Осенняя красавица (ЛП)
Уиллоу
Позже той же ночью, когда становится холоднее и начинают стрекотать сверчки, я неохотно закрываю окно и возвращаюсь в свою постель. Это был долгий, тихий день, проведенный в полной слепоте, и я в очередной раз касаюсь своей повязки для глаз, чтобы убедиться, что та прочно находится на месте. Как только я успокаиваю себя тем, что это так, стянув через голову свою длинную ночную рубашку и отбросив ее на пол, я заползаю под одеяла. Я позабочусь о том, чтобы у него было полное обозрение на каждую мельчайшую деталь того, что этой ночью я буду вытворять с собой, даже если он этого не желает.
Подозреваю, он снова придет. Даже если он откажется со мной говорить, не верю, что он сможет устоять и не наблюдать за мной. Насколько мне известно, он весь день молча за мной следил.
Сама мысль о том, что он смотрит на меня даже сейчас, вызывает у меня трепет. Я скольжу рукой под одеялами и охватываю свою грудь. Он видит это? Он наблюдал за тем, как я раздевалась? Удивлен моей выходкой?
— Руари? — говорю я тихо, отталкивая другой рукой одеяла, чтобы он увидел мои груди. — Ты здесь?
Все абсолютно тихо. Но это же ничего не значит. Это значит лишь то, что я еще не добралась до него настолько, чтобы он утратил бдительность.
— Думаю, ты здесь, — говорю я безмятежно. — Мне кажется, что раз у тебя всего лишь одна гостья на несколько дней в году, то ты придешь и будешь наблюдать за ней, даже если не хочешь этого делать. Мне кажется, ты не сможешь долго оставаться в стороне.
Никакой реакции.
Начинаю задаваться вопросом, не ошибаюсь ли я. Может, его здесь нет и он не наблюдает за мной. Может, он вообще мной не интересуется. Будет уже неважно, что Лета считает, что я могу снять проклятие, если он нисколько мной не интересуется. В любом случае, запрокинув голову, я скольжу руками по груди, потирая соски, и разговариваю с ним, будто он здесь.
— Хочешь посмотреть, как этой ночью я снова буду себя ласкать? А ведь я буду.
— Зачем ты это делаешь? — через мгновение раздается скрежет его хриплого голоса. Он звучит более свирепо, чем прежде, более дико. — Хочешь меня помучить?
— Вовсе нет, — я скольжу рукой вниз по животу. — Почему я не могу себя ласкать? Получить то удовольствие, которое хочу, перед тем, как мое время выйдет?
Слышатся шаги. И когда он говорит снова, судя по голосу, я понимаю, что он стоит гораздо ближе к моей постели.
— Ты еще носишь свою повязку для глаз.
— Да, — она прочно закреплена на своем месте, и я ничего не вижу. И чувствую острое сожаление о том, что не вижу его лицо. Хочу узнать, как он выглядит. Хочу узнать о нем все. Хочу увидеть его глаза, потому что хочу понять, о чем он думает.
А пока мне просто надо продолжать жить, полагаясь на веру.
— Разве ты не хочешь взглянуть на чудовище? — спрашивает он меня.
«Больше всего на свете», — думаю я про себя, но продолжаю скользить руками по своей обнаженной коже, лаская себя.
— Разве это имеет значение, как ты выглядишь? Это ничего из всего этого не изменит.
— Ты была бы в ужасе, увидев, какой я на самом деле.
— Ты можешь быть самым уродливым существом на земле, а я до сих пор тут, чтобы стать твоей невестой, — говорю я ему, улыбкой смягчая жестокость своих слов. — Мы оба застряли в этой ловушке, ты и я. Поэтому я просто предпочитаю на ближайшее время достичь единства взглядов, а остальное пусть все решиться само собой.
Руари вновь медлит.
— А ты… не такая, как все остальные.
— Сочту это за комплимент, — я двигаю рукой вниз по бедру. — И тебе это, должно быть, нравится, иначе бы не вернулся.
Он издает прерывистый скрипучий звук, и тут я понимаю, что он смеется. Меня это радует. Я снова откидываюсь назад на подушки и выгибаю спину, подталкивая грудь вверх. Ощущения такие чувственные, и я возбуждаюсь от одной мысли, что он наблюдает за мной. В повязке для глаз есть какая-то не знающая границ свобода, невзирая на то, что она сдерживает мое зрение. Мне не нужно беспокоиться о том, что, корчась на постели, я выставляю себя на посмешище, поскольку кто здесь наблюдает? Кого, кроме нас с Руари, это касается? Это придает мне чуточку больше мужества сделать то, что я хочу.
— Не имеет значения, нравится ли мне это или ты. Через пару дней ничто уже не будет иметь значения. Ты станешь еще одной розой, о которой я буду горевать.
Его слова наводят нотку страха в моем сердце, но я предпочитаю не обращать на это внимания. Я должна верить в то, что мне поведала Лета. Я откидываюсь на бок и скольжу рукой по своему бедру.
— Ну, тогда почему тебя так волнует, нравлюсь ли я тебе или нет? Почему бы нам в то время, которое у нас еще осталось, просто не насладиться друг другом? — я двигаю рукой между своих бедер и накрываю ладонью киску. — Хочешь снова увидеть, как я ласкаю себя?
— Больше, чем что-либо в этом мире, — слышно его хриплое дыхание, и я чувствую его присутствие рядом со своей постелью.
Услышав его волнение, я все больше смелею. Я уже совсем влажная, а мои соски от возбуждения такие напряженные и твердые.
— Тогда и ты должен мне кое-что, — заявляю я ему. Я скольжу пальцем между своих складочек и потираю клитор, совсем легонько, но как раз достаточно, чтобы из моего горла вырвался вскрик.
Руари рычит мне.
— Скажи, что.
— Хочу, чтобы ты ласкал себя.
— В этом я не откажу. Сними маску, чтобы ты могла наблюдать, — обожаю, какое свистящее у него дыхание, будто сама мысль об этом приводит его в необузданную дикость.
Коротко мотнув головой, я продолжаю играть со своей киской.
— Маска должна оставаться на месте.
— А как ты рассчитываешь увидеть, что я прикасаюсь к себе?
— Почувствую все своими руками.
Он снова рычит.
— Ты… хочешь прикоснуться ко мне?
— Больше чего бы то ни было, — шепчу я. Эта мысль — восхитительно шаловливая. Прикоснуться к чудовищу? Взять его в свои руки, пока он удовлетворяет себя? Этим ничего еще не закончиться. Ни за что. Возможно, именно поэтому я так отчаянно этого хочу. Столько всего нужно успеть испытать, и все это я должна умудриться втиснуть в эти последние два дня…
Если вдруг Лета ошибается. Ну, на всякий случай.
— Ладно, — он говорит мне. — Но ты первая.
— На это я и рассчитывала, — говорю ему тихо и кончиком пальца провожу по своему клитору в точности так, как я всегда это делаю, когда ласкаю себя.
Руари испускает невнятный звук, будто подавился.
— Сделай так еще раз.
Я прикусываю губу и именно это и делаю, скользнув пальцем сквозь свои влажные складочки, а затем покружив вокруг клитора. Маленький комочек от каждого прикосновения покалывает, и я чувствую, что, реагируя на это, мои соски все больше твердеют. В моем животе обостряется ощущение пустоты, и с моих губ срывается вздох. Это так приятно, но все же мне хочется гораздо большего.
— Раздвинь для меня свои ноги, — бормочет он тихим голосом. Что-то горячие обвевает мою кожу, и, по-моему, это — его дыхание. О, Господи. Он настолько близко?
Я делаю так, как он хочет, и позволяю своим пальцам заниматься киской, прежде чем скользнуть обратно к моему клитору. Обычно, когда я ласкаю себя, то сразу начинаю с клитора и не останавливаюсь, пока не кончу. Но когда он наблюдает, я одержима желанием растягивать время и позабавляться еще немножко. Ради того, чтобы слушать его ответную реакцию на то, как я ублажаю себя.
— Ты… ты прикоснешься ко мне? — от одной мысли об этом у меня судорожно подергиваются ноги, как если бы я вот-вот кончу. Ну, очень уж мне это нравится.
— Ты хочешь, чтобы к тебе прикоснулось чудовище? Ласкало твою сладость?
— Я хочу, чтобы меня коснулся ты, Руари, — эта идея настолько захватывающая, что я чуть ли не отрываюсь от постели. Я жду, задыхаясь от нетерпеливого предвкушения. Решится ли он на это? Или же оставит меня здесь одну, изнывающую от желания?