Не прикасайся! (СИ)

 Спокойно. Я – лед. Ледышка, не чувствующая ничего. Холодная и недосягаема.
- Что ты здесь делаешь? 
 Боже  его голос так близко, как будто я попала в прошлое. Мне кажется, сейчас услышу «давай прогон КП» - и над катком разнесутся звуки «Ромэо и Джульетты». 
 - Сеанс кончился. 
 - Я поняла. Я не знаю, в какую сторону ехать. 
 Хотя теперь, наверное, знаю, ведь я слышала, с какой подъехал Алекс. Но все равно делать шаг в темноту, когда рядом шумит машина и гомонят какие-то девушки, сложно. 
 - Ты с тренером? 
 Вряд ли Инну можно назвать тренером. Я без зазрения совести расскажу отцу, как меня бросили посреди катка, заставив униженно просить помощи, и Инны здесь больше не будет. Ну … в том случае если она не любовница Крестовского, конечно. Эта мысль оставляет едкий привкус. 
 - Я тебя провожу. Дай руку. 
 Казалось, хуже уже быть не может, но вот я еду и чувствую, как горячие пальцы сомкнулись на моем запястье. Он держит совсем невесомо, сжимая совсем чуть-чуть, но у меня ощущение, что руку закрыли в колодке. Возле калитки я спотыкаюсь - и падаю практически на руки Крестовскому. Мне бы очень хотелось увидеть его лицо в этот момент. Что оно выражает? Раздражение? Отвращение? Очки почти спадают, но я успеваю удержать их. 
 Брат и папа говорят, что мне совершенно необязательно носить такие очки, но застывший слепой взгляд мне видится еще более жалким. К тому же несколько мелких шрамов возле глаз  - туда попали осколки лобового стекла - не добавляют мне очарования. 
  Я окончательно теряюсь. Не понимаю, куда мы идем, через какую калитку вышли со льда, куда Алекс ведет меня. Это, пожалуй, бесит больше всего: я могу самостоятельно себя обслуживать, могу передвигаться по дому, по городу с навигатором, могу пользоваться компьютером, интернетом - но когда кто-то ведет меня, становлюсь совершенно беспомощной. Стоит лишь на миг погрузиться в мысли, перестать ориентироваться в пространстве, нарисованном воображением, и вот паника накрывает с головой и даже то, что я узнаю раздевалку, не приносит облегчения. 
 Еще одно прикосновение руки: Алекс берет мою ладонь и кладет на замок сумки. 
 - Твои вещи. Попросишь кого-нибудь довести тебя до холла. 
 Вообще это обязанность Инны, папа обговаривал отдельно, что она встретит меня в холле, отведет в раздевалку и проделает этот же путь в обратном направлении после тренировки. Но Инна самоустранилась и мне придется или ковылять самой, или позвонить водителю, чтобы поднялся. 
 Раздевалка наполняется голосами. Я напрягаюсь. Хочется как можно скорее остаться одной, забиться в угол и приходить в себя от такого стресса, я не была одна среди людей уже очень давно, со мной всегда был кто-то из дома. А сейчас я посреди шумного моря, в толпе заливисто хохочущих девчонок. И вдруг среди всеобщего гама слышу свое имя. 
 - Настя? 
 Черт! Черт! Черт! 
 Я как будто попала в свой же кошмар, где сначала появляется Алекс, а за ним следом Гаврилова. Когда-то мы были главными конкурентками на юниорском уровне, вся страна (по крайней мере та ее часть, что следила за фигурным катанием) ждала нашего противостояния на взрослых стартах. Противостояния так и не случилось. Я попала в больницу, снялась с чемпионата России, лишилась квоты на чемпионат мира. Гаврилова все это выиграла и позже, через год, стала чемпионкой мира в шестнадцать лет. Первая и пока единственная чемпионка мира Алекса Крестовского. 
 Я слушала тот чемпионат, захлебываясь слезами, а после встала и поклялась забыть и об Алексе, и о Гавриловой. 
 - Никольская, это ты? 
 - Здравствуй, Света. 
 - Какими судьбами? Выучила четверной аксель и пришла похвастаться перед неудачницами? 
 - Похоже, чтобы я могла чем-то хвастаться? 
 - Похоже, ты забыла, что тебе здесь не рады. 
 - Ты и твои подружки? Так я не к вам пришла. 
 - Алекс, вроде, тоже ночами твое имя не повторяет. 
 - А ты вообще не спишь, каждое его слово ловишь? Тогда понятно, почему тебя отправили на пенсию в девятнадцать. 
 - Сука! 
 - Грибница. 
 Гаврилова смеется, а вот остальные притихли. Или наслаждаются шоу, или чувствуют себя неловко. А может, снимают наш скандал на телефон. 
 - Приятного вечера, Настя, - елейным голоском произносит Света и сбрасывает все мои вещи со скамейки. 
 Я слышу, как разлетаются чехлы, как переворачивается сумка и из нее выпадают все вещи, включая кошелек и мобильник. Помада закатывается под шкафчик, но на нее мне плевать, мне нужны телефон и кошелек, все остальное не представляет ценности. Под мерзкое хихиканье я опускаюсь на пол и пытаюсь нащупать мобильник. Когда пальцы касаются краешка чехла, кто-то ногой легонько отпихивает его подальше. 
 Раздевалка пустеет. Я все так же сижу на холодном полу. Что ж, встреча с прошлым состоялась. Два ноль  и совсем не в мою пользу. 
 Водителя еще нет, он застрял в пробке на кольце, и я иду в ресторанчик, что находится на территории клуба. Мы часто заходили туда, когда тренировались. Правда, нормы калорий запрещали пробовать что-то из меню, так что мы перепробовали весь ассортимент чаев, а еще обожали фруктовый лед: брали по шарику на двоих, чтобы утром весы не порадовали лишними граммами, и наслаждались запретным лакомством. 
  Когда-то мы со Светой Гавриловой были подругами. А сейчас я сижу за столиком в нашем ресторанчике одна и глотаю слезы обиды, потому что момент, когда я ползала по полу в поисках вещей, запомню на всю жизнь. Неужели ее ненависть ко мне настолько сильна, что даже факт моей слепоты не остужает ярость? Или я давно не общалась со Светой и теперь это просто ее характер? 
  А еще мне интересно, спит ли она с Крестовским. Я ругаю себя за эти мысли, потому что поклялась забыть о нем, забыть обо всем, что связывало с тренером, но не получается. Я слишком слабая, чтобы быть сильной. 
  Слышу шаги и поднимаю голову на звук. Как испуганный зверек, вслушиваюсь, напрягаюсь. 
 - Привет. У тебя свободно? -  Голос принадлежит какому-то парню. 
 - Да. А что, другие столики заняты? 
  - Как видишь  
 - Вообще-то не вижу. -  Я вытаскиваю из-под стола трость. 
 - Блин  прости! Я идиот. Я только что получил премию «За неоценимый вклад в развитие идиотизма в России». 
 Невольно я улыбаюсь. 
  - Все в порядке. Садись. 
  - Как тебя зовут? 
 - Настя. 
 - Никита. Есть такое издательство, знаешь? «Настя и Никита». 
  - А не лихо ли ты поставил буковку «и»? 
  Он смеется, и я отмечаю, что смех у него очень красивый. Как же хочется прикоснуться и  посмотреть  на нового знакомого! Интересно, позволит ли? 
 - Ты плачешь? Почему? 
 - Не плачу. Просто аллергия. 
 - Часто здесь бываешь? 
  - Раньше бывала. А теперь, - я легко касаюсь очков, - не очень. 
 - Что-нибудь посоветуешь из меню? 
  - А ты спортсмен? 
  - Я плаваю в свободное время. 
 - Тогда возьми шпинатную вафлю с креветками и авокадо. Безумно вкусная. 
 - Идет! А могу я угостить тебя десертом, Настя без «и»? 
 Странное ощущение. Меня никогда не угощал парень. Я вообще встречалась с мальчиком лишь однажды, когда мне только-только исполнилось пятнадцать. Мальчик был из соседней группы одиночников, и вскоре наш роман затих, придавленный соревнованиями, сборами и тренировками. 
  Вскоре нам приносят заказ. Я получаю прохладный коктейль в высоком бокале и тарталетку с сырным кремом и фруктами. Очень легкое и приятное сочетание. Или мне так кажется, потому что окруженная вниманием Никиты я расцветаю. 
 Мы болтаем о какой-то ерунде, и я уже почти решаюсь попросить разрешения прикоснуться, как вдруг слышу стук каблуков и нутром чувствую: это не к добру. Я готова поклясться собственной тростью, что рядом сейчас стоит Гаврилова. 
 - Флутцерша, - презрительно бросает она, смахивает со стола бокал с мохито, прямо мне на колени, и быстро уходит. 
 - Нихрена себе, - изумленно выдает Никита. - Ща, погоди, я…