Голгофа (СИ)

========== Часть 1. Восхождение. ==========
Олег тяжело выдыхает, сжимает зубы на жгуте и вводит иглу в сгиб локтя. Выступает маленькая капелька крови, которую он смахивает мизинцем без сожаления и нажимает на шприц. Тот стремительно пустеет, наполняя вены светло-розовой жидкостью. Зубы разжались, парень сгибает локоть и съезжает по стене вниз, откидывая голову назад. Минут через десять «винт» обухом ударяет по голове, наступает фаза безмятежности и расслабленности. Олег уже совершенно не дрожащей рукой достает из кармана телефон и набирает номер, выученный уже давно наизусть.
- О, здорово, друг! – раздается бодрящий голос Славы.
- Приве-ет, - имитируя бодрый и радостный голос здоровается Олег. – Как дела? Как твоя девка, не замучила тебя еще?
- Не «девка», а Ира. Нет, не замучила. В гостях сейчас, - мягко хмыкает друг. Тот уже привык, что Олег не любит его девушку, его «большую и чистую любовь», как совершенно горько порой называет ее. – Свободен? Я приеду. Ты же там не пьешь опять?
- Нет, что ты, - Олег улыбается, сползая на стуле еще ниже – теперь поясница висит над полом, а спину ломит. – Не приезжай, я с Катей.
Катя бы, наверное, дала бы ему пощечину, узнав обо всем этом. Но ее давно не было – она собрала свои вещи еще три месяца назад, только вот Славе об этом знать не надо. Его другу вообще о многом знать не надо. О далеко не «легких наркотиках», как рассказывала Катерина, например, о пьянстве, о неразделенной любви…
- Ладно, звони, как освободишься. Сходим на скейтах катать, - Слава кладет трубку, а парень еще несколько секунд слушает короткие отрывистые гудки, не в силах отнять телефон от уха. Олег мелко, отрывисто смеется. «На скейтах покататься!» Боже мой, словно им снова по шестнадцать, и Олег все еще умеет кататься.
Они ведь так и познакомились. В скейт-парке. Худой, высокий, симпатичный парень подошел к нему и хвастливо заявил, что может лучше него. Олег тогда понял, что влюбился. Мгновенно и с первого взгляда, но промолчал, надеясь, что отпустит. Не отпустило. Оба поразбивали ладони и коленки, порвали джинсы, но в итоге сдружились. Парня звали Слава, он любил футбол, рок-музыку, скейты, курил тайком от родителей и хотел быть независимым, как любой шестнадцатилетний парень. Олег обожал одну американскую рок-группу, свой скейт и постоянно ссорился с матерью. Они оказались почти соседями – разве квартал большое расстояние – очень похожими внутренне и непохожими внешне. Слава носил узкие джинсы и простые футболки, редко расчесывал свои слегка вьющиеся русые волосы, улыбался морщинками у глаз, которые, несмотря на возраст, безумно ему шли. Олег так считал. Сам же он не считал себя симпатичным, потому изо всех сил старался следовать моде – узкие джинсы, модные кеды, пуловеры, прическа с высветленной челкой, которую Слава назвал «пидорской», но потом сказал, что Олегу идет. Потом Олег все равно все это сбрил и несколько недель щеголял «армейской» стрижкой, над которой посмеивался друг, отдавая честь.
Славина семья была обеспеченной, а у Олега на шее с восемнадцати лет висела сестренка и мать, потому один пошел в университет, а второй ушел после девятого в колледж. Олег тогда боялся, что они перестанут общаться, но не вышло. Они наоборот были всегда вместе, как братья. Вместе попробовали пить, Слава учил друга курить взатяг, чтобы не кашлять после каждой тяжки. Блондин боролся со своей безнадежной любовью, пытался строить отношения с девушками, но не мог даже смотреть на девушек друга. Злился, срывался на Славу, находил множество мелких недостатков у пассий русого. И тот бросал их.
А потом появилась Ира, которая была идеальной, потому что так говорил Слава. Впервые познакомившись с ней, Олег понял, что это конец, что теперь он может потерять друга – тот смотрел на нее с той же любовью, с которой на самого Славу смотрел блондин. Выход из депрессии нашелся быстро – алкоголь. Олег просто представлял, как Слава вставляет своей «маленькой девочке», «Ирочке», «любимой», «дорогой», и сразу хотелось напиться. Или вообще не просыпаться после запоя. Больше всего Олег ненавидел свое утро – когда раскалывалась голова, кто-то звонил в дверь, на кухне стояли бутылки, обязательно полная пепельница сигарет, косяков с травкой, где-то в коридоре кто-то наблевал, в комнате на полу спали какие-то люди, имена которых он не знал, да и знать не хотел. Но это все нестрашно. Страшно было, когда в дверях стоял Слава, который бил его по пьяной опухшей роже, заставлял выслушивать молча проповедь. Сзади иногда маячила Ира, плотно прибравшая парня к рукам. Она не вмешивалась, позволяла выколачивать дурь из друга своего «зайчика», которого считала недостойным и вообще грязным чудовищем. Слава собирал бутылки, выгонял бродяг, иногда просил Иру прибраться. Та презрительно корчила губы, но помогала, пока Олег опустошенно сидел на кухне и докуривал какой-нибудь косяк.
«Зачем ты так. Ты же хороший парень, брат, что ты творишь со своей жизнью». Слава повторял и повторял, а Олег лишь смотрел на его красивое лицо и мечтал сдохнуть вот прямо сейчас, чтобы он был рядом, чтобы шептал слова прощения за все, что происходило в душе блондина. Можно было до последнего оправдываться ранней смертью матери и тем, что девочку забрала тетка, однако потом пьянство превратилось в привычку, как сказал Слава. Он постоянно что-то говорил.
Олег вздрагивает и переводит взгляд на окно. Там давно стемнело, он потерял счет времени и забылся воспоминаниями. Сейчас стало получше, Олег не пил. Он просто нашел более удобный выход, о котором не знал Слава. Парень сползает на пол, мажет взглядом по комнате. В ней уже почти все продано, а потому Славе сюда вход запрещен. Продана кровать, остался лишь матрас, продан шкаф, полка, телевизор, магнитофон, симпатичная картинка, повешенная Катей, продана какому-то барыге на углу Первой и Седьмой. Непроданными до последнего останутся шарф и кеды, подаренные Славой, которые он сентиментально, как последняя баба, как например, эта Ира, хранит и иногда тупо смотрит на них и думает. Олег вообще много думает, особенно под наркотой. Больше всего он думает о Славе, тогда рука сама сползает в штаны и поглаживает член, пока Олег не кончит, мечтая о лучшем друге. После этого Олегу становится обыкновенно так тошно от себя, что он доползает до туалета и блюет от отходняка. Где-то после этого, чаще всего, звонит какой-нибудь ублюдок, которого принято называть приятелем, и зовет на какую-нибудь «особенную вечеринку, где будет то самое». Что «то самое», он не уточняет, хотя и без того понятно, что это наркотики. И ведь знает, что Олег по-любому придет, потому что подозревает в нем законченного наркомана.
Между тем, блондин себя таковым не считал. Иногда, прослушав проповедь Славы, ему казалось, что все это возможно бросить на раз-два. «От травки нет привыкания». Позже, запершись в грязном сортире на очередной вписке и, зубами удерживая ремень, Олег понимал, что все это не прекратить, пока есть Слава, на которого хотелось смотреть 24 часа в сутки и который все равно никогда ничего не поймет. Потому что он не понимает. Он считает, что педики – не люди, что они грязные ублюдки, подставляющие каждому зад. Олег не считал нужным его разубеждать, только вот сам не спешил подставлять другим зад. Он скорее предпочитал тискать мягких доступных девочек на вписках, чтобы однажды с ужасом не осознать, что он настоящий педик. Он просто любил одного парня.
Раз за разом он убеждал себя, что это не делает его педиком. Не делает. Не делает.
Делает и еще как.
Закончив эту мысль, Олег поднимается с пола и плетется в ванную. Прошло уже несколько часов, и действие наркотика слабело. На место апатии и расслабленности шла злость на себя и желание выплеснуть энергию. Злость росла внутри него наравне с ненавистью к себе, к миру, к Ире, к Славе… Олег сует голову под ледяную воду, чтобы немного прояснить мысли. Колет вены и немного сердце, бешено стучит оно, словно он пробежал стометровку. Блондин вытирает волосы и разгибает занемевшую руку. На сгибе локтя – одна зияющая рана, которая словно разрастается на глазах. Парень зачарованно смотрит, тыкает другой рукой в центр сгиба и… ничего не чувствует. Наркотик притупил боль и мысли. Смутно мелькает мысль, что надо бы спрятать это от Славы – приходится идти на кухню, рыться в аптечке и заматывать бинтом полруки. Естественно, выходит криво, нелепо и неаккуратно, потому Олег напяливает один из старых свитеров.