Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Сэмпсон Уорренби?

— Боже! — ахнул Хемингуэй.
— Да, сэр! Когда очухался, я боялся рыданий. Глоток бренди вернул Баттеруику рассудок, и он принялся клясться, что был на Чарлз-стрит единственно с целью узнать, зачем она наплела нам про него небылиц. Еще вспомнил, что столкнулся на лестнице с лордом Гизборо. Он выскочил из дома, забыв там свою трость. Из всего, что Баттеруик наговорил, я делаю вывод, что он не знает, во сколько ушел с Чарлз-стрит. Вроде потом отправился домой на Парк-лейн, переоделся в вечерний костюм и поехал в такси в «Ковент-Гарден». В свою ложу попал перед подъемом занавеса в начале первого балета. Правда это или нет, неизвестно. Как его понять? То у него обморок, то, стоит прозвенеть звонку об окончании антракта, он вскакивает и торопится к себе в ложу, чтобы не пропустить последний акт!
— Может, Баттеруик просто убегал от вас? — предположил Хемингуэй. — Впрочем, я не вижу причин, по которым ему понадобилось бы убивать миссис Хаддингтон, поэтому пока предлагаю толковать сомнение в его пользу.
— А если ее убили — заметьте, я не говорю, что это сделал Баттеруик! — из-за того, что она слишком много знала о первом преступлении?
— Не исключено. Подобная возможность всегда остается.
— Но вы так не думаете? — спросил Грант, пристально глядя на него.
— С чего вы взяли? — возразил Хемингуэй. — Что вам требуется, Сэнди, это способность принять любую версию. А теперь взгляните на вещественные доказательства номер один и номер два и скажите, что вы замечаете?
Инспектор хмуро уставился на куски проволоки на столе.
— То и другое — проволока для картин, — начал он. — Но один кусок более старый, потускневший. На них нет четких отпечатков после второго убийства?
— Ничего. — Хемингуэй протянул инспектору короткий кусок бечевки. — Возьмите это, Сэнди. — Он поставил на стол локоть и вертикально расположил руку. — Изобразите убийства, используя мое запястье. Закручивайте с помощью линейки. Особо не усердствуйте! Просто покажите, как бы вы взялись задело, если хотели бы удавить кого-то таким способом.
Инспектор, не скрывая недоумения, послушно обмотал его руку бечевкой, взял оба конца пальцами левой руки, правой засунул под бечевку линейку и пару раз провернул, после чего вопросительно уставился на Хемингуэя. Тот кивнул:
— Довольно! Повторите.
Грант сдвинул брови и молча проделал ту же манипуляцию.
— Вот, значит, как вы действовали бы? — проговорил Хемингуэй. — В точности как Карнфорт. А вот молодой Фирск поступает по-моему!
— По-вашему?
— Мы тянем правой, а крутим левой. Закручиваем слева направо, тогда как вы — справа налево, как и первый преступник.
Инспектор выругался и взглянул на проволоку на столе.
— Это я пропустил. Он левша?
— Необязательно. Для кого-то естественно одно, для кого-то другое. Попробуйте сделать то же самое моим способом.
Инспектор повиновался. Получилось медленно.
— Для меня это неудобно. Но я могу!
— Можете, но не стали бы. Что ж, довольно на сегодня. Неплохо! Поезжайте домой. На завтрашнем дознании вы мне не нужны. Закончив с сэром Родериком Уикерстоуном и врачом, я попрошу перенести заседание. Вы отправитесь в офис Паултона и посмотрите, что можно найти там. Встретимся здесь после дознания. Встреча с Эддлстоном на Чарлз-стрит назначена у меня на полдень.
Инспектор взял шляпу и сказал, пряча улыбку:
— Вы всегда говорите, что когда дело такое запутанное и кажется неразрешимым, то что-то обязательно проклевывается?
— Так оно и есть. Не пойму, почему меня давным-давно не произвели в суперинтенданты? Эти два куска проволоки, Сэнди, свидетельствуют о том, что даже самые изощренные планы могут сорваться!
— Ма seadh!То есть конечно! — произнес инспектор, взявшись за дверную ручку. — Кстати, откуда у вас этот южношотландский акцент?
И шутник счел за благо удалиться, неслышно затворив за собой дверь.
  
Глава 18
 
Следующая встреча произошла утром.
— Если в офисе Паултона меня не обманули, то сегодня днем его ждут. Старший клерк поведал мне о подробностях совещания, на которое он улетел. Я подозревал, что совещание — выдумка, но оказалось, что правда!
— Я не удивлен, — заметил Хемингуэй. — Маловероятно, что такая птица, как Паултон, навсегда упорхнет из страны. Во-первых, он очень расчетлив, во-вторых, слишком много на кону. Не считая жены. Если второе преступление совершил Паултон, то он наверняка обзавелся убедительным алиби.
— Алиби? — возразил инспектор. — Известно ведь, что Паултон последним видел бедную женщину живой!
— Последним ее видел убийца, друг мой, не упускайте из внимания данного обстоятельства! Если преступник — Паултон, то нам не поздоровится: он хладнокровный противник! А теперь отправляемся на Чарлз-стрит.
Они приехали туда за пять минут до появления Эддлстона-младшего и были встречены мисс Пикхилл. Та сообщила, что племянница занята с портнихой, принесшей утром перешитое черное платье и теперь вносящей последние исправления. Далее мисс Пикхилл недовольно сообщила, что ее приятно удивила мисс Бертли, которая не только явилась вовремя, но и помогла с составлением сообщения для «Таймс» и с заказом траурных открыток. О занятиях своей племянницы мисс Пикхилл умолчала, но скорбная складка ее морщинистого рта намекала, что она не может их одобрить. Судя по всему, она не смирилась с опечатыванием двух комнат, в связи с чем резко заявила, что будет настаивать на своем присутствии при обыске старшим инспектором спальни ее сестры.
Эддлстон-младший оказался мужчиной средних лет с выступающей нижней губой — характерным признаком представителей его профессии. Благосостояние главы воспитавшей его компании зиждилось на регулировании перехода прав собственности и на неизменной рекомендации клиентам избегать судов. Он сразу предупредил Хемингуэя, что прежде не бывал вовлечен в уголовное расследование и имел слабое представление о делах почившей клиентки: всего лишь помог ей с завещанием и провел за нее переговоры об аренде дома, однако ей редко требовался его совет при решении текущих вопросов.
— Поверьте, — сказал Эддлстон-младший при удалении печатей с двери будара, — я был потрясен вашим телефонным сообщением вчера вечером, старший инспектор. Никогда не был с миссис Хаддингтон на короткой ноге, но случилось так, что в тот день мы с ней говорили по телефону. Ничего существенного сказано не было; но из беседы следовало, что она пребывала в добром расположении! Мне и в голову не могло прийти, что еще до наступления темноты ее не станет!
— Она сказала вам что-нибудь про убийство мистера Сэтона-Кэрью? — осведомился Хемингуэй, подходя к столу.
— Буквально пару слов! Эта женщина предпочитала скрывать свои чувства, а я, естественно, не стал подробно расспрашивать.
— Надо полагать, она была сильно расстроена? Убитый являлся ее старым другом?
— Да. — Эддлстон важно кивнул. — Она не была расположена обсуждать данную тему, но расстроенной я бы ее не назвал. В высшей степени неприятно, когда в вашем доме происходит такое!
— Этим исчерпывалось отношение миссис Хаддингтон к происшедшему? — уточнил Хемингуэй.
— Без сомнения, — ответил Эддлстон, — миссис Хаддингтон была удручена утратой друга при столь трагических обстоятельствах. Но, уверен, у нее не было причин испытывать… более сильные чувства. Могу конфиденциально высказать суждение, что подобных чувств она не испытывала. Мы провели несколько минут за обычной беседой: сначала речь шла об обязательствах ее арендодателя, потом о возможном брачном контракте мисс Синтии — бедное дитя, какой жестокий удар она испытала! Вскоре миссис Хаддингтон попросила меня рассказать о положениях законов о браке и законнорожденности, что имело важность для ее подруги. Кажется, это все — хотя нет, не совсем! Миссис Хаддингтон интересовали ее законные права в связи с выплатой заработка слугам, двое из которых угрожали уволиться без заблаговременного уведомления.