Не прикасайся! (СИ)
- Я должен посоветоваться с ее врачом, но не вижу причин, почему бы этого не сделать, - кивает Никольский.
О да, я совершенно точно это сделаю. Причем намного раньше и в более неформальной обстановке.
- Думаю, что Александру не стоит присутствовать на встрече до тех пор, пока мы во всем не разберемся... извините.
У Никольского звонит телефон, и я снова отвлекаюсь на размышления. Встреча, обсуждения, пресс-релизы... Серега будет вытирать ей сопли до скончания веков. Как будто мы виноваты в том, что у девицы не порядок с головой. Что с ней обсуждать? Сотворенную глупость? Так она не первая, и вряд ли последняя. Настасья вообще редко думает о ком-то, кроме себя. Ее обиды всегда на первом месте. Не понравилось решение тренера? Побежали прыгать пьяной за руль! Не понравились последствия? Побежали на федеральный канал, набрасывать на вентилятор!
А потом стоит и со скорбным видом ощупывает стены, явно веря, что слепота дает карт-бланш на любые капризы.
Хрен тебе, Анастасия. У всего есть предел.
Некоторое время Никольский-старший слушает собеседника, нахмурив брови. Серега отвлекается на собственный мобильник, я задумчиво наблюдаю за тем, как народ снует туда-сюда по внутреннему дворику клуба. И отвлекаюсь от этого медитативного занятия, только когда слышу:
- Как сбежала?! Макс, блядь! Как могла сбежать слепая девушка?! Ты охранник или кто? Да нет, ты дебил! Ищи! Ищи, мать твою, иначе я тебе башку лично снесу!
Я резко поворачиваюсь и смотрю на Никольского в поисках подтверждения своей догадки. Внутри зарождается противное чувство тревоги.
- Господа, вынужден просить меня извинить. Перенесем наш разговор на другой день. Настасья сбежала из дома, попытаюсь ее разыскать.
- Разумеется, Борис Васильевич. - Серега поднимается. - Вам нужна помощь?
- Нет, справимся силами охраны. Ее телефон отслеживается, так что, думаю, все будет быстро.
- Держите меня в курсе, пожалуйста. Мы не враги Настасье, она должна понять, что ей ничего не угрожает.
Когда Никольский уходит, я украдкой набираю номер Никольской, но аппарат абонента выключен, а абонент не идиот. Я сожру собственные коньки, если узнаю, что Настасья, как полная дурочка, сбежала вместе с телефоном. Она прекрасно знает все методы отца и наверняка в юности навострилась бегать от охраны. По крайней мере, все мои дети это делают.
- Так. - Серега провожает Никольского и возвращается в кабинет. - Меня не покидают смутные сомнения... почему Никольская вдруг сбежала?
- Потому что дура?
- Алекс, не дура, а испуганный больной ребенок. Давай не будем усугублять и без того тяжелое состояние Насти. Она в депрессии, ей плохо, да, она сделала глупость. Но мы как-нибудь с ней разберемся.
- Знаешь, за столько лет ты так научился складно пиздеть. Я еще помню те времена, когда ты двух слов связать не мог.
- Не «не мог», а не хотел. Тогда все нормально было. А сейчас...
Он устало машет рукой.
- Что ты ей сделал? Она ведь не просто так сбежала.
- Возможно, я ей позвонил.
- Возможно?
- Я ей позвонил.
- И что?
- Что? Наорал. И все. Ладно, уймись. Сам наорал, сам найду.
- Где ты ее найдешь? Ее вся СБ Никольского сейчас ищет!
А хрен знает, где я ее найду. Покатаюсь по городу, попытаюсь вспомнить, куда она бегала с подружками. Она не пойдет на вокзал, брать билет в неизвестном направлении, она сбежала на эмоциях. И сейчас сидит в какой-нибудь кафешке, дрожит в углу и понятия не имеет, что делать дальше. Без кредитки, телефона, в абсолютной темноте.
- Блядь, всегда мечтал быть единственным ребенком в семье! - кричит мне вслед брат.
Куда может пойти двадцатилетняя беспомощная девчонка? Вокзалы, аэропорты и метро я отмел сразу, слишком непривычная среда для девочки, выросшей в богатой семье. Там опасно, шумно, страшно и много сотрудников полиции. Оставались парки, кафе, ресторанчики и всевозможные гостиницы.
Да, пожалуй, она вполне могла бы поехать в гостиницу. Снять номер, заплатив наличными, и ищи-свищи ее по всему городу, пока проверишь тысячи мест, пройдет месяц и поедет крыша. Мне нет смысла обзванивать отели, с этим успешно справится охрана Никольских и дебил, упустивший наследницу.
Строго говоря, мне вообще нет смысла ездить по городу в бесплодных поисках иголки в стогу сена. Наверное, это чувство вины, потому что я хотел напугать эту маленькую стервозину, и я ее напугал. Правда, ждал, что она придет извиняться, ну или хотя бы осознает, насколько большой косяк сотворила. Кто ж знал, что она сбежит, напугавшись?
Хотя может, сбежала просто потому что все надоело? Захотелось свободы, самостоятельности. Оно и у нормальных людей в двадцать бывает, что уж говорить о девушке, которая находится под постоянным надзором. Психанула, навешала всем в интервью, да свалила, куда глаза глядят.
Но интуиция подсказывает, что я ошибаюсь. Ее побег - спонтанный жесть, и, мать ее, довольно безрассудный. Не нужно обладать хорошей фантазией, чтобы представлять, что может случиться со слепой девушкой на улицах. Пока еще светло, но уже начинает смеркаться. Не найдем до ночи, опасность возрастет в разы.
«Нашли?», - пишу Сереге.
«Нет. Подключили полицию».
Думай, Крестовский, думай. Куда пойдет Никольская, если вдруг станет хреново? Страшно, обидно, жалость к себе достигнет пика.
Я еду в парк, где мы несколько раз выступали на открытии катка, прохожусь по знакомым местам, пытаясь выцепить в толпах прогуливающихся знакомую фигурку. Ее сложно не заметить, Настасья всегда привлекает взгляд. Или только мой?
Несколько кафешек, игровой клуб, сквер, арбат... я знаю не так много мест, где обычно гуляла Никольская, и ни одно не кажется достаточно значимым, чтобы отсиживаться там в минуты невыносимой тоски.
Потом в голову вдруг приходит идея.
- Слушаю, Александр Олегович, - ласковым-ласковым голосом отвечает Гаврилова, нарочно делая длинную паузу перед моим отчеством.
- Светлана. Нужна твоя помощь.
- Для вас - все что угодно.
- Вот и отлично. Напряги память и вспомни, куда вы с Никольской любили ходить, когда дружили.
- Что? - томность мгновенно испаряется из голоса, уступая место обиде.
Ну давай еще ты сбеги, потому что тренер не обращает внимание на твои заигрывания.
- Света, ты все слышала. Вспомни место, куда Анастасия любила приходить. Я не знаю, когда заваливала прокаты, когда ссорилась с родителями, когда вы сбегали от няни и гуляли по городу. Есть такое место?
- Да мы везде ходили... просто слонялись. Иногда в торговых центрах на фудкорте сидели...
Ох, Света-Света. Кого она пытается обмануть? Я знаю ее с детства, эта мелкая девочка с хвостиками превратилась в соблазнительную девушку с формами, но память-то мне своим превращением не стерла. Я знаю, когда она врет, очень хорошо знаю эти интонации.
- Светлана, ты, возможно, меня не так поняла. Я сейчас с тобой не ностальгически беседую. Мне нужна конкретная информация, я ведь все равно ее узнаю. Не у тебя, так у других девочек. Но если выяснится, что ты умолчала о чем-то, можешь забыть о карьере. Будешь подкатывать бухую молодежь на катке на площади и молиться, чтобы и оттуда не погнали, ясно?
Молчит. На том конце провода угрюмая тишина, и мне хочется рявкнуть на эту идиотку, но прежде, чем я выхожу из себя, Света неохотно отвечает:
- Рядом с парком Горького есть проспект и кофейня. Вся такая розовая, с гигантским декором из пластиковых пончиков и стакана кофе. У них в тупике стоят столики, качели и все такое. Мы часто там зависали, рассматривали витрины, декорации.
- И эклеры жрали, - заканчиваю я. – Свободна. Работай дальше.
Выяснить, где эта кофейня, проще простого: у них есть страничка в сети. Я оставляю машину на ближайшей парковке и пешком иду до кофейни. Яркая розовая вывеска не дает шанса ошибиться. В принципе, я понимаю, почему они сюда ходили. Это какой-то розово-сладкий рай, гигантский шарик мороженого посреди серой строгой улицы. Яркий нежный декор, шикарная витрина, которую можно рассматривать часами. Не просто полки с тортиками, а целая композиция, окошко в сказочный мир.