Леди никогда не лжет
Леди Морли за его спиной кашлянула, потом еще раз.
— Признаюсь, небезынтересно слушать, как вы, джентльмены, разговариваете друг с другом. Вы весьма откровенны.
— Да так… болтаем о всякой чепухе.
— Я не могла не думать, что вы на самом деле имели в виду.
«Уоллингфорд, будь ты проклят вместе со всеми своими потомками!»
— Да ничего конкретного. Обычная ни к чему не обязывающая болтовня.
— Нет, вы не поняли, меня интересует, что из ваших слов было пустой болтовней, а что вы говорили искренне. — Она говорила тихо и просто, что было совершенно не похоже на обычный для нее громкий безапелляционный тон. Создавалось впечатление, что с нее в одночасье слетело все наносное, искусственное.
— Да я уже и не припомню, что говорил, — засуетился Финн. Он опустил глаза на свои руки, убедился, что пальцы дрожат, и вцепился в край стола.
— Уоллингфорд сказал… — замялась Александра, но все же продолжила: — Я думала, вы захотите узнать, что он говорил о поцелуях.
Финн зажмурился. Ее голос — тихий, чуть растерянный — проникал прямо в душу. Нет, он не вынесет ее признаний!
— Кажется, он действительно что-то упоминал об этом. Я не прислушивался к его речам.
— Я хочу, чтобы вы знали, что это было лишь однажды, — заговорила она еще тише. — Я была очень молода. Это был мой первый выход в свет. Я думала… — запнулась она, — я была полна романтических мечтаний, как и все девушки. Думала, что стоит мне полюбить высокородного аристократа, как он тут же ответит мне столь же пылкой любовью, и будет солнце и радуга и… Да, он поцеловал меня, там, на террасе городского дома леди Пемброук, и это было приятно, и было солнце и радуга — все, как я надеялась. Настоящая страсть. Вы и представить себе не можете. Девятнадцатилетняя девочка… О, я была так глупа. Я думала, этот поцелуй означает, что он меня любит. Он так смотрел на меня… — Александра замолчала.
Финну хотелось подойти к ней, обнять, сказать, что… А что, собственно говоря, он может ей сказать? У него нет ни имени, ни титула, ни положения, словом, нет ничего, что можно было бы предложить леди Морли. Его мать — падшая женщина, которая живет в Ричмонде в доме, купленном для нее мужчиной — не ее мужем.
— Я была наивной дурой, — снова подала голос Александра. — Понимаете, я пошла за ним и в конце концов нашла в библиотеке…
Финн со свистом втянул носом воздух.
Ну, да, насколько я поняла, вы слышали эту историю. Я вошла — само воплощение трагизма и пафоса, его поцелуй все еще горел на моих губах, а он стоял со спущенными до колен штанами, а перед ним навалилась на стол женщина с задранными юбками. Знаете, таким образом быстро и окончательно избавляешься от девичьих иллюзий. Неделей позже я приняла предложение лорда Морли, и с тех пор всегда смеялась, когда при мне кто-то заговаривал о любви.
— Мне очень жаль, — тихо сказал Финн.
Александра не ответила. Он чувствовал ее присутствие, слышал ритмичное дыхание.
— Да, наверное, — в конце концов выдохнула она.
Его пальцы нервно теребили газовую горелку.
— Не теряйте надежды, леди Морли. Вы молоды и красивы. В мире еще не совсем перевелись хорошие добрые мужчины, уверяю вас.
— Красива? Но я вовсе не красива. Я умею преподнести себя, а это вовсе не одно и то же.
— Чепуха. Вы очень красивы.
Александра заколебалась:
— Вы так добры. Спасибо вам. Мне бы хотелось…
— О чем вы? — Его пальцы вцепились в газовую горелку, словно в последнюю надежду.
— Мне бы очень хотелось… — Судя по шороху, она сделала неуверенный шаг. К сожалению, у Финна не было глаз на затылке, и он не видел куда. — Мне бы хотелось сказать, как потрясающе красивы вы.
Финн понятия не имел, что сердце может стучать так громко.
— Что за ерунда!
— Это не ерунда. — Теперь она заговорила торопливо: — Ваш блестящий ум, ваше лицо, глаза… А ваши руки, о, как мне нравятся ваши руки, большие, сильные и ловкие. Они могут и раздавить орех, и паять тоненькие проводки.
Финн наконец нашел в себе силы обернуться. Она стояла в середине мастерской, освещенная послеполуденным солнцем, красивая и желанная. И в душе Финна что-то сломалось. Он быстро подошел к ожидавшей его женщине и обнял ее, а потом наклонился и нежно поцеловал.
Когда Александре было восемь лет, она подсмотрела, как кухарка наполняет стеклянные бутылки из большой дубовой бочки и запечатывает их. Тогда Александра поинтересовалась, что в бочке, и служанка ответила, что это сидр из прошлогоднего урожая яблок. Хозяин и хозяйка будут его пить зимой. Александра, очень любившая яблоки, решила, что это замечательная идея, и уже на следующий день, почувствовав жажду, отправилась в кладовку, открыла бутылку сидра и опорожнила ее.
Поцелуи Финеаса Берка опьянили ее так же, как тот сидр в детстве.
Несмотря на страсть и натиск, его губы касались ее медленно и осторожно — он словно пробовал ее на вкус, и последние жалкие остатки самоконтроля наконец покинули ее. Она почувствовала вкус чая, меда и мужчины, сладкий, экзотический и такой восхитительный, что ее губы открылись навстречу, желая большего, ожидая большего.
— Леди Морли, — прошептал он, — Александра. — И она поняла, что никогда в жизни не слышала ничего приятнее.
— Финеас, — выдохнула она. Как же это, оказывается, здорово, произносить его имя, когда его руки зарываются в ее волосы, вытаскивают шпильки, перебирают пряди… правда, грязные. — Финеас, — мечтательно повторила она.
Он слегка отстранился и прошептал:
— Называй меня Финн.
Его глаза были строгими и торжественными. Они заглянули в такие потаенные глубины ее естества, что потребовалось время, пока сказанное дошло до ее сознания.
— Финн? — переспросила она.
— Да. Я Финн, а не Финеас. Финеасом называет меня мать.
Александра почувствовала, что на ее лице расплывается улыбка.
— Финн, — повторила она и обняла мужчину за шею. Волосы у него на затылке оказались неожиданно тонкими и мягкими. — Финн, мой дорогой чудесный Финн. Назови меня еще раз по имени. Я снова хочу услышать, как оно звучит в твоих устах.
— Александра. — Он обнял ее крепче и снова поцеловал, на этот раз смелее. Его язык стал исследовать шелковистые глубины ее рта, а руки скользнули вниз и замерли на пояснице. Она прижалась к нему, желая почувствовать каждый дюйм сильного мужского тела, утонуть в нем, раствориться. Она больше не желала планировать, думать и действовать. Ей хотелось просто существовать.
Она хотела наконец стать собой.
Александра вовсе не намеревалась соблазнять его. Все было не совсем так. Почти до самого конца она контролировала себя, напоминала, что является вдовствующей маркизой, которая должна вести себя с безукоризненным достоинством в любой ситуации, даже лежа на грязном полу под экспериментальным автомобилем, задыхаясь от забившей горло грязи. Она внимательно прислушивалась к беседе, слышала, как Финн защищал ее, а братья Пенхоллоу обвиняли — это было довольно-таки унизительно. Даже неосторожная фраза Финна: «Она ляжет со мной в постель» была на время забыта — слишком велико было облегчение после ухода герцога.
Нет, она вела себя очень хорошо и даже придумала первую фразу, которую непременно произнесет, когда наконец-то вылезет из-под проклятой машины. («Какая ужасная грязь там внизу, мистер Берк; наверное, я уже такая же грязная, как вы».) Но тут она услышала слова Уоллингфорда.
«Что скажете, леди Морли, вы действительно влюбились в моего друга Берка?»
И ответ, моментально данный ее мозгом, рефлекторно, прежде чем она успела обдумать вопрос, заставил ее ноги подогнуться. Просто упасть в тесном пространстве буфета было некуда.
И вот теперь нежные губы Берка творили с ней чудеса. Он оторвался от ее губ, проложил поцелуями дорожку вниз к шее, нашел там чувствительную точку, о существовании которой она даже не подозревала, и касался ее то языком, то губами, заставляя Александру вздрагивать от непередаваемых ощущений. Ей стало трудно дышать, и она бессильно привалилась к мужчине, наслаждаясь каждым мгновением. Ей показалось, что даже солнце, заглянув в окошко, немного потускнело, не выдержав сравнения с пламенем их страсти.