Йормунганд (СИ)

— Чего тебе надо? — Фенрир рванулся еще раз, затрещала ткань, и мужчина разжал руку, так что Фенрир сделал пару неверных шагов назад, чтоб не упасть.
— Я Гарриетт, — представился мужчина, — Гарриетт из Гардарики.
— Чего тебе надо, Гарриетт? — в третий раз спросил Фенрир, — Чего ты вцепился в меня как клещ в ухо?
— Не обижайся на меня, не ожидал такой силы от подростка, вот и… по-дурацки вышло.
Фенрир вздохнул и произнес медленно и четко:
— Чего тебе от меня надо?
— Я… я первый раз здесь, может, подскажешь, как отыскать шатры жриц?
— Я здесь тоже в первый раз, — угрюмо сказал Фенрир, поправляя одежду, — потому не знаю, и не видел шатров Луноликой. Наверное, они на юго- востоке, где и всегда.
— У нас нет культа Луноликой, спасибо за разъяснения… господин…
— Я Фенрир из Ирмунсуля, — Ферир выпрямился и глянул надменно, как брат, когда корчил из себя главу семейства, — А Гардарика это где?
Гарриетт посмотрел себе под ноги и задумчиво произнес:
— Хм… далеко. Можно сказать, на краю света.
— А зачем тебе жрицы, если в вашей Гардарике нет присутствия Луноликой? А во что вы верите? Солнцу молитесь или грозе?
— Заговорить болячку. У нас есть знахарки для таких дел, — сказал Гарриетт, — думаю, что жрицы вроде знахарок, только гонору в них больше. А молимся мы и грозе и солнцу, и небесному дракону. Бабе только бабы молятся.
Фенрир хохотнул.
— Такого лучше не говорить. Не знаю здешние порядки, но в Ирмунсуле ты бы огреб. Так и быть, я пройдусь с тобой до палаток жриц, а то еще натворишь чего-нибудь не то. Только не делай больше ничего дурацкого.
— Конечно, — сказал Гарриетт, — Буду обязан.
Фенрир повертел головой, потом задрал лицо к небу.
— Юго-восток там, — сказал Гарриетт и показал направление.
— Ага, — важно ответил Фенрир, и они отправились разыскивать жреческие палатки.
Празднества проводились в Гладсшейне чаще, чем раз в год. Пока князь был молод и жаден до завоеваний, он беспрестанно путешествовал по своим землям, лишь изредка заглядывал домой, навестить скучавшую в одиночестве супругу. Сначала он любил воевать, потом Альфедр полюбил выпивать с теми, с кем воевал. И теперь страх и ужас на врагов наводили лишь его былые победы и старший из бастардов — Йорд.
Фригга не любила Йорда, даже не потому, что он сын ее мужа. А потому, что походил на Альфедра больше, чем ее сыновья. Что не мешало обращаться за его помощью, когда понадобится. О вражде Йорда и Фригги знали все, даже песни пели и смешные истории рассказывали.
При муже ли или в его отсутствие, Фригга родила ему четверых детей. Ее подозревали в связи с братьями Альфедра, и однажды, в одно из возвращений Альфедра они просто исчезли. Похоронены ли под раскидистым деревом или собрали свои пожитки и умотали в дальние края от родственного гнева — неизвестно. Фригга не горевала.
Альфедр отлучался все реже и реже, но стены Гладсшейна тяготили его. Фригга устраивала празднества, и правители окрестных земель сами стекались теперь ко двору князя, принося с собой деньги, людей и процветание Гладсшейну и окрестным землям. Торговля шла бойко. Центр городка богател, а по краям обрастал хижинами бедняков и ремесленными мастерскими.
Праздник в честь объявления помолвки Ньрда и Ангаборды казался одним из череды обычных пиров, лишь ради развлечения стареющего и скучающего князя.
Фригга появилась на состязаниях в темно-зеленом платье, которое могло поспорить по глубине и насыщенности цвета с платьем Сигюн. Фригга не питала иллюзий, что сможет затмить красотой молодую жену Лодура, но все- таки попыталась сделать это. Волосы поддерживал черепаховый гребень, а на руках и шее красовались многочисленные витые цепочки и браслеты из красного и желтого золота.
Ангаборда, как и ее дочь, пренебрегла щедрым подарком Фригги, и пришла в той же одежде, в которой была и вчера. Ее платье с лисьей отделкой, помялось, так что Ангаборда то и дело одергивала его, чтоб не так заметны стали складки. Фригга такого поведения решительно не принимала. Похоже, думала она, у северных варваров совершенно нет чувства прекрасного и желания соответствовать обстановке. Ангаборда своим мнением не делилась. Служанка с утра сходила на базар и купила для госпожи изящный веер из сандалового дерева. На тонких планках из душистого дерева нарисованные лисицы охотились на зайца. Ангаборда не выпускала веер из рук.
— Не понимаю только одного, — сказала Фригга, перекладывая пышный веер из позолоченных перьев из руки в руку, — как такая женщина как ты умудрилась связать жизнь с Лодуром?
Ангаборда прикусила губу.
— Что удивительного? Я не одна польстилась на его веселый нрав. Да и в те времена, — Ангаборда вздохнула, — Лодур был хорош собой. А как умел смешить меня! Сейчас-то он, верно, постарел, погрузнел. Облысел.
— Ничуть не бывало, — сказала Фригга с досадой. — Все так же статен и все такой же смешливый. Мужчин года только красят, не то, что нас.
— Вот как.
— Нет ли в тебе сожаления, что так скоро согласилась выйти за Ньрда?
— Я надеюсь, что Ньрд станет отцом Йормуну.
— Йормунганду? Он уже взрослый мальчик.
Ангаборда поморщилась.
— Ты же знаешь, Фригга, что сыновьям нужен отец. У Фенрира и Хель вместо него был Йормун, поэтому он такой… такой, какой есть. А у Йормуна была только я.
— Он не помнит Лодура?
— Он считает, что помнит, но не поручусь.
Фригга понимающе кивнула.
— Дело не в союзе с Ирмунсулем, верно? — сказала Ангаборда.
— Почему ты так решила, милая?
— Предчувствие.
Йормунганд расталкивал людей рядом со столами с питьем и угощением. Если бы ему было одиннадцать лет, думал он, и он был бы Фенриром, то, прежде всего, пошел бы сюда, к вкусным запахам и прохладному сидру. Но Фенрира нигде не было. Йормунганд попробовал спрашивать толкущихся рядом людей, но гости Альфедра отворачивались, слуги отрицательно качали головами, а служанки его пугались. Йормунганд сообразил, что мог попросить своих людей, тот небольшой отряд, приехавший с ними, но тогда мать узнает, что он не уследил за младшим братом. Да и Хильд, командир отряда, не очень хорошо понимал здешний язык. Он бы только пугал местных, но ничего бы не выяснил.
Ни Йормунганд, ни Хель пальцем бы не пошевелили, если бы Фенрир удрал в Ирмунсуле. Там каждый знал их шкодливого братца. За короткий срок Фенрир умудрялся создать неразбериху на ровном месте. Опрокинуть тележку с рыбой ради того, чтоб узнать, правда ли, что свежая рыба лежит только наверху, а снизу она вся гнилая. Украсть жеребенка «всего лишь покататься». Разрисовать охряной краской белоснежные покрывала жриц прямо перед церемонией. Йормунганду за такое шкуру бы спустили, но Фенриру мать прощала, а от старшего брата Фенрир получал разве что подзатыльник. А Хель и вовсе баловала малыша.
Однажды, когда Фенрир был еще совсем маленький, на озере возле их дома поселились тролли. Мелкие зубастые существа задирали мелкую скотину, собак и оставленных без присмотра детей. Хель пришла домой в слезах и с пятнами рвоты на подоле, когда обнаружила тело трехлетнего сына служанки во дворе. Фенрира она не отпускала от себя ни на шаг. Характер у него уже тогда был не сахар, но она терпела. Служанкам не доверяла, памятуя о том, что одна из них не доглядела за собственным сыном. Хель побледнела и осунулась, Ангаборда назначила награду за голову каждого тролля, а Йормунганд все искал способы извести пакостников. Он ставил ловушки и рисовал защитные руны, но полностью избавиться от напасти не удавалось.
И все было вроде как всегда, солнце светило, трава зеленела, мухи кусались, только дети больше не играли возле ручейков, стих собачий лай во дворах, а пастухи и владельцы отар ходили мрачные и хмурые. И Хель обнимала тонкими ручонками младшего брата, будто и правда могла защитить от мерзких плотоядных существ.
Через три недели Йормунганд нашел своего пса с дырой в брюхе и выпотрошенным. Он лежал с оскаленными зубами, пялясь остекленевшим глазом в серое небо. В животе псины зияла дыра. Йормунганд понял, что его потрошили еще до того, как он успел околеть. Наверное, подобное видела и Хель.