Козара

— Лазар, родной, бежит народ, — сказала Лепосава. — Подожгли нас, чтоб весь род их перевелся.
Лазар только сейчас заметил пожар, пламя и дым над домами.
Черные облака клубились в небе, медленно расползались и застилали Мазич, Церовицу, Равницы, Полявницы, Водичево… и дальше, до самого Пастирева. Горело повсюду. Клубы дыма поднимались вверх. Полыхали дома, сараи, хлевы, риги и курятники. Наступающий противник поджигал стога сена, скирды пшеницы, овса, копны клевера. Палили, казалось, все, что может гореть, начиная от хлебов и сена.
— Иван, что же это такое? — он увидел комиссара. — Что же это, черт возьми?
— У тебя есть связь с Хамдией? — спросил тот.
— Говорят, он отступил.
— Ты с ним связался?
Он хотел ответить, что по правилу подчиненный должен устанавливать связь с вышестоящим, но потом вспомнил, что где-то слышал, будто в трудный момент и старший по чину может послать связного или группу бойцов, чтобы разыскать подразделение, от которого нет никаких вестей.
— Я жду его. Надеюсь, даст о себе знать.
— Я думаю, мы имеем дело с массированным наступлением крупных частей, — сказал Иван. — Во всяком случае, это связано с их нападением на Приедор.
— Мы их встретим на кладбище, — отвечал Лазар, чувствуя досаду оттого, что поделился с комиссаром своими планами. — Это отличная позиция, и мы будем защищать ее всеми силами. — Он проговорил это нехотя и сам не мог понять, почему сегодня так разоткровенничался.
— Ты сообщил в батальон, что мы атакованы? — спросил Иван.
— А разве об этом тоже надо сообщать? — Лазар от удивления раскрыл рот. — Тогда пойди и сообщи сам. Мне нельзя оставить позиции. Вон они уже на склоне… Посмотри, — и он сунул ему в руки бинокль.
Иван несколько минут осматривал долину Малой Жулевицы, отделенную от Церовицы крутым откосом. Потом отдал ему бинокль и пошел к лагерю.
Лазар проверял своих бойцов. Он приказывал им укрыться за могилами, за кустами можжевельника, за каменными и деревянными крестами, в поросших бурьяном и высокой травой ямах. Вместе с вестовым, не отстававшим от него ни на шаг, он перебежал к разрушенной еще в первые дни восстания церкви, где расположились пулеметчики, воспользовавшись готовым каменным гнездом.
— Все в порядке, Цветан?
— Немало нынче прольется крови, — сказал тот. — Я отсюда ни на шаг не отступлю. — Он устанавливал станковый пулемет за церковной стеной возле окна, наполовину заваленного камнями, кирпичом и обломками черепицы. В церкви было как в гробнице, недоставало только мертвеца.
Со свистом проносились над долиной снаряды и ударялись о скалы над Малой Жулевицей, круша каменные глыбы и поднимая в воздух комья земли, осколки и корни деревьев.
— Вот и Хамдия! — воскликнул Лазар. — Куда ты провалился? — Он подозвал его к себе. — Ты что же, не мог отбиться?
— Не мог, — ответил Хамдия.
— Да почему же, черт побери?
— А вот так, понимаешь, — с горечью сказал Хамдия, упорно глядя вниз, на долину, где пестрели пилотки, гимнастерки и поблескивали винтовки его бойцов.
Шагая по кладбищу среди могил и крестов, за которыми залегли бойцы, Лазар и Хамдия обменялись соображениями насчет численности и предполагаемых планов противника. Сразу же пришли к одному выводу: по упорству и силе, а также и по составу частей сегодняшнее нападение резко отличается от всех предыдущих.
— Много раненых, Эмира? — спросил Лазар рыжеволосую девушку в военной форме, с карабином на плече, которая шла подле носилок.
— Восемь человек, — ответила она. — Да двоих убили — Шурлана и Елисаваца.
— Вы всех вынесли?
— Да, и раненых и убитых, — вздохнул Хамдия.
— Ну, давай рассказывай, — продолжал расспрашивать Лазар. — Много там их?
— Да хватает. — Хамдия устроился за могильным холмиком, защищенным к тому же кустом. — Против нас выступили два, если не три батальона. Целый полк, понимаешь… У них полно пулеметов и минометов. Церовица и Мазич прямо перепаханы снарядами. Сперва отбросили нас на Мазич, а пока мы отступали к Церовице, били нам вслед минами и снарядами. Потом минометный и пулеметный огонь перенесли на Жулевицу, а пехота двинулась к Церовице… Вон они, — Хамдия прервал рассказ, так как мина разорвалась совсем близко. — Идут как раз сюда.
— Ну, а вы-то хоть одного убили?
— Ясное дело, — сказал Хамдия. — Кокнули их, поди-ка, не меньше шестидесяти.
— Шестидесяти? — Лазар от удивления вытаращил глаза.
— А то как же, — сказал Хамдия. — Мы с полчаса не прекращали огонь. Они идут, а мы строчим по ним из оврага. Все равно идут, одни падают, а другие не останавливаются и лезут на рожон, понимаешь…
— Немцы?
— Форма немецкая, а вроде не немцы. Судя по говору, это усташи, только не пойму, отчего на них немецкая форма. Может, хотят нас запугать?
— В плен никого не взяли?
— Чего захотел! Скажи спасибо, что из наших никого не сцапали. — Хамдия улыбнулся. — Как пить охота. Эй, чего ты тут болтаешься? — прикрикнул он на бойца, который в поисках укрытия слонялся возле кустов.
— Надо по ним ударить, — сказал Лазар. — Я бы пошел в контратаку…
— Не торопись, — сказал Хамдия. — Надо подождать и посмотреть… Дождаться ночи, понимаешь…
— У нас две сотни бойцов и двадцать ручных пулеметов, — Лазар обращался скорее сам к себе, чем к Хамдии. Он твердо решил контратаковать противника.
— Райко, нет у тебя водички? — спросил Хамдия парня, лежавшего в трех шагах от него за камнем, в зарослях бурьяна и высокой травы.
— Есть, товарищ заместитель командира, — ответил Райко, — есть и ракия. Дать ракии?
— Да, понимаешь, давай, что есть.
— Вот они, — сказал Лазар, глядя в бинокль, а рядом уже снова свистели пули, отсекая ветки и кося бурьян. — Вот они, твари, на откосе.
— А я тебе что говорил?
— Без моей команды не стрелять! — крикнул Лазар, охваченный боевым азартом и словно воспаривший в небе над кладбищем со всеми его покойниками и могилами. — Эй, малый, передай: ни в коем случае не стрелять без моей команды, — еще раз приказал он, стоя во весь рост, будто памятник на могиле.
— Без приказа не стрелять! — кричал малый. — Передавай по цепи: без приказа не стрелять, — и возвратился к дяде, уверенный, что приказ будет выполнен.
— Ложись, дурень… Видишь, по тебе уже бьют!
— Дядя, а это что, станковый пулемет?
— А я почем знаю! — огрызнулся дядька, обозлившись, что к нему опять обратились по-родственному.
Словно специально подставляя грудь под пули, он вытянул шею и весь подался вперед, лицом к врагу. Не ложился и не прятался. Сначала он наблюдал за неприятелем в бинокль, потом уже хорошо видел все и без бинокля.
Крошечные фигуры солдат, зеленоватые и тусклые, точно грязные жемчужины, нанизанные на нитку, катились вниз по откосу в долину Малой Жулевицы. Солдаты перебегали выгоны и петляли по тропинкам среди деревьев (только что этими же дорожками прокатилась волна беженцев). Солдат было много. Они мелькали повсюду, ими был усеян весь склон. Сейчас можно было бы ударить из пулемета, но Лазар решил подпустить их на расстояние броска гранаты и винтовочного выстрела.
Малый свернулся за могильным холмиком. Оттуда тор-чала только его круглая, как мяч, голова.
Застрекотал пулемет, просвистели пули, и около Лазара рухнула целая кипа сбитых с кустарника веток и листьев. Но он продолжал стоять, как будто ничего особенного не происходило. Справа над могилой снова показалась голова паренька.
— Спрячь башку, дурак, подстрелят, — он двинул его по затылку кулаком так, что голова сразу же исчезла за могилой, а сам не сводил глаз с приближающегося неприятеля. — Ничего себе бабахают, туды-растуды, — сказал он после очередного взрыва снаряда, от которого взлетела в воздух целая могила вместе с крестом. — А ну еще, еще! — Он смотрел, как рвутся снаряды, и размышлял о том, как бы поступал он сам, если бы имел такую артиллерию.
— На правом фланге двое убитых, — передали по цепи.