Туманы Серенгети (СИ)

Джек посмотрел на Гому и начал что-то говорить, но потом вместо этого повернулся ко мне.
— Мне жаль тебя разочаровывать, — он бросил салфетку на тарелку. — Я не могу тебе помочь. Я даже не смог помочь своему собственному ребенку. Я хочу, чтобы все просто оставили меня в покое!
Его стул упал на пол, когда он встал и вышел из комнаты.
Гома осталась сидеть и доедала свой завтрак. Когда она закончила, то вытерла хлебные крошки со стола, её кожа натянулась над полупрозрачными суставами.
— Стареть совсем не весело, — мягко сказала она. — Ты теряешь людей, которых любишь. Снова и снова. Некоторых отбирают у тебя. Некоторые уходят. А некоторых ты учишься отпускать.
Бахати, Схоластика и я молчали, когда она сидела, глядя в окно. Шторм с прошлой ночи рассеялся, явив великолепные голубые небеса.
— Куда теперь? — спросил Бахати, когда мы закончили.
— Назад, в Амошу, — сказала я. — У кого-нибудь в Nima House должна быть идея, что я могу сделать.
— Я возьму ключи, — сказала Гома. — Мой джип все еще блокирует машину Бахати. Встретимся снаружи у входа.
Я прибралась в своей комнате и оставила мууму Гомы сложенной в изножье кровати. Когда я вышла, Бахати уже ждал у своей машины.
— Готовы? — спросил он.
Я кивнула и слегка улыбнулась, но я понятия не имела, что собиралась делать.
— Жаль, что это не сработало, — сказал он.
— Я уверена, мы найдем другой путь
Я совсем не была уверена, но со Схоластикой в связке назад пути уже не было. Я скользнула в машину и закрыла дверь.
Гома надела шляпу на голову Схоластики.
— У нее нет пигмента, — сказала она. — Это делает ее чувствительной к солнцу. Возьми солнцезащитный крем, когда приедешь в Амошу.
— Хорошо, — пообещала я. — Спасибо за ваше гостеприимство.
— Не стоит благодарности. Kwaheri, Родел. Kwaheri [8], Схоластика. Прощайте.
Женщина открыла дверь машины для Схоластики, чтобы та могла запрыгнуть, но Схоластика побежала к крыльцу. Там стоял Джек, протягивая ей забытый воздушный шар. Она подарила ему широкую улыбку, когда взяла шар, но он не заметил этого. Его взгляд был сосредоточен на шляпе, которая была на ней.
— Где она взяла это? — спросил он.
— Не сейчас, Джек, — Гома подошла к крыльцу. — Я нашла это в твоей машине.
— Лили была в ней. Когда мы вошли в торговый центр, она оставила её в машине.
— Это всего лишь шляпа, Джек. В ней нет части Лили. Она здесь, — Гома коснулся его сердца, — где она всегда будет.
— Это последнее, что у меня осталось от неё. Её солнцезащитная шляпа. Ты не имеешь права её отдавать.
— Я сделала ей эту шляпу. Я могу отдать её тому, кого выберу.
— Это не просто шляпа. Не для меня!
Они ходили туда-сюда, огрызаясь друг на друга.
Взгляд Сколастики метнулся от Джека к Гоме. Не понадобилось много времени, чтобы понять, о чем они спорят. Она сняла шляпу, медленно стянув её с головы. Какое-то мгновение она восхищалась большим ярким цветком в центре, который выглядел как небольшая вспышка солнечного света. Затем девочка сложила её пополам и протянула Джеку, щурясь на него своими странными молочно-голубыми глазами. Он остановился в середине фразы, глядя на нее. Она подтолкнула шляпу ближе, и когда он продолжал стоять там, жесткий и застывший, она положила её ему на ладонь и сжала его пальцы вокруг ткани.
У меня в горле запершило, когда я увидела, как солнце опалило её оголенную голову. Где-то на уровне подсознания она стала моей подопечной, я несла за неё ответственность. Я увидела в ней нечто большее, чем ее необычный внешний вид; я увидела в ней маленькую девочку, которой она была.
Джек тоже что-то увидел, что-то, что заставило его схватить ее за руку, когда она повернулась, чтобы уйти. Он крепко сжал шляпу своей дочери и опустился на колени перед Схоластикой.
— Её звали Лили. Jina yake ilikuwa Лили [9], — сказал он.
— Лили? — спросила Схоластика.
Джек кивнул.
— Mtoto yangu [10]. Ей нравились радуга и шоколад. Расплавленный шоколад. Видишь? — он указал на пятна и надел шляпу на голову Схоластике. — Ей нравилось танцевать. И петь. И фотографировать, — он поправил шляпу так, чтобы подсолнух был расположен спереди. — Она умерла, — сказал он. — Alikufa. [11]
— Pole [12], — ответила Схоластика.
Затем она обняла его. Они обнялись под фронтоном дома, шарик Схоластики подпрыгивал над ними, а гора Килиманджаро молча наблюдал аиз-за облаков.
Это мгновение было важным для всех — для мужчины, для девочки, для горы, для поместья. Я не могла видеть лицо Джека, но я знала, что что-то происходит — что-то невероятно сильное, но нежное. Когда это случилось, они говорили друг с другом без слов. Джек выпрямился и подвел Схоластику к машине, где ждали Бахати и я.
— Ты сказала, что вернешься завтра, — сказал он мне.
— Прости?
— Вчера. Ты сказала: «Может быть, сейчас не лучшее время. Я вернусь завтра».
Я тупо уставилась на него.
— Сейчас завтра, Родел Эмерсон. Возвращайся внутрь. Я отвезу тебя и Схоластику в Ванзу.
— Ты отвезёшь? — небольшой трепет прошёл по моему позвоночнику. — Как насчет других детей? — у меня были другие имена. Мне было нужно это соглашение.
Джек открыл дверцу машины и стал ждать, когда я выйду. Затем протянул руку. Когда я вложила свою руку в его большую, грубую ладонь, он задержал ее на мгновение в крепкой хватке, словно позволяя мне отступить.
Потом он сжал.
Это было молчаливое рукопожатие, невысказанное соглашение. И хотя я только что познакомилась с ним, я знала, что могу доверять Джеку Уордену, что он выполнит своё обещание. Что бы ни случилось.
  
Глава 5
 
После обеда я последовала за Джеком в библиотеку и наблюдала, как он разворачивал карту на полированном столе орехового дерева. Он взял три стикера, которые я передала ему, и положил их на карту:
 
17 июля — Джума (Барака).
 
 
29 августа — Сумуни (Мэмоси).
 
 
1 сентября — Фураха (Магеза).
 
— Мы совершим одну поездку в Ванзу, — сказал он, изучив записки Мо. — Последние две остановки располагаются по пути туда и даты близки. Твоя сестра и Габриэль, вероятно, планировали это именно так. Вместо того чтобы ехать туда и обратно, мы отправимся в Бараку и сначала заберём Джуму, — он постучал по карте. — Мы можем уехать завтра и привезти его на ферму. Следующая поездка только через неделю. Мы отправимся с ним и Схоластикой, остановимся в Меймоси и Магезе и оттуда отправимся в Ванзу, — он посмотрел на меня в ожидании согласия.
Его силуэт вырисовывался на фоне окна, пылинки танцевали вокруг него, когда лучи солнца под наклоном проходили через стекло. Кончики его волос сияли как бледное золото там, где солнце касалось их, делая его похожим на темный, нарисованный углём рисунок, наполненный светом. Он всё ещё был окружён стеной, всё ещё был отгорожен изнутри, но кое-что приоткрылось.
У Джека не было желания возвращаться в мир, который забрал его дочь. Он сыграл свою роль, сыграл героя, получил высокую оценку за спасение трех жизней — женщины, её неродившегося ребенка и маленького мальчика, — но он не нашел утешения в том, что они живы или что он жив. Лили умерла, и он был в настоящей агонии. И все же, он был там, смотрел на меня, ожидая ответа, как будто впервые признавая, что я существую, что то, что я думала, имело значение.
— Звучит здорово.
Если бы он мог видеть меня внутри этого водоворота боли, если бы он мог видеть что-то, кроме себя, я, безусловно, могла заглянуть за его грубые, острые края. Кроме этого, мне было что сказать мужчине, который держал в своей темной библиотеке кучу воздушных шаров.