаник под видом спекулянтки, продающей туфли. Она долго и громко торговалась, чтобы было слышно живущему за стеной полицаю, а в то же время показывала Елене, как надо заводить часовой механизм мины и как класть ее между пружинами матраца. Мазаник заметила прилипший к мине маленький клейкий листочек брусники.
— Это наша партизанская примета, — зашептала ей в ухо Мария. — Наши люди знают — если где брусничные листья пристали, значит, посылочка из леса. Такой человек может быть с партизанами связан. Брусника прямо как пароль действует, и говорить ничего не надо…
Елена сняла хрупкий листочек, бережно разгладила его на ладони.
Осипова ушла, а Елена тщательно спрятала мину. Вечером она закопала ее под окном у полицая: вдруг взорвется раньше времени или фашисты сделают обыск? Поздно ночью на другой день Мазаник принесла мину к себе и поставила механизм ее на два часа ночи. Через сутки она должна была взорваться.
На другое утро Елена Мазаник пробралась в спальню Кубе, обманув охрану, и положила мину между пружинами матраца…
В это время Мария ждала ее на Центральном сквере и взволнованно поглядывала на часы. В девять часов Мазаник должна быть на сквере, ее у театра будут ждать с машиной, а ее все нет…
Чтобы не привлекать к себе внимания, Осипова сняла туфлю, прислонилась к дереву и стала вытряхивать из нее несуществующие камешки и песок.
Но вот показалась Елена. Она торопилась и почти бежала.
— Все сделано, — шепнула Мазаник.
С другой стороны показалась Валентина.
— Идите к Оперному театру, — сказала Мария. — Там ждет машина.
Через несколько минут грузовик нагнал Валентину с Еленой. Шофер Николай Фурц отвез женщин километров за шестнадцать от Минска. Документы у него были безупречные. Дальше женщины пошли пешком. Мария заранее приготовила кошелки, где лежали разные детские вещички и самогонка. Если остановят патрульные, то они скажут, что идут на крестины к родственникам. Их пропускали без задержки. Помогали и документы Елены Мазаник, где было написано, что она горничная у самого Вильгельма фон Кубе. Без приключений женщины дошли до партизанской зоны.