Мастер Лабиринта (СИ)

Колени подкосились. Круговращение: небо, особняк, угол лабиринта. Жёлтый фонарь отразился трижды - в стёклах автомобиля, в луже у колеса, в глазах Лианы.
Всё стало тьмой. Тёплой любящей красноватой тьмой. Не той, что выпивает разум, лишая света. Другой. Тьмой, в которой тепло и безопасно, тьмой, которая мой дом и мой мир. Весь мир - моя богиня, и я завернут в неё. Согретый, сытый, спокойный. Убаюканный сердцем мамы.
 
Глава 4. Ловцы жемчуга
Глава 4 Ловцы жемчуга
4. 1. Знакомство с Саградовым
Странный такой сон. Без образов, только ощущение, что все хорошо. Даже пробуждение - как в первый день весны, предвещающий светлое и славное.
В первом дне весны было холодно.
Надо мной покачивался серый потолок, а от меня удалялась знакомая спина с широкими плечами и точёной талией. Я приподнялся на локте, но чтобы сесть, пришлось долго ждать, пока комната перестанет кружиться.
Доктор Девидофф осторожно, как что-то очень ядовитое, складывала в мусорный пакет крохотные цветные склянки. Она опять была в коже: чёрный корсет поверх небесно-синей блузы, кожаная юбка-пенал и ботфорты на высоченных каблуках. Лазурная лента перехватывала длинные волосы в мягкий хвост. Склянки позвякивали.
Меня знобило потому, что я лежал голый под простыней. Рядом доктор мертвецов. Я умер?
Видение вынырнуло из памяти: как женщина вскрывает меня, словно большой белый пакет. Зубы сами собой клацнули.
Но я не в «Мёртвой голове». Здесь пахло жилым помещением, а не химией и медикаментами. К тому же тело болело. Руки, лицо, но больше всего - ключица и область почек.
Я содрогнулся, вспомнив свисающую с ладоней кожу. Обе моих руки перетягивали десятки слоёв бинта. Я потянул край завязки, чтобы посмотреть.
- Если ты это сделаешь - я тебя скручу. - Предупредила ровно Девидофф. В карих глазах женщины полыхнули алые искры: - Не лезь под бандаж.
- Не лезу я.
Сон выпил краски из вчерашнего дня. Я вспомнил урок Агаты, разбивающий мир на геометрические узоры. Золушку... то есть Марию на крыше. Фишер, который что-то от неё хотел, а я помешал. Экскурсию в лабиринт. Темноту и нечто, что волокло меня к себе, в центр лабиринта.
Вина, как лезвие воткнулась в живот. Я бросил там Фредерику. Я бросил Фредерику в лабиринте.
- Который сейчас час? - Может быть, я успею назад? Может, ничего страшного с ней не случилось? - Я долго спал?
- Утро уже. Сколько нужно - столько спал. Одевайся, с тобой хотят поховорить. - Девидофф кивнула на кресло, где лежали мои брюки и не моя рубашка. Опустила пакет со склянками в контейнер и закупорила его.
Доктор выглядела усталой: веки, подведённые золотым, опухли, уголки уверенного яркого рта опустились.
Я коснулся ключицы, бока. Кончики пальцев, свободные от бинтов, нащупали швы и горячие опухшие участки кожи.
Рядом в лотке на столике, высилась гора окровавленной ваты и использованных хирургической нити. И ещё пузырьки с кровью. Я поспешил отвести взгляд.
Вместо благодарности я задохнулся острым, как кипяток, смущением. Девидофф видела меня голым. Снимала с меня одежду, чистила уже закрывшиеся раны от грязи, бинтовала.
- Так какой у тебя штамм? - Спросила «между прочим« доктор.
Я вновь глянул на кровь. И вновь отвернулся. Тут достаточно, чтобы провести анализ и определить без моего ответа.
- А12-ЄКС-20-68.
Девидофф задрала вверх острую бровь:
- Тебе... четырнадцать?
- Шестнадцать!... скоро.
- ... вообще не тот. Но сходство есть...
- Вы не сможете использовать выделенные нанниты. - Предупредил я. - Это только для зародышей. И компания...
Девидофф фыркнула. Подошла и сдёрнула с меня простынь.
- Не смейте так...! - Я схватил простынь и потянул назад, она треснула и разошлась разрывом.
- Фставай и одефайся. Он не любит ждать.
- Да отвернитесь вы! - Жар прилил к щекам, к шее. Чувствуя, что краснею, я ещё больше смутился. - Кто не любит?
- Никто не любит. - Девидофф не отвернулась. Наоборот, села в свободное кресло, закинув ногу за ногу и положив руки на подлокотники. С любопытством энтомолога, который поспорил с другим энтомологом, наблюдала, как я пытаюсь встать.
Меня здорово шатало. На руках и ногах алели длинные красные следы - как от царапин. Но это было неважно. Важно было понять, что менее оскорбительно: повернуться к ней фронтом или в профиль, пока я одеваюсь.
Я дошагал до кресла, на котором была разложена одежда, схватил её и спрятался за спинкой.
Недоставало белья, носков, туфель, куртки:
- А...м.. мои.... где?
- Да. Буду фсем ходить и рассказывать, что ты без трусоф, кофбой.
Я поспешно натянул брюки. Ниже колен их словно ножницами искромсали, и на бёдрах появилось несколько мелких разрезов, открывающих кожу.
Рубашка была в зелёную клетку, большой на меня - и чужой. Я окаменел, держа её и не зная, как поступить - бросить и бежать мыть руки, или аккуратно положить на место. Хотелось отшвырнуть.
Мне нельзя надевать чужую одежду. Её же, наверняка, даже не ариста, а какое-нибудь мясо носило.
- Или буду. Ходить. Рассказывать. Всем.- Произнесла медленно Девидофф. Угрожающе: - Одевайся.
- Это не моя.
- Тфоя ушла в рфанье. Будешь демонстрировать нам сфой мускулистый торс?
Я обхватил себя руками, прикрывая решётку рёбер.
- Я н-не могу.
Ну не могу. Она же чужая. Она пахнет стиральным порошком - но все равно её носили. Я это знаю. Моё тело это знает. Моё дэ, которым я так глупо рискую, это знает.
Я стоял и конфузился. И был не готов к тому, что произошло дальше.
Девидофф шагнула ко мне. Схватила с кресла рубашку и силой впихнула мои руки в рукава чужой одежды. Развернула, и вытолкнула меня из комнаты. За спиной щёлкнул замок.
Я вывернулся из рубашки и, аккуратно сложив, оставил её на подоконнике узкого окна. Солнечные лучи, проникая через витражи, установленные вместо стёкол, раскрашивали пол и ряд дверей в зелёные и синие треугольники. На полу стояли глиняные вазы всех форм и размеров, в которых цвели фиалки и деревья-бонсай. Из-за ближайшей приоткрытой двери влажно и прохладно пахло землёй.
Я постучал и заглянул в комнату.
Мужчина, сидящий за широким столом, тут же отодвинул книгу.
- Проходи. - Он повёл рукой, приглашая. - Проходи. Ты отдохнул?
Вся комната - в растениях. Они росли в кадках на полу, в висячих сооружениях на стене, высокими вазами и крохотными плошками загромождали стол хозяина кабинета и пол вокруг стола. Чуть сбоку и за спиной мужчины высился стеклянный шкаф, в котором, среди странных научных приборов, плавало в пробирках и цвело в закупоренных колбах зелёное.
Я поклонился до средней линии, «пробуя» как звучит уважение к хозяину этого кабинета. Мужчина с опозданием встал.
Он был невысокий и коренастый. Казался ещё шире из-за пушистого коричневого свитера, и «квадратов» на которые распадались черты его лица (урок Агаты давно закончился, а я все ещё видел мир как набор геометрических примитивов). Короткие волосы цвета тёмного дерева мужчина зачёсывал назад, открывая мясистое лицо и решительную челюсть. Он походил на медведя из комиксов - очень серьёзного, учёного медведя. За прямоугольными очками, которые он суетливо снял, светились внимательные болотно-зелёные глаза.
Светились в буквальном смысле. Опять зрение выделывает шутки.
Из-под свитера мужчины выглядывал ворот рубашки, похожей на ту, от которой я отказался.
Я прошёл в центр комнаты:
- Что я здесь...?
- В гостях. Ты здесь в гостях. Пока ты на моей территории тебя никто не тронет. Присаживайся, не мнись.- Медведь указал на широкое кресло напротив стола.
В кабинете отца кресла для посетителей твёрдые, как железо. Это оказалось мягким мешком, я сел в него и утонул.
- Дмитрий Саградов. - Протянул он мне руку через стол. Ладонь Дмитрия была такая шершавая, что почти царапалась, а рукопожатие - крепкое, но аккуратное.