Дым в лесу

Я проглотил слюну и осторожно спросил у Фениной матери: 
- И долго вы там с Феней на аэродроме будете? 
- Нет! Мы только туда и сейчас же обратно. 
Пот выступил на моем лбу и, вспомнив обещание сделать для меня добро, набравшись смелости, я попросил! 
- Знаете что! Возьмите и меня с собой. 
Фенина мама ничего не ответила, и казалось, что вопроса моего не слыхала. Она подвинула к себе зеркальце, провела напудренной ватой по своему бледному лицу, что-то прошептала, потом поглядела на меня. 
Должно быть, вид мой был очень смешон и печален, потому что, слабо улыбнувшись, она одернула съехавший мне на живот пояс и сказала: 
- Хорошо. Я знаю, что ты любишь мою дочку. И если тебя дома отпустят, то тогда поезжай. 
- Он меня вовсе не любит, - вытирая лицо, сурово ответила из-под полотенца Феня. - Он обозвал меня коровой и сказал, чтобы меня дули. 
- Но ты же меня, Фенечка, первая обругала, - испугался я. - И потом это я просто пошутил. Я же за тебя всегда заступаюсь. 
- Это верно, - с азартом растирая полотенцем щеки, подтвердила Феня. Он за меня всегда заступается. А Витька Крюков только один раз. А есть такие, сами хулиганы, что ни одного раза. 
* * * 
Я помчался домой, но во дворе наткнулся на Витьку Крюкова. И тот, не переводя духа, выпалил мне разом, что через границу к нам пробрались три белогвардейца. И это они подожгли лес, чтобы сгорел наш большой завод. 
Тревога! Я ворвался в квартиру, но тут было все тихо и спокойно. 
За столом, склонившись над листом бумаги, сидела моя мама и маленьким кронциркулем наносила на чертеж какие-то кружки. 
- Мама! - взволнованно окликнул я. - Ты дома? 
- Осторожней, - ответила мать, - не тряси стол. 
- Мама, что же ты сидишь? Ты уже про белогвардейцев слышала? 
Мать взяла линейку и провела по бумаге длинную тонкую черточку. 
- Мне, Володька, некогда. Их и без меня поймают. Ты бы сходил к сапожнику за моими ботинками. 
- Мама, - взмолился я, - до того ли теперь дело? Можно, я поеду с Феней и ее матерью на аэродром? Мы только туда и сейчас же обратно. 
- Нет, - ответила мать. - Это ни к чему. 
- Мама, - настойчиво продолжал я, - помнишь, как вы с папой хотели взять меня на машине в Иркутск? Я уже собрался, но пришел еще какой-то ваш товарищ. Места не хватило, и ты тихонько попросила (тут мать оторвалась от чертежа и на меня посмотрела), ты меня попросила, чтобы я не сердился и остался. И я тогда не сердился, замолчал и остался. Ты это помнишь? 
- Да, теперь помню. 
- Можно, я с Феней поеду на машине? 
- Можно, - ответила мать и огорченно добавила: - Варвар ты, а не человек, Володька! У меня и так времени в обрез до зачета, а теперь я сама должна идти за ботинками. 
- Мама, - счастливо бормотал я. - А ты не жалей... Ты надень свои новые туфли и красное платье. Погоди, я вырасту - подарю тебе шелковую шаль, и совсем ты у нас будешь как грузинка. 
- Ладно, ладно, проваливай, - улыбнулась мать. - Заверни себе на кухне две котлеты и булку. Ключ захвати, а то вернешься - меня дома не будет. 
Быстро собрался я. В левый карман затолкал сверток, а в правый сунул оловянный, не похожий на настоящий, браунинг и выскочил во двор, куда как раз уже въезжала легковая машина. 
Скоро прибежала Феня, а за ней Брутик. 
Мы важно сидели на мягких кожаных подушках, а маленькие ребятишки толпились вокруг машины и нам завидовали. 
- Знаешь что, - покосившись на шофера, прошептала Феня, - давай возьмем с собой Брутика. Посмотри, как он прыгает и вихляется. 
- А твоя мама? 
- Ничего. Она сначала не заметит, а потом мы скажем, что сами не заметили. Иди сюда, Брутик. Да иди ты, дурачок лохматый! 
Схватив кутенка за шиворот, она втащила его в кабину, затолкала в угол, закрыла платком. И такая хитрющая девчонка: заметив подходившую мать, стала пристально разглядывать электрический фонарик на потолке кабинки. 
Машина выкатилась за ворота, повернула и помчалась по шумной и встревоженной улице. Дул сильный ветер, и запах дыма уже заметно щипал ноздри. 
На ухабистой дороге машину подбрасывало. Кутенок Брутик, высунув голову из-под платка, недоуменно прислушивался к тарахтению мотора. 
По небу метались встревоженные галки. Пастухи громким щелканьем бичей сердито сгоняли обеспокоенное и мычащее стадо. 
Возле одной сосны стояла лошадь со спутанными ногами и, насторожив уши, нюхала воздух. 
Промчался мимо нас мотоциклист. И так быстро летела его машина, что только успели мы обернуться к заднему окошечку, как он уже показался нам маленьким-маленьким, как шмель или даже как простая муха. 
Мы подъехали к опушке высокого леса, и тут красноармеец с винтовкой загородил нам дорогу. 
- Дальше нельзя, - предупредил он, - поворачивайте обратно. 
- Можно, - ответил шофер, - это жена летчика Федосеева. 
- Хорошо! - сказал тогда красноармеец. - Вы подождите. 
Он вынул свисток и, вызывая начальника, дважды свистнул. 
Пока мы ожидали, к красноармейцу подошли еще двое. 
Они держали на привязи огромных собак. 
Это были ищейки из отряда охраны - овчарки Ветер и Лютта. 
Я поднял Брутика и сунул его в окошко. Увидав таких страшил, он робко вильнул хвостиком. Но Ветер и Лютта не обратили на него никакого внимания. Подошел человек без винтовки, с наганом. Узнав, что это едет жена летчика Федосеева, он приложил руку к козырьку и, пропуская нас, махнул рукой часовому. 
- Мама, - спросила Феня, - отчего если едешь просто, то тогда нельзя. А если скажешь: жена летчика Федосеева, то тогда можно? Хорошо быть женой Федосеева, правда? 
- Молчи, глупая, - ответила мать. - Что ты городишь, и сама не знаешь. 
* * * 
Запахло сыростью. 
Через просвет деревьев мелькнула вода. А вот оно раскинулось справа длинное и широкое озеро Куйчук. 
И странная картина открылась перед нашими глазами: дул ветер, белыми барашками пенились волны дикого озера, а на далеком противоположном берегу ярким пламенем горел лес. 
Даже сюда, за километр, через озеро, вместе с горячим воздухом доносился гул и треск. 
Охватывая хвою смолистых сосен, пламя мгновенно взвивалось к небу и тотчас же падало к земле. Оно крутилось волчком понизу и длинными жаркими языками лизало воду озера. Иногда валилось дерево, и тогда от его удара поднимался столб черного дыма, на который налетал ветер и рвал в клочья. 
- Там подожгли ночью, - хмуро объявил шофер. - Их бы давно изловили собаками, но огонь замел следы, и Лютте работать трудно. 
- Кто зажег? - шепотом спросила Феня. - Разве это зажгли нарочно? 
- Злые люди, - тихо ответил я. - Они хотели бы сжечь всю землю. 
- И они сожгут? 
- Еще что! А ты видела наших с винтовками? Наши их переловят быстро. 
- Их переловят, - поддакнула Феня. - Только скорей бы. А то жить страшно. Правда, Володя? 
- Это тебе страшно, а мне нисколько. У меня папа на войне был и то не боялся. 
- Так ведь то - папа... И у меня тоже папа... 
Машина вырвалась из лесу, и мы очутились на большой поляне, где раскинулся аэродром. 
Фенина мать приказала нам вылезать и не отходить далеко, а сама пошла к дверям бревенчатого здания. 
И когда она проходила, то все летчики, механики и все люди, что стояли у крыльца, разом притихли и молча с ней поздоровались. 
Пока Феня бегала с Брутиком вокруг машины, я притерся к кучке людей и из их разговора понял вот что. Фенин отец, летчик Федосеев, на легкой машине вылетел вчера вечером обследовать район лесного пожара. Но вот прошли уже почти сутки, а он еще не возвращался. 
Значит, с машиной случилась авария или у нее была вынужденная посадка. Но где? И счастье, если не в том краю, где горел лес, потому что за сутки огонь разметало почти на двадцать квадратных километров. 
Тревога! Нашу границу перешли три вооруженных бандита! Их видел конюх совхоза "Искра". Но выстрелами вдогонку они убили его лошадь, ранили самого в ногу, и поэтому конюх добрался до окраины нашего поселка так поздно.