Козара

— Нет, — говорит Матильда.
Почему?
— Некогда мне всем этим заниматься, мне диплом защитить надо.
— Тогда, девушка, придется тебя передать Асиму и Мате, пусть они тебя поспрашивают, — осклабился фра-Августин. — Они, как принято, по-хорошему с тобой поговорят, и ты сообщишь им все, что знаешь. Не обижайся, мы вынуждены быть осторожными. Если после допроса они подтвердят, что ты и правда из Загреба, а не партизанская шпионка, все будет в порядке. Мы отпустим тебя в Приедор, к родителям…
— Чего вам от меня надо? Что вы собираетесь делать? — закричала Матильда, когда Асим и Мате схватили ее за руки.
— Давай двигай, — говорит Асим Рассыльный.
— Иди и не вертись, — прибавляет Мате.
— Куда? — спрашивает Матильда.
— Не разговаривай, а иди, — говорит Асим.
— Ты пойдешь наконец? — кричит Мате Разносчик.
— За что ты меня бьешь, свинья? — возмутилась Матильда.
— Ты и в самом деле не хочешь слушаться? — Мате толкнул ее, и они с Асимом потащили девушку.
— Послушайте, святой отец, — проговорил Муяга Лавочник. — Я бы отпустил девчонку. Ей-богу, она порядочная.
— Из чего это видно, Муяга?
— Сама призналась, что не состоит в усташской организации. Другая бы на ее месте обязательно соврала. Для меня это первое доказательство, что она честная и ничего не скрывает.
— Может, ты и прав, Муяга, но все же лучше проверить.
— Что же она будет о нас рассказывать, когда мы ее после такого допроса отпустим?
— А ты думаешь, что мы ее отпустим?
— Если окажется, что не виновата, надо отпустить.
— Мы уж стольких невиноватых перебили, дорогой мой, — говорит фра-Августин. — По усташским правилам, конечно, запрещено убивать невиновных, но кто же на войне соблюдает правила?
Матильда звала на помощь.
— Эй, будет! — закричал фра-Августин. — Созналась? Шпионка?
— Нет, не созналась, — ответил Мате Разносчик.
— Сейчас сознается, как кольнем разок, — сказал Асим Рассыльный.
— Прекрати, Асим, — сказал Муяга Лавочник. — Она не виновата. Девушку надо отпустить, — Муяга вспомнил свою дочку Васву, у которой вот уже три года как отнялись ноги. Он глядел на Матильду и все время видел перед собой лицо дочери. Он уже не надеялся, что Васва поправится, раз сам аллах от нее отвернулся. Но тут вдруг на мгновение ему показалось, что выздоровление Васвы зависит от судьбы Матильды.
— Мы отпустим, если она никому не скажет о том, что здесь произошло, — сказал фра-Августин. — По всему видно, что она загребчанка. Обещаешь не болтать?
— Свиньи, — всхлипывала Матильда.
— Ты слышишь, Муяга? — фра-Августин развел руками. — Я с ней по-хорошему, а она меня оскорбляет. Что делать?
— Согласно пятому пункту ни один усташ не смеет покушаться на жизнь невинного человека и на чужое имущество, — отчеканил Муяга.
— Нечего меня учить усташским законам, я и сам знаю их назубок, — огрызнулся фра-Августин, не сводя глаз с Матильды. Она вытирала слезы и поправляла растрепанные волосы. — Невиновна так невиновна. Главное, чтобы язык за зубами держала.
— А зачем меня били?
— Затем, что надо, — сказал фра-Августин. — Таков уж наш метод. А теперь вот для нас все ясно.
— Я буду жаловаться полковнику Франчевичу, — сказала Матильда. — Я знакома с полковником Франчевичем и расскажу ему об этом.
— Полковник Франчевич сейчас под Дубицей, — сказал фра-Августин. — Если тебе не терпится увидеть полковника Франчевича и пожаловаться на нас, мы можем помочь до него добраться, но не по железной дороге; есть и другой путь — вниз по Уне на плоте для мертвецов.
— Куда прикажете, барышня? — ехидно спросил Мате Разносчик.
— На вокзал или на пристань? — подхватил Асим Рассыльный.
— Пошли-ка лучше на пристань.
— Ведите на пристань и отправьте вниз по реке с бесплатным билетом, — сказал фра-Августин.
— Пошли, дорогуша, — сказал Мате Разносчик.
— Иди, иди, не задерживайся, — поторапливал Асим Рассыльный.
— Если вы ее только тронете, будете иметь дело со мной. — Муяга преградил им дорогу. Его глаза налились кровью. — Девчонка ни в чем не виновата, отпустите ее на все четыре стороны.
Ссора была неминуема, но тут вдруг загремели винтовочные и пулеметные выстрелы, послышались крики. Очевидно, началась облава. Солдаты сгоняли крестьян, окружали дома, врывались во дворы, топтали зеленеющие нивы, рыскали по перелескам и повсюду вылавливали беженцев.
Фра-Августин видел закутанных в шали женщин. Они шли впереди солдат, сутулясь, опустив головы. Он видел девушек, их перепуганные лица пылали от быстрого бега.
— Матильда-то смылась, — сказал Мате Разносчик.
— Я ее отпустил, — спокойно ответил Муяга.
— Пусть убирается ко всем чертям, — сказал священник. — Сюда, сюда! — кричал он солдатам, сгонявшим крестьян. — Ведите всех во двор, — приказывал он, подбегая к толпе, которая колыхалась и покачивалась. Фра-Августин начал считать: оказалось два десятка человек.
— Вы помогали предателям? — спросил он, когда они подошли к воротам просторного двора, отгороженного дубовыми кольями. — Где партизаны?
Крестьяне молчали, сбившись в кучу. Головы втянуты в плечи, спины согнуты, глаза спущены.
— Чей это дом? — спрашивает фра-Августин.
— Мой, — говорит крестьянин в обтрепанной войлочной шляпе.
— Ты кто?
— Сретен Мачак.
— Сколько сыновей послал в партизаны?
— Нет у меня сыновей, — говорит крестьянин.
— Нет? — фра-Августин подходит к нему ближе. — А почему бежал в лес? Почему не хотел встретить нас в своем доме?
— Народ побежал, ну и я.
— И прямо в лес? Чтобы там подкарауливать нас с карабином?
— Нету у меня карабина.
— Нет, значит сыну отдал, — говорит фра-Августин. — Так, Михайло?
— Так точно, — отвечает Михайло.
— Ты слышал, что Михайло сказал?
— Можете говорить, что хотите, а я вам свое сказал, — спокойно ответил крестьянин.
— А ты? — повернулся фра-Августин к женщине в черном платке. — У тебя сколько сыновей в партизанах? Черный платок по кому носишь?
— Внучек у меня умер, господин.
— Внучек? Чей внучек? Уж не ты ли его сама себе родила? Чей он?
— Сына моего, господин…
— А сын где?
— Не знаю, господин. Бежал из армии, а куда подался, пусть вас бог надоумит.
— Я и так знаю! — закричал фра-Августин. — Твой сын партизан! Вы все тут бандиты! Правду я говорю, Михайло?
— Точно так, — ответил Михайло.
— Чтоб тебе сгнить живьем, — сказала женщина. Она, видимо, узнала его.
— Сколько их, Асим?
— Семнадцать.
— Пусть идут в дом, — приказал фра-Августин, размахивая револьвером. — Живее, живее, — он поторапливал солдат, которые загоняли людей в дом, срубленный из дубовых бревен.
Крестьяне покорно шли в настежь распахнутые двери, забивались в углы, стараясь укрыться от усташей. Съежившиеся, бледные и перепуганные, они безмолвно и покорно исчезали в доме, словно в могиле. Никто не сопротивлялся.
Когда в дом вошел последний крестьянин, фра-Августин закрыл дверь и запер ее на засов. Во дворе уже было полно усташей, вдруг кто-нибудь вздумает бежать.
Асим Рассыльный и Мате Разносчик принесли две охапки соломы, подложили ее под дверь. Подошел и Михайло, тоже с соломой, но понес ее в подвал, сказав, что дом надо поджигать снизу, так быстрее загорается. Фра-Августин, словно совершая какой-то ритуальный обряд, чиркнул спичкой и поджег солому. Задымило, потом вспыхнул огонь и пополз по доскам и балкам. Солому бросали в окна, сразу же загорались рамы. Повалил дым и снизу, из подвала.
Пожар разрастался, пламя лизало доски, бревна, балки, опоры и планки. Огонь рвался к крыше, дым клубился в небо.
Люди внутри молчали. Ни крика, ни стона.
8
Разве еще в Италии не приходилось ему слышать: этого надо убрать? На итальянской границе Него убил Перчеца, одного из пионеров усташского движения. Владимир Кунич был убит в эмиграции за то, что хотел жениться на итальянке. В Граце провинившегося усташа Дуича задушила в постели, а Иосип Жарко покончил жизнь самоубийством. Разве в эмиграции поглавник не приговорил к смерти двенадцать усташей, нарушивших присягу?