Не прикасайся! (СИ)

 - Не трогай меня! Не смей… не прикасайся! 
- А на что ты рассчитывала, поливая меня дерьмом на федеральном канале? Что я куплю тебе пони? За поступки надо отвечать, радость моя. Не готова  -  сиди у папочки под крылом и не вякая. 
 - Да, как все девочки, из родителей которых ты вытащил деньги под обещания медалей! 
 Нельзя так делать, нельзя такое говорить, нельзя бить как можно больнее, но как же хочется! Как хочется ударить так сильно, чтобы он замолчал, чтобы проклятый голос перестал вспахивать душу, чтобы руки куда-то исчезли, прекратили меня касаться, вызывать мелкую дрожь. 
 И, словно боги всех миров вдруг слышат меня, прикосновение заканчивается, сменяется стальным хватом пальцев на запястье. Вырваться нет шансов. Так странно: чужая рука должна давать мне уверенность в том, что я не упаду, не врежусь в какое-нибудь препятствие, но почему-то становится еще страшнее, когда Крестовский тянет меня куда-то... понятия не имею, куда! 
 - Пусти!  -  пытаюсь вырваться, но с таким же успехом можно пытаться поднять гидравлический пресс.  -  Куда ты меня тащишь?! 
 - А ты куда собиралась? На вольные хлеба? Наплевала на всех, кто за тобой бегал. На отца, на охрану. И как свободная жизнь? Пора взрослеть, Настасья. 
 Начинается дождь. Первые капли дождя падают на меня в тот момент, когда мы выходим на проспект. А когда походим к машине, я почти насквозь мокрая. Безумно холодно в тонком платье, зуб на зуб не попадает. 
 - Я с тобой никуда не поеду! 
 Бесполезно. Он или не слышит, или не слушает, практически силой запихивает меня в машину. Я слышу, как хлопает дверь у водительского сидения, шум мотора, звуковой сигнал шлагбаума, выпускающего нас с парковки. 
 - Я буду кричать!  -  предупреждаю я. 
 В ответ на это Крестовский просто включает музыку. Я не могу выносить такие громкие звуки, они раздирают меня на части, голову словно сжимают тиски. Я закрываю уши руками и прошу: 
 - Выключи... очень громко! 
 - Тогда не истери, - следует ответ. 
 В машине пахнет апельсином и мятой. Испанским лимонадом, запахом из далекого прошлого. Удивительно, но запах пробуждает воспоминания о море. А стук дождя по стеклу  -  о ливнях в тропиках, когда непередаваемый аромат дождя и моря смешиваются и хочется прилечь у окна, чтобы смотреть, смотреть, смотреть, как блестящие капли стекают по зеленым глянцевым листьям. 
 Мы едем недолго, ночью дороги пустые. Машина останавливается, затем снова трогается, уже очень медленно. Значит, это парковка. Мы не поехали домой или в «Элит». Тогда куда? К отцу в офис? 
 - Выходи!  -  дверь рядом со мной открывается. 
 - Где мы? 
 - Выходи, я сказал. 
 Приходится подчиниться. Крестовский все так же тащит меня за собой. Мокрое платье неприятно липнет к телу, от холода зуб на зуб не попадает. Я так занята собственными ощущениями, что не сразу догоняю смысл того, что происходит. 
 - Здравствуйте, Александр Олегович, - слышу нежный женский голос. 
 - Меня ни для кого нет. Телефон отключить. 
 - Хорошо, Александр Олегович. Ваша почта. 
 Он что, привез меня к себе домой? На кой черт Крестовский это сделал, он поехал крышей? 
 Я открываю рот, чтобы попросить девушку набрать номер отца, но Алекс тянет меня дальше, к лифтам. 
 - Не хочу я к тебе! Позвони отцу немедленно! 
 - Ух, как заговорила. Ты же от него сбежала. Уже нагулялась? Нет уж, Никольская. Сейчас тебя ищет вся охрана твоего отца. Он сам бегает по злачным местам в поисках дочурки. И, раз уж представилась такая возможность, хочу с тобой побеседовать. А утром позвоним папочке и пусть он тебя забирает. 
 - А если я не хочу с тобой разговаривать? 
 - Значит, разговаривать не будешь. Будешь слушать!  -  отрезает Алекс. 
 Лифт издает протяжный звук, двери открываются  -  и мы оказываемся в просторной кабине, где пахнет дорогими женскими духами и кофе. Наверное, кто-то вез целый пакет отборных обжаренных зерен! Я только сейчас понимаю, как голодна, но вряд ли в планы Крестовского входит ужин. Теперь меня трясет не только от холода, но и от страха, но, к счастью, внешне это совершенно одинаково. 
 Ненавижу это состояние полной беспомощности. Я могу ходить по знакомым местам. По дому могу без трости, по саду тоже, хотя отец не разрешает. С тростью могу ходить практически везде, а если с собой есть навигатор, то ориентируюсь в городе я порой намного лучше курьеров доставок еды. 
 А вот в незнакомых помещениях я превращаюсь в комочек напряжения. Боюсь сдвинуться с места и налететь на что-нибудь. Упасть, порезаться, удариться, добавить к куче шрамов после аварии еще парочку. 
 Квартира Крестовского  -  настоящее подземелье для слепого. Холодное, нелюдимое. Наверняка серое и черное, с кучей металлических оттенков, геометрических линий и огромными пустыми пространствами. Очень холодная и тактильно пугающая квартира. 
 - Так, - слышу голос Алекса, - сейчас ты идешь в душ и переодеваешься в сухой халат, поняла? Потом пообщаемся. 
 - Я... 
 - Да, я понял, ты никуда не собираешься идти. Сдохнешь от пневмонии только потому что шило в заднице не позволило переодеться. Давай-давай, в душ, я сказал. 
 Ненавижу! Его, себя, такие моменты... 
 - Я не знаю, где душ. 
 Мужчина подводит меня к какой-то двери и кладет руку на косяк. Я слышу удаляющиеся шаги, затем  -  шум воды. 
 - В кабину сама зайти в состоянии? 
 - Да, - отвечаю сквозь зубы. 
 - Вот и молодец. Вперед. 
Дверь за мной закрывается. Жар от воды согревает, и я понимаю, что упрямиться дальше просто неразумно. Если останусь в мокром платье, заболею и все станет только хуже. Нащупываю замок и несколько раз проверяю, что дверь точно заперта. Тут же слышу: 
 - Размечталась. Дверь отопри. 
 - Зачем? 
 - Затем, что ты в неадеквате, раз сбежала, и я не собираюсь давать тебе шанс на новую выходку. Дверь отопри, иначе я тебе ее вынесу. 
 - Если ты завалишься сюда, пока я в душе, следующее интервью будешь давать в отделении полиции, ясно?  -  рычу я, но защелку обратно поворачиваю. 
 Чувство уверенности тут же сменяется ощущением, что я у всех на виду. Даже проверяю несколько раз, что дверь все еще на месте, а потом долго вслушиваюсь в звуки из квартиры. Но Крестовского, кажется, нет рядом. Это не слишком успокаивает, я все равно что в клетке с тигром. И пусть зверь куда-то отошел, лежит себе в углу и лениво машет хвостом, он все равно настороже. 
 Стою перед зеркалом. Смешно. Эта привычка из той, прошлой жизни. Сейчас с таким же успехом я могу смотреть в микроволновку или в глухую стену. Но привычка еще сильна, это стояние возле раковины даже успокаивает. Несколько секунд, чтобы обрести душевное равновесие и начать раздеваться. 
 От горячей воды по телу разливается блаженство. Я с наслаждением стою под душем, смываю усталость и тоску прошедшего дня. Жаль, что после меня не ждет родная теплая постелька... или хоть какая-то. Увы, но впереди маячит непростой разговор с Крестовским. Хотя какой разговор? Он будет орать, я  -  уйду в глухую оборону. Потом он позвонит отцу, и адская ночка продолжится уже в машине, а затем и дома. На это невозможно настроиться и перегрузить нервную систему за пятнадцать минут в душе. 
 Как же я устала! Кажется, каждая клеточка тела в напряжении, спина ноет и мечтает о паре часов в бассейне. Еще час с небольшим назад я думала, как буду жить самостоятельно, вдали от опостылевших жалости и осуждения, а сейчас мечтаю, что отец найдет мне тренера в бассейне. И перестанет заставлять ходить на каток, потому что после всего случившегося я не выдержу еще одной тренировки с Крестовским. 
  Стук в дверь вырывает из невеселых мыслей. 
 - Ты там утонула? Если не выйдешь через три минуты, я зайду сам. 
 - Выйду!  -  рявкаю я. 
 Надоел со своими командами. 
 Я едва не падаю, ступив на пол мокрыми ногами. Еще минуту ощупываю стены в поисках полотенца. Спросить мешает гордость, но Крестовский кричит сам: