Столица для поводыря

Который, судя по словам дворника – «тама оне, тама», был дома, но двери гостю открывать не торопился.
– Илья Петрович, откройте, пожалуйста, – крикнул я, устав дергать за веревочку звонка. Волшебство из «Красной Шапочки» не срабатывало. – Я знаю, что вы дома.
Спустя несколько минут из-за преграды донесся тонкий детский голос:
– Папа приболел и не принимает. Он сказал, что непременно оплатит векселя завтра же.
– А ты Модест или Анатолий? – коварно поинтересовался я.
– Анатолий. – Мальчишка печально вздохнул. – Модест в театр с Петром уехал еще утром.
Ого! Я даже начал сомневаться, что приготовленные подарки – два одинаковых ружья «Allen & Wheelock Drop Breech» лондонского мастера-оружейника Гарри Холланда 22-го калибра – понравятся увлекающимся театром четырнадцатилетним пацанам.
– Анатоль! – как можно убедительнее воскликнул я, непроизвольно переходя на французский. – Передай Илье Петровичу, что к нему с визитом явился Герман Густавович Лерхе, томский губернатор.
– Конечно, месье. Минуту.
Почему я сразу не догадался звать хозяев на парижском наречии? Еврейские ростовщики, которым умудрился задолжать генерал-майор, второго языка русского дворянства не ведали.
Вскоре дверь открылась, и мы с моим денщиком Артемкой, тащившим пакеты с подарками, смогли войти в небогатую, но чистенькую квартирку. Чтобы обнаружить, что она гораздо меньше, чем можно было ожидать от дома бывшего директора Санкт-Петербургского технологического института. И много беднее, чем приличествует генералу.
По моим сведениям, старший из детей генерала – Николай, окончивший Горный институт, служил тогда в чине инженер-поручика в Вильно товарищем начальника паровозного депо. Тот самый Петр Ильич должен был вот-вот окончить обучение в Петербургской консерватории; Ипполит, прошлым летом получивший чин гардемарина русского флота, служил где-то на Каспии. Все три дочери генерала были уже замужем. Так что я ожидал увидеть в доме старого Чайковского только самых младших его детей. Однако встретить меня в прихожую вышла какая-то полная и невысокая женщина лет сорока.
– Действительный статский советник томский губернатор Герман Густавович Лерхе, – отрекомендовался я и сбросил пальто на руки Артемке. – Прошу прощения за вторжение, однако дело мое не терпит отлагательств… Эм… С кем имею честь?
– Елизавета Михайловна Александрова, – приятным голосом представилась женщина. – Друг семьи… Мы слышали о вас, сударь. Кажется, это вы спасли его высочество цесаревича от злодейского заговора?
– Это произошло совершенно естественным образом, мадам. Поверьте, я не достоин всех этих… дифирамбов… Могу я увидеть Илью Петровича? У меня есть к нему предложение…
Едва удержался от известного по знаменитому фильму продолжения фразы. Все-таки некоторые штампы остаются с нами на всю жизнь.
– Предложение? – как-то нервно переспросила «друг семьи». – В последнее время Илье Петровичу предлагают только вернуть долги. Это делает его больным…
– О, не беспокойтесь, мадам! Я в некотором роде хотел бы обсудить с генерал-майором то, как ему справиться с этими неприятностями.
– Благодарю вас, сударь. Сейчас я схожу пригласить Илью… – Ага! Друг семьи? Как же, как же. – Но помните! Вы обещали не расстраивать его этими несносными кредитами. Проходите пока в гостиную…
После великокняжеских дворцов, да даже после отцовского дома на Фонтанке, обстановка показалась… убогой. Опрятной и стремящейся соответствовать статусу, но донельзя простой. Самая обычная для жилища среднего чиновника или начинающего купца мебель. Несколько фарфоровых безделушек. Вышарканный ковер на полу. Давно потерявшие цвет шторы на окнах. Никаких излишеств вроде зеркал в полный рост, картин или золоченой лепнины по потолку и бордюрам. Похоже, престарелый генерал все, что имел, истратил на образование детей. Все запасы, накопленные за годы службы. Да еще и в долги влез, без перспективы избавления от неумолимых кредиторов.
Грех, конечно, но меня такая ситуация более чем устраивала. Бедственное финансовое положение семьи Чайковских увеличивало шанс на то, что мне удастся сманить опытнейшего организатора и металлурга в Томск.
Илья Петрович был похож… на воробья. Среднего роста поджарый блондин с седыми висками, растрепанными волосами и задорно блестевшими глазами. Наверняка в молодости не одна юная дева мечтала об этом красавце-мужчине. Да и теперь, в свои семьдесят, он вовсе не казался измученным и больным.
– Не имею чести, сударь, вас знать, – по-наполеоновски заложив руку за полу когда-то богатого шелкового халата и забавно вздернув подбородок, чуть ли не через губу заявил хозяин дома.
– Герман Густавович Лерхе, – улыбнулся я. – Зато я, Илья Петрович, много о вас слышал.
– От кого же, интересно мне знать? – Он что, меня за коммивояжера принял?
– От каинского мещанина господина Куперштоха, – честно признался я, наблюдая за тем, как при одном упоминании еврейской фамилии опускается подбородок бравого генерала. – Вы его столичным родственникам существенно задолжали. Весьма, знаете ли, расстроен этот господин вашими, господин генерал-майор, бедствиями. Чуть ли не на коленях меня умолял помочь…
– Вы же обещали! – шепотом вскричала женщина. Некоторые представительницы слабого пола достигли уже такого мастерства, что способны кричать вполголоса. Елизавета Михайловна – из таких.
– Вы пришли предъявить мне векселя? – скривился Чайковский.
– Что вы, дорогой Илья Петрович, какие еще векселя? – слегка улыбнулся я «другу семьи». – Я, согласно Табели, такой же чин генерал-майора имею, что и вы. Томской губернией начальствую. Да и без этого не бедствую. Вы, видно, обидеть меня хотите? Приношу свои извинения, что явился без приглашения. Однако же должен и даже обязан показать вам кое-что!
Артемка положил пакет с ружьями на комод, торопливо достал из тубы карту и расстелил на столе. Мне оставалось только придавить заворачивающиеся уголки непокорной бумаги фарфоровыми статуэтками.
– Что это? – спросил потрясенный до глубины души моей нахальностью Чайковский.
– Это карта, Илья Петрович, – терпеливо начал объяснять я. – Извольте взглянуть сюда. Вот здесь, и здесь, и дальше на юго-запад, на небольшой глубине залегают железные руды. Вот, видите? Здесь я начертил квадратик… Здесь уже этим летом начнут строить каторжную тюрьму и прокладывать дорогу к шахте. Вот тут будет сама шахта… Тут, вот где речка, видите? Начнем возведение чугунолитейного завода…
– А это? – ткнул пальцем в район Анжерки генерал. – Эти значки что значат?
– Здесь каменный уголь, Илья Петрович. А вот так ляжет дорога. Вот так и так. И сюда, к печам. Тут же и кокс будем делать. И для продажи на Урал, и для своих нужд.
– О! Там так плохо с лесом? Чем вам древесный уголь плох?
– Деревья жалко. Лес растет очень медленно, а для железа его нужно весьма много. И так уже на Алтае все повыжгли. Да и дешевле тот, что из земли.
– А дальше? Из чугуна в железо где намерены переделывать?
– Я думал, где-нибудь ближе к Томску. Ближе к реке. Там же и механический завод, чтобы паровые машины строить. И вальцы для рельсов.
– Это лишнее, – рубанул ладонью генерал. – Топлива вдвое больше потребуется. Лучше все вместе… А рельсы-то вам… Герман Густавович? Правильно? Рельсы вам, Герман Густавович, для каких целей потребны?
– А вот эту полосатую линию видите? Это железная дорога. Сперва из Томска в Красноярск. После уже и до Омска…
– Однако! – выдохнул впечатленный размахом моих замыслов Чайковский и сел, позабыв предложить это же мне.
И я стоял у стола, как студент на экзамене у профессора, пока отец всемирно известного в будущем композитора размышлял.
– Это же какие деньжищи! – Женщины всегда прагматичнее мужчин. Генерал о деньгах и не вспомнил, обдумывая организационные и технические проблемы, а вот его «друг семьи» – в первую очередь.
– Около двух миллионов, сударыня, – кивнул я госпоже Александровой. – Не считая чугунки, конечно.