...а мы - с Земли (СИ)

— Да я не присел за весь день ни разу! Этот Мэл жрет все мое время!!!
— Да что ты ребенком-то прикрываешься?! Раньше фемины и с тремя справлялись, и никто не ныл!!!
— А тебе знать откуда, что там раньше было?! Да ты… ты… ты… — Саша подошел и вручил Мэла в руки Кире. — Да пошел ты!!! — и гордо вышел из комнаты. Вскоре хлопнула входная дверь, и он остался совершенно один, с ребенком на руках.
От негодования трясло.
Никто и никогда не разговаривал с ним в подобном тоне.
Тем более — всегда уступчивый и покладистый Саша. В конце концов, не будь партнер мягким и бесхарактерным, Кира и не стал бы с ним встречаться.
— Не надо так, — раздался в голове спокойный голос Эна. — Саша на самом деле устал. Всего второй день, он еще не адаптировался. Не дави так на него.
Верховника Земли Кира уважал, хотя бы потому, что тот был верховником. Значимая фигура. И, если бы нечто подобное выдал красноглазый, то он и прислушиваться бы не стал, но Эн — другое дело.
— Саша был неправ. На меня нельзя кричать! Никогда! И никому!
— Миритесь.
— По правилам, на Саше лежит ответственность за климат в семье, вот он пусть и мирится. И чего Мэл орет? — Кира недовольно глянул на ребенка. Малыш извивался на руках; крик набирал обороты. А еще от него воняло. Так же, как от той кучи в углу.
— Голоден, наверно. Или пришло время менять подгузник. Кстати, не забудьте на ночь его искупать. И не орите при нем, хватит уже психику ребенку ломать, — откуда-то появился еще один голос. Вроде бы, того работника, из детского центра.
— Я что ли должен это делать? — ужаснулся Кира. Мельком глянул в окно — партнер сидел на берегу в скрюченной позе и, наверное, плакал. А Мэл орал все громче, и громче, и громче, но безответственный Саша никак на крик не реагировал. Неприятный звук отдавался эхом в ушах, ребенку захотелось зажать рот, только бы он умолк, но сделать так Кира не мог — это было бы ударом по его репутации, как образцового участника — но и слушать раздражающие вопли тоже не хотелось.
— Ладно. Первый мирится тот, кто умнее, — злобно буркнул он и пошел на берег.
— Саша, — требовательно позвал, застыв позади партнера. — Саша!!!
— Чего тебе? — партнер вскинул голову и мокрыми глазами уставился на него. — Уйди!
— Сашенька, — внутренне закипая, как можно более спокойно ответил Кира. — Да, ладно, твоя взяла. Я был не прав. Идем домой. Займись Мэлом, а я закажу еды. Давай не будем ссориться?
— Да ты унизил меня и наорал! Ты никогда на меня не орал!
— А ты никогда!.. так, ладно, ладно, я был не прав. Да, я не должен был орать и все такое. Саша, — сел рядом, переложил на него ребенка, незаметно обтер руки об одежду, а после обнял партнера. — Ну прости. Посмотри на меня, — Саша всхлипнул и повернул зареванное лицо к Кире. Слабо улыбнулся. Взял ребенка, и Мэл, к огромнейшему облегчению, быстро затих. — Я же тебя люблю. А мы ссоримся. Давай, забудем, все, что было, закажем что-нибудь повкуснее, а потом устроим жаркую примирительную ночку. Идет?
Саша слабо кивнул.
— Идем, — взял его за руку и помог встать на ноги.
И до самой ночи все было хорошо. Они поели, в положенное время прервали трансляцию, Саша помыл ребенка, уложил спать, наспех прибрался в доме и даже помылся сам. Но, когда Кира, по выработанной привычке, зашел в спальню, полностью обнаженный и с цветком в зубах, пылая от желания, то застал Сашу спящим полусидя рядом с детской кроваткой.
Нахмурился, выплюнул цветок и ушел спать на берег.
Утром Воля застал непривычное для себя зрелище: партнер сидел на берегу, обняв колени, и всхлипывал. Рома всегда отличался спокойствием и непоколебимостью, и потому его расстроенный вид сильно пугал.
— Зая, с тобой что?
— А, Волечка, да нет, все в порядке, просто, — он быстро смахнул слезы и натянуто улыбнулся. — Все хорошо. Как там дети?
— Спят. Ми, — так они назвали одного панденка, — поел мало совсем, он меня волнует. Со вчерашнего дня веса почти не набрал.
— А, я его просвечу потом, может, ничего страшного.
— Ага, — подвинулся ближе, обнял партнера, голову положил на его плечо. Море плескалось, накатывало на берег, и редкие брызги долетали до них. Мокрые, холодные. — Рома, не делай вид, что с тобой все хорошо. Что случилось?
— Да нет, я просто сидел, думал, и… — партнер покрутил в руках бритву. — Воля, я ничего не понимаю. Понимаешь, мне надо, чтобы всегда и все было логично, чтобы не рушились причино-следственные связи, а сейчас я не понимаю вообще ничего. Логики нет, совсем. Я не понимаю, зачем и чего ради мне нужно ограничивать себя в еде, зачем таскать это платье, если мне неудобно, зачем мазать себя этой ерундой, как там ее, косметикой. Гера говорит, что это поможет мне пробудить феминность, а у меня пробуждается только недоумение. Мне эту гадость хочется стереть, мне неприятно ее на себе ощущать, понимаешь?
— Ромуля. Но ты же не хочешь сказать, что…
— Нет, конечно, нет, солнышко. Мне безумно нравится, что мы тут, с тобой, и дети, настоящий человеческий ребенок, и мне это все так нравится, мне так хорошо еще никогда не было, все это очень здорово, но… но… но я не думал, что все окажется настолько сложно! Если бы не эти дурацкие правила! Я через себя переступаю, понимаешь? Играть весь день в кого-то другого тяжело, очень. Это роль не моя, она давит, она меня раздавит когда-нибудь. А всего третий день, Воля! Как, вот как продержаться восемнадцать лет? А ведь если не продержимся, все рухнет, Валю отнимут, а мне он как будто мой, я уже без него не смогу, мне плохо будет, очень.
— Зай, надо просто перетерпеть. Еще полгода, и часы трансляции сократятся, а там станет проще. Ты потерпи, хорошо? Хорошо сыграем сейчас, расслабимся и прохалтурим потом. А хотя знаешь, мне тоже сложно. Невероятно сложно.
— Да я знаю. Но ты молодец, хорошо держишься, правда.
— Да даже не в том дело… понимаешь, я раньше никогда не думал, что со мной что-то не так. А сейчас грызет такое чувство, гаденькое, не знаю, как тебе описать — как будто я не дотягиваю. Не соответствую. Я каждый раз, когда их голос слышу, начинаю чувствовать себя неудачником, понимаешь?
— Ну нет, ты не неудачник, ты лучший в мире.
— А я вот уже сомневаюсь, и сильно сомневаюсь. Чувствую себя недо… самцом? Недочеловеком? Но это гнетет, ужасно. Я не хочу быть недо-кем-то, хочу быть нормальным, так, как раньше! А не получается, никак! А ведь Женя, будь он неладен, меня предупреждал, а мне от этого еще паршивее становится!..
— Еще три минуты.
— Три минуты… Ромочка, держимся. Еще чуток. Наши все равно победят, да же?
— Ну разумеется, — лицо партнера разгладилось, он повалил Волю на песок и страстно поцеловал. — Зато мне тебя эти дни хочется, как никогда. Может, пока все спят, спрячемся вон там, вон в тех кустах?
— А я как раз там листьев пальмы натаскал, чтобы песок к спине не лип. Идем, скорей.
И оба, глупо хихикая, поползли к поросшей части берега, одновременно включая трансляцию. Поразительно, но факт — во время секса никто к ним с нотациями не приставал.
Тем же утром, прячась от биоэнергетиков, Женя сидел в непроходимой чаще леса. Расчистил пятачок земли, закрыл глаза, слушал ненавязчивую мелодию и пытался расслабиться.
Но не получалось, никак. Чуткие уши улавливали посторонние голоса и рокот чужих машин, а воображение вовсю рисовало, как чужаки нагло и беспринципно ворошат его листья, перекапывают его землю и трогают его деревья. Грязными руками! Что злило, злило, ужасно злило. Из-за злости он не слышал музыку, не видел ничего вокруг, а только прислушивался и раздражался еще больше.
— У-р-р, — проурчала где-то рядом Фима.
Маленькая Фимуля. Чем старше она становилась, тем реже исчезала надолго, а в последние дни и вовсе ходила по пятам. Женя не сомневался, что когда-нибудь настанет тот час, когда любимица позволит себя погладить.