Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Сэмпсон Уорренби?

— Чем дольше я размышляю, тем больше прихожу к мысли, что преступление совершил человек, не присутствовавший на приеме, — сказал Харботтл. — Если это кто-то из них, то где лежала винтовка? Если бы играли в крикет, можно было бы заподозрить, что она ждала своего часа в крикетной сумке. Но что надо принести на теннис, чтобы спрятать там винтовку?
— Ничего! Вы на правильном пути, Хорас, но ответ прост. Если убийца был на приеме, то, хорошо зная местность, припрятал оружие где-то между участками Хасуэллов и Уорренби, чтобы в нужный момент забрать его из тайника. Вам, сельскому жителю, полагается знать, что это совсем нетрудно, когда вокруг заросли, живые изгороди и канавы. Лично я отдал бы предпочтение канаве: в это время года к вашим услугам высокая трава, шиповник — выбор велик!
— Верно, — согласился Харботтл. — Если все было так, как вы описываете…
— Скоро увидим. К шести часам Карсторн заедет за нами и отвезет в Торнден. Со вчерашнего дня его сотрудник сторожит Фокс-Хаус, но мисс Уорренби хочет, чтобы его поскорее убрали из-за служанки, отказывающейся находиться под одной крышей с полицейским. Хороша репутация у полиции в этих краях!
— Людям не нравится полиция у них дома, — серьезно объяснил инспектор. — Это нереспектабельно.
— Вот взгляну сам на место преступления, просмотрю бумаги в столе убитого — и он удалится. Не хочется лишать девушку служанки, даже если она убила своего дядюшку. У Уорренби был адвокат в Лондоне, ограничившийся одним составлением его завещания. Сейчас он удит рыбу в Шотландии. Начальник полиции графства говорил с его клерком и с мисс Уорренби, которая сообразила, что ее дядя не возражал бы, чтобы мы исполнили свой долг. Выманивать эту птичку из Шотландии нет необходимости, без нее обойдемся.
— А завещание?
— Оно лежало в сейфе Уорренби у него в конторе. Как сказал полковнику клерк, лондонский юрист — один из душеприказчиков покойного. Второй — мисс Уорренби. Все просто. Завещание вскрыли в ее присутствии. Так же, при ней, я смогу ознакомиться с бумагами. Закончим в Фокс-Хаусе — нанесем визит мистеру Драйбеку. Не хочу являться завтра к нему в контору для запроса, возникнет скандал.
Этот план был приведен в действие. В назначенный час прибыл в полицейской машине сержант Карсторн, и уже через двадцать минут старший инспектор любовался деревней Торнден. На общинном выгоне играли в крикет: поле для игры находилось на его ровном участке около триндейлской дороги. В самой деревне было по-воскресному тихо. Сержант подъехал к перекрестку, чтобы показать Хемингуэю место, где от Хай-стрит отходит Вуд-лейн, после чего развернулся и поехал обратно, на Фокс-лейн.
Прежде чем войти в сад Фокс-Хауса, троица, выйдя из машины, поднялась на бугор посреди выгона, к кустам утесника. Оттуда открывался вид далеко на восток, в направлении Беллингэма. Там тоже росли кусты утесника, было много ежевики, кое-где виднелись деревца — в основном березы. На севере, у хоуксхэдской дороги, тянулась ограда недавно устроенного сквайром, как узнал Хемингуэй от сержанта, гравийного карьера. Выгон оказался не коронной землей, а манориальной пустошью.
— Все здешние земли раньше принадлежали Эйнстейблам, кроме земель Пленмеллеров к западу от деревни, — объяснил сержант. — Но вы ведь знаете, как вели себя люди этого пошиба после Первой мировой войны. Говорят, молодому Пленмеллеру не до земли. Поглядел я на него и вижу, что ему вообще не до чего. Иное дело — сквайр. Таких называют «старая школа». Он не успокоится, пока жив, а вот после смерти перспективы выглядят неважно, потому что его наследник не станет стараться так, как он. На последней войне он потерял сына. Говорят, поместье отойдет то ли племяннику, то ли кузену, который сюда носа не кажет. А как иначе, раз живешь в Йоханнесбурге? Это будет непривычный для Торндена сквайр. Надо отдать должное мистеру Эйнстейблу: как ни подкосила его смерть сына, он не опустил руки. Он из тех, кто не гнется: делает все, что может. Карьер вырыл, чтобы были средства на поместье. Вон там новые посадки: ему пришлось вырубить и продать много леса.
Хемингуэй кивнул:
— Таких людей осталось немного. — Он отвернулся и стал рассматривать сад Фокс-Хауса. — Что ж, попасть отсюда в цель было нетрудно. — Он заметил кресло под деревом, потом дорожку и приступку, которой она заканчивалась.
— Если пригнуться, от приступки ничего не видать, — подсказал сержант.
— Действительно. Что там дальше, за лесом?
— Роща Хасуэлла. Тропинка вьется вокруг нее. Раньше от выгона до самого луга викария рос лес. Отсюда не разглядеть, это за участком Фокс-Хауса. Прошло уже, конечно, много лет, но, говорят, старые деревья остались с той поры. Поневоле задумаешься, верно?
Старший инспектор задумался, но не уточнил, о старом лесе или о чем-то другом. Несколько минут он молча смотрел по сторонам, а потом коротко бросил: «Идемте!» — и спустился на дорожку. Массивная сводчатая дверь Фокс-Хауса была по-деревенски распахнута, так что можно было разглядеть холл и резную лестницу за ним. Пол холла из черного дуба был устлан двумя персидскими коврами. Под окном напротив входной двери стоял старый сундук, посередине — перекошенный колченогий столик, вдоль стен — стулья эпохи короля Якова I с высокими спинками. Несколько охотничьих картинок завершали интерьер, больше свидетельствовавший о некоей отошедшей эпохе, чем о личности владельца.
— Уорренби пополнял интерьер небрежно, тем, что попадалось на глаза, — произнес сержант. — Правда, в Лондоне был человек, который ему подсказывал.
У двери висел железный колокольчик. Сержант не удержался и дернул его. Эффект был мгновенным и неожиданным. Раздался истошный лай, и из полуприкрытой двери слева выскочили две мелкие, зато решительные защитницы рыжевато-коричневой масти. Одна стала грозно наскакивать на пришельцев, другая, при более пристальном рассмотрении оказавшаяся кобелем преклонных лет, довольствовалась тем, что осталась стоять, хрипло погавкивая.
— Фу, ребятки! — послышался женский голос. — Как не стыдно? Назад, к мамочке!
— Миссис Миджхолм, — прошептал сержант.
Его взгляд, обращенный на Хемингуэя, был полон значимости, но объяснить охвативший его ужас он не успел: из гостиной выплыла миссис Миджхолм.
— О, полиция! — воскликнула она. — В воскресенье! Удивительно!
— Добрый день, мадам. Знакомьтесь: старший инспектор Скотленд-Ярда Хемингуэй, инспектор Харботтл. Они хотят увидеть мисс Уорренби.
— Скотленд-Ярд! — произнесла миссис Миджхолм, как выплюнула, явно не видя существенной разницы между этим учреждением и гестапо. — Бедное дитя!
— Совершенно верно, мадам, — примирительно промолвил Хемингуэй. — Собственно, мне нужно только заглянуть в бумаги и задать пару вопросов. Не беспокойтесь, я не стану ее огорчать!
— Что ж, — вздохнула миссис Миджхолм, — если без этого не обойтись, то я буду настаивать на своем присутствии. Она осталась одна в целом свете, перенеся страшное потрясение. Я отказываюсь ее бросать!
— Уверен, это делает вам честь. Не возражаю. — Хемингуэй нагнулся, чтобы погладить пожилого пекинеса, нюхавшего его ботинок. — Ты такой красавчик!
Пекинес сердито взглянул на него и зарычал. Однако Хемингуэй знал на собачьей спинке местечко, почесывание которого приносит наибольшее удовольствие, поэтому песик прекратил рычать и даже помахал распушенным хвостом. Это растопило суровое сердце миссис Миджхолм.
— Вы ему понравились! — вскричала она. — Улисс! Обычно он не терпит прикосновения чужих. Значит, такие полицейские тебе по сердцу, мой бесценный? Фу, Унтиди! Не позволяйте ей приставать!
Собачка более юных лет, вдохновленная дедушкиным примером, перешла от лая к восторженным приветствиям, обращенным к старшему инспектору. Сержант Карсторн возмущенно засопел, но поведение старшего инспектора не позволяло предположить, что он приехал в Торнден с какой-либо иной целью помимо восхищения пекинесами миссис Миджхолм. Не прошло и нескольких минут, как Хемингуэй и миссис Миджхолм подружились. Он уже сумел бы успешно сдать экзамен по предмету «достоинства Улисса, количество выигранных им призов и поголовье зачатых им призеров выставок». На волне благосклонности Хемингуэй был наконец допущен в гостиную. Там в кресле с подголовником сидела, сложив руки на коленях, Мэвис Уорренби. Не принадлежа к тем, кто считает свой гардероб неполным без как минимум одного черного платья, она не смогла одеться должным траурным образом. Компромисс представлял собой серое платье, которое совершенно ей не шло. При появлении полиции Мэвис встала и, бросив на миссис Миджхолм взгляд преданного спаниеля, выдавила: