Окно напротив (СИ)

Мурзя коснулась меня совершенно ледяной рукой. Я перехватила её взгляд, полный ужаса. Как только потуги отступали, женщина, тяжело дыша, умоляюще косилась на нас и скулила. Её жалобные стоны время от времени усиливались и заполняли собой всю палату, эхом отдаваясь в коридоре больницы.
Наконец, в руках женщины -врача блеснул скальпель. Осторожным движением она произвела надрез. На следующих потугах появилась головка.
- Первый пошел, - заметил усатый неонатолог, подталкивая совершенно белого, как мел, практиканта Костю Воропеева, к стулу.
Мальчишка плюхнулся на него, никак не реагируя на ватку с нашатырём.
Тело роженицы отчаянно напрягалось, пытаясь вытолкнуть из себя ребенка. Толстая акушерка разудало поставила руку между грудью и животом женщины, пытаясь нажатиями выдавливать его к выходу. Раздалось мучительное рычание, и нам показалось, что на лице мученицы полопались все капилляры. Глаза её покраснели, из груди вырвался сдавленный хрип.
Я зажмурилась, но Мурзя тут же больно надавила на мои пальцы. Пришлось открывать глаза. Ребенка уже утащил усатый неонатолог. Женщина лежала в полубессознательном состоянии, с надрезанной промежностью, из которой сочилась кровь.
- Рано расслабилась, голубушка, - заметила остроносая врач, заняв удобную позицию между её ног и ощупывая живот. – Сейчас будем рожать послед.
Я повернулась и оглядела совершенно ошеломленных одногруппников. Мы все напоминали взволнованных сурикатов, в недоумении и растерянности таращившихся вокруг. Увиденное нас поразило и абсолютно никого не могло оставить равнодушным.
***
- Шикарно! Нет, ну, ты видела?
Мурзя растянулась на сидении, вытянув перед собой длиннющие ноги, обтянутые джинсами. Её тоненькая шубка, едва доходящая до середины бедра, местами пообтерлась и выглядела немало побитой жизнью. Девушку это ни капли не смущало. Она и в шубке-обдергайке и без нее была на редкость хорошенькой: смуглой, высокой, с аккуратными пухлыми губками и длинной черной косой.
Автобус тронулся, оставляя на остановке наших одногруппников. Ребята едва успели помахать нам руками, как их тут же поглотил очередной, неизвестно откуда налетевший, снежный вихрь. И за что нам этот адский холод ранней весной? Когда все живут предчувствием потепления?
Я села рядом и поставила сумку на колени. Все пассажиры выглядели жутко раздраженными длительным ожиданием автобуса в мороз. Подошедшая кондуктор, строго оглядев нас с головы до ног, проверила предъявленные ей проездные и с видом победителя удалилась.
Мурзя выдохнула на стекло и пальцем в пушистой перчатке нарисовала сердечко.
- О чем ты? – спросила я.
- О родах.
- И что в них шикарного?
- Ты тоже, как и парни, думаешь, что это было омерзительно?
Я опустила голову и взглянула на тоненький браслет часов на своей руке. Задерживаюсь уже на три часа. Как обидно! Серега должен был позвонить из общаги. Переживает, наверно. Ему редко удавалось воспользоваться тамошним телефоном, поэтому опоздание лишало меня и без того почти уникальной возможности поболтать с ним пять-десять минуточек.
- Думаю, это было… обычно.
Конечно, она мне не поверила! Мурзя кивнула и приглушенно хихикнула. Нас всех потрясло это «обычное» действо.
- Считаю, что парням нужно показывать такое в обязательном порядке! В старших классах школы. – Она выдохнула на свои пальцы и потерла ладошки друг о друга, чтобы быстрее согреть руки. – Почему женщины должны заботиться о контрацепции? Они сунул-вынул и пошел, а нам вон как приходится мучиться!
- Мурзя, - прошептала я ей на ухо, - у тебя слишком толстая шапка. Ты себя не слышишь и потому так орешь, что на тебя весь автобус косится.
- А, может, я этого? Провожу ликвидацию безграмотности, а? – Она рассмеялась, поднимая шапку та, чтобы ухо оставалось открытым. – А что? Всё бесплатно, денег не беру! Просвещайтесь на здоровье!
- Если молоденьким мальчишкам показывать роды, они еще надолго останутся девственниками.
- Это ли не хорошо? – не унималась подруга. – Меньше абортов!
- Не знаю. Может, мужчин стоит оберегать от такого зрелища…
Она толкнула меня в бок с такой силой, что я чуть не вылетела в проход.
- Ты теперь тоже боишься рожать?
- Да, - призналась я, возвращая задницу на сидение.
- А я нет!
Автобус остановился, чтобы принять через открывшуюся дверь новых пассажиров. Мы замолчали, думая каждый о своем. Я сгибала и разгибала заледеневшие пальцы ног, надеясь на скорый прилив крови к этой части тела. Пожалуй, стоило бы надеть валенки в такую погоду. Интересно, чем там занимается Серега? Сильно злится на меня? Переживает ли?
В открытую дверь влетало чересчур много морозного воздуха. Все сидевшие в нетерпении постукивали ногами и дрожали.
- Думаешь, ей было сильно больно? – наклонившись ко мне, спросила Машка.
- Она так потела…
- А еще эти глаза её безумные! – Мурзеева изобразила подобие ожившей мумии с кривым раззявленным ртом. – Так и лезли из орбит. А-а-а! Жуть!
- А Максиму так вообще, вроде всё понравилось. Ну, пожелтел, побледнел. Ерунда же!
Мы захохотали в голос. Пассажиры не упустили случая обернуться и одарить нас гневным взглядом.
- А помнишь, как она вопила? – Пряча лицо в ладонях, прошептала Мурзя. – Отрежьте мне руку, ногу, но только прекратите это!
- Я вот смотрю на тебя, - шепнула я ей на ухо, - и думаю, что если ты будешь меньше ржать, то, пожалуй, станешь хорошим медиком.
Она выпрямилась и поправила шапку. Строгая тетка-кондуктор продолжала неотрывно пялиться в нашу сторону.
- Неужели, тебе не смешно?
- И да, и нет.
Машка наградила меня очередным толчком.
- Зануда!
- Ты уже думала, что будет, когда ты закончишь учагу?
Мурзеева поерзала на сидении, разглядывая нарисованное на стекле сердечко, быстро исчезающее и обрастающее льдом.
- Я хотела бы делать что-то полезное. Вполне можно попробовать стать акушером.
Мне вдруг захотелось встать и пробежаться по салону, чтобы оледеневший дерматин, которым было обтянуто сидение, перестал морозить мне зад. Как раз в этот момент автобус подбросило на кочке.
- Иногда я спрашиваю себя, это ли наш потолок? – Я протянула руку и крепко ухватилась за поручень. - Мы еще молодые. Можно поступить в университет и сделать хорошую карьеру. Хирурга, например.