Anorex-a-Gogo (СИ)

 Подождите. Это моя гитара в углу? Слово PANSY едва различимо написано на боку гитары.
 Мой разум возвращает меня во вчерашний вечер, в мою комнату, когда я старался делать вид, что сплю. В те минуты, до того как я обнаружил, что смотрю в его глаза, когда он поёт для меня. В минуты, когда он запоминал эту картинку, чтобы позже оживить её на листе бумаги, уединившись в своей комнате.
 Я смотрю на "спящего" себя. Я обычно так выгляжу, когда спокоен? Неужели мои скулы так выделяются? Это то, как я выгляжу, или то, как он видит меня?
 Мне нравится, как он изображает меня карандашом.
 Другие листы бумаги столь же таинственны. Это отличное от этого искусство, на этот раз в виде слов.
  Фрэнки нуждается в  
     
   Я хочу, чтобы он был счастлив  
     
   Может ли он когда-нибудь захотеть такого мудака, как  
     
   Он заслуживает  
 Всё перечёркнуто и настолько нечёткое, что я едва могу различить его мелкий куриный почерк. Я не понимаю, что это значит. В самом конце листа, под кучей зачёркнутых с такой силой строчек, что ручка порвала бумагу, есть одна абсолютно не тронутая строка.
 Похуй, что я хочу. Он мне нужен. 
 Я вздрагиваю от тихого кашля. Смущённый Майки стоит в дверях. Я не могу сказать, смущён ли он потому, что прервал меня, или потому, что комната его брата забита бутылками из-под алкоголя. Я сам краснею, ощущая себя ребёнком, которого поймали с порнографическими журналами его отца. Эти вещи, очевидно, очень личные. Я бросаю листы бумаги на кровать рядом с собой.
 – Эм, я –
 – Джерарда здесь нет, – прерывает Майки мою жалкую попытку оправдаться. Мы оба смотрим друг на друга, а затем неловко оглядываем комнату, потому что совершенно очевидно, что его здесь нет. Если он, конечно, не прячется в шкафу, чтобы потом выпрыгнуть и закричать: "Я вас обманул!". Сомневаюсь, что ему в голову могла бы прийти такая идея. – В смысле, – продолжает Майки, – вчера вечером он не пришёл домой.
 – Почему?
 – Я не знаю, – он пожимает плечами. – Он вернулся от тебя и заперся здесь на пару часов. После того, как я пришёл пожелать ему спокойной ночи, он ушёл. И после этого не возвращался.
 Я представляю Джерарда прошлой ночью. Сидящего за столом, яростно строчащего что-то, делающего наброски и потягивающего импортный виски, который, он, наверное, украл из бара родителей. Представляю, как он уходит пьяный, слоняясь ночью по опасным улицам Джерси. Или ещё хуже, едет на машине по опасным улицам Джерси, когда норма алкоголя в его крови чертовски превышена. А затем представляю, как он лежит на обочине дороги, торчащий из разбитой машины и истекающий кровью. И почему, почему никто не приходит ему на помощь? Почему я не спасаю его, как он спас меня?
 Я не осознаю, что дрожу, пока Майки не просит меня успокоиться.
 – Он, наверное, в порядке, Фрэнки, – бормочет он, улыбаясь при этом. Вероятно, это должна быть ободряющая улыбка, но я могу сказать, что он волнуется так же, как я. Просто он лучше это скрывает, потому что привык к такому. – Джи любит быть пьяным в говно, – продолжает он, показывая на пустые бутылки, – но он может сам за себя отвечать.
 Так Джерард пьёт? Подумаешь, верно? В смысле, сейчас пьёт каждый, это модно. Ну, он, очевидно, пьёт много. Но кто я такой, чтобы судить о его недостатках? Я просто ещё один человек.
 – Куда он ушёл?
 – Вероятно, к одному из его друзей.
 Мне не нравится, как он произносит слово "друзья". За этим словом скрывается намного большее, чем я хотел бы услышать. Я знаю, что значит быть "друзьями", и я понимаю, что именно имеет в виду Майки. Потому что он смотрит на меня сочувствующе и слегка виновато.
 – О, – это всё, что я могу пробормотать.
 – Не сердись на него, – быстро говорит Майки, выглядя испуганным. – Я имею в виду, что он, наверное, пошёл к одному из них просто, чтобы у него было место, где можно было бы упасть в обморок. Он не станет делать что-то, что причинит тебе боль. Джи не стал бы…
 Он замолкает, и в воздухе повисает вопрос. Что Джерард не стал бы делать? К кому он ушёл? Что он уже сделал? Ещё важнее, что он сделает?
 Боже, я чувствую себя так, будто кто-то пылесосом высосал весь воздух из моих лёгких. Я могу видеть, как идеальный образ Джерарда рассыпается на моих глазах. И после всего этого я вынужден начинать всё с чистого листа. Куда ушёл мой Джерард?
 – Пожалуйста, не думай плохо о моём брате, – умоляет Майки, и я знаю, что он сожалеет о том, что я вошёл в эту комнату. – Он бы очень злился на себя, если бы знал, что сделал тебе больно.
 Хоть я сердит, расстроен и опустошён, я слышу, как мой голос отвечает:
 – Конечно, я и не думаю.
 И затем я и Майки выходим под идеальный снег, потому что мы уже опаздываем в школу. Сейчас холод причиняет боль. Или может быть, это мне просто больно.
 Мне больно.
 И это хуже любых чувств, которые я когда-либо испытывал. Онемение возвращается снова, и на этот раз я знаю, что нет ничего, что могло бы его остановить, потому что Джерард не вернулся домой.
 Смелый 
 Что мы вообще реально выносим из школы? Они говорят нам, что мы находимся здесь, чтобы получать образование, но учат одним и тем же вещам день за днём. Вы сидите за грязной, облепленной жевательными резинками партой, где люди любят выцарапывать, не писать - потому что вы не сможете стереть то, что выцарапано, - супер познавательную информацию о том, что кто-то там не даёт себя трахнуть.