Волны святого волшебства

Анжела устроилась в шезлонге.
— Наши биографии, да? — язвительно пробормотала она.
Последовало странно напряженное молчание. Затем он буркнул почти грубо:
— Ну уж нет!
— О, — сказала Анжела, удивленная и немного обиженная. — Я не имела ввиду ваши секреты…
Он подошел и уселся рядом с ней на шезлонге. Она подобрала ноги, чтобы дать ему место. Это оставило между ними маленький, но существенный промежуток. Он бросил на нее холодный взгляд.
— Проблема не в секретах, Анжела. Есть кое-что поважнее. То, что ты хочешь, то, что ты чувствуешь, то, чего ты даже себе не можешь позволить. Подавленные эмоции — в этом нет ни: чего хорошего.
Анжела уставилась на него.
— Я не подавляю свои эмоции.
Ей показалось, что его глаза блеснули в отдаленном свете лампы. Затем он откинулся, положив руку на спинку кресла.
— О, нет, подавляете. — Он снова поддразнивал ее. — Если вам страшно, надо выпустить пар. Закричать. Наброситься на меня прежде всего за то, что привез вас сюда. Ударить меня, если угодно. — Он неожиданно улыбнулся. — Выпустите эмоции, и вы избавитесь от них. Затолкайте их внутрь, и тут же получите проблемы на будущее.
Несмотря на небрежный тон, темные глаза глядели на удивление проницательно. Все это очень мило, — подумала Анжела, с беспокойством встречая его взгляд, — но он слишком много видит.
Внезапно волна тревоги затопила ее. Она не совсем понимала, в чем дело. Но поняла, что ее тревожит, как бы эти проницательные глаза не разглядели ее чувства, ее тщательно скрываемую любовь.
Анжела осторожно заговорила. — Но, может быть, и лучше отложить проблемы на будущее? Я имею в виду, если сейчас с ними не можешь справиться.
Снова последовало тревожное молчание. — У вас был прекрасный повод хорошенько закричать, — весело сказал Фил наконец.
Значит, он не так уж много заметил. По иронии судьбы Анжеле тут же захотелось, чтобы он заметил побольше. Она улыбнулась, но рассеянно.
— Может быть. Но есть масса вещей, делать которые у меня нет ни малейшего повода.
Она вызывала его на вопросы. Это было очень опасно. Она затаила дыхание. Снова последовало молчание, более долгое. Анжела чувствовала, что он ждет, чтобы она заговорила. Но она не сделала этого. Не смогла.
Затем Фил сказал хриплым голосом:
— Я знаю. Можете ничего не говорить. Но почему вы думаете, что я…
Он оборвал себя, разглядывая ее напряженное лицо. Его глаза потемнели, и он что-то сказал сквозь зубы. Анжеле показалось, что это подозрительно похоже на ругательство. Затем он встал и прибавил света, подкрутив фитиль лампы.
— Не старайтесь быть слишком благонравной, Анжела, — бросил он через плечо. — У вас был тяжелый период. — Он помолчал. — Я, конечно, имею в виду не шторм. Вы заслужили право даже устроить истерику, если захотите.
Она слушала его с недоверием. А он будет утешать ее, как в день наводнения? Словно она — ребенок? Разве он не видел, что ей это не нравится? Если он снова назовет ее ребенком, она этого не вынесет.
Она сказала:
— Не надо проявлять ко мне доброту, Фил. Он стоял очень тихо спиной к ней. Затем сделал быстрый отвергающий жест, словно эта мысль была ему отвратительна.
— Уж я-то вряд ли бываю к кому-то добр. Вы это знаете. Говорить одинокой девице, что она имеет право на чувства, — не значит проявлять доброту.
Анжела чувствовала себя так, словно он ее ударил.
— Одинокая девица… Вы меня такой видите? — прошептала она.
Он не смотрел на нее.
— Это не должно вас обижать, — сухо сказал он. — А как еще вас назвать, если вашей единственной компанией в миссии был полусумасшедший отец?
— Там были люди, которые приходили в школу. И дети, — с трудом сказала Анжела.
Ей была невыносима его жалость. Невыносима.
Он повернулся к ней. Даже в плохо освещенной комнате она заметила, что в глазах у него было сочувствие.
— И все они шли дальше по своим делам, — мягко сказал он. — Не надо притворяться передо мной, Анжела. Вы говорили мне о своем одиночестве. Уж мне-то хорошо знакомо это чувство — Красивый рот покривился. — Еще одно, в чем мы похожи… — Фил быстро подошел и присел перед ней на корточки. Его глаза впились в нее.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— А я так думаю, понимаете. — Он говорил мягко, но неумолимо. — Вы слишком умны, чтобы не понимать. Неопытная — да, дурочка — нет. Разрази меня гром, уж никак не дура.
Анжела испытующе глядела ему в лицо. Ей было видно, что он разгневан, И здесь, похоже, была ее вина.
Она снова облизала сухие губы. Он находился так близко от нее, что она заметила, как при этом движении что-то вспыхнуло в его глазах. Его губы сжались в ниточку.
— Не делайте так, — бросил он.
Анжела дернулась, сконфуженная.
Он издал глубокий вздох, стараясь не потерять самообладания. Затем откинулся на пятки и начал разглядывать ее.
— Послушайте меня, Анжела. Не знаю, что вам обо мне наговорили, у сплетен свои законы, но, уверяю вас, вам незачем меня бояться, — сказал он с сильным нажимом.
Словно сосулька вонзилась ей в сердце. Она не шевельнулась, не сказала ни слова, ожидая, когда утихнет боль.
Он протянул руку и приподнял ей подбородок.
— Вы меня понимаете?
На помощь пришла гордость.
— Вы имеете в виду, что не собираетесь соблазнять меня, — с напускной храбростью заявила Анжела. — Не очень лестно. Но в данных обстоятельствах звучит вполне успокаивающе.
Он глядел на нее, сощурив глаза.
— Как вы сказали, я не дура, — продолжала она, повернув ледяной кинжал в свежей ране, — и понимаю, что вы не дали бы мне этого утешения, будь я хотя бы отчасти привлекательной женщиной.
Он шумно вздохнул и снова выругался на своем родном языке.
— Вы не слишком высокого мнения о моей нравственности, Анжела, не так ли?
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Я сужу на основании фактов, — сказала она.
Его глаза снова сверкнули. Он издал сдавленный смешок.
— Фактов, вами самой полученных? — съязвил он.
Анжела покраснела.
— Мне кажется, я вел себя безупречно, — насмешливо продолжал он. — Если помните, я даже предостерегал вас.
Она покраснела еще гуще. Ее глаза опустились под жгучим презрением его взгляда. Она не понимала, откуда взялось это презрение, но оно обрушивалось на нее так же неизбежно, как дикий ветер снаружи на ставни.
— Господь не велит мне оспаривать ваши свидетельства, — сказал Фил с ледяной яростью. — И, в конце концов, кто может вынести мне более справедливый приговор, чем нетронутая девица?
Он ловко вскочил на ноги. Анжела испуганно смотрела, на него снизу вверх. В гибком элегантном движении проступило нечто, говорящее о твердом намерении. Это тревожило. Анжела постаралась отодвинуться, в то время как он возвышался над ней в сгущающихся тенях, словно башня.
Быстрым, змеиным движением он схватил ее за руку и заставил встать. Она споткнулась о красивый коврик и чуть не упала. Фил не обратил на это никакого внимания. Он смотрел на нее сверху вниз, его мрачные глаза были полузакрыты.
— Вам ничего не приходит в голову? — сказал он хриплым резким шепотом.
— Ч-что вы имеете в виду?
— Нужды простых смертных, — сказал он, кривя губы. — Не изгоев. Обыкновенных человеческих существ. Обыкновенные человеческие потребности: немного тепла, немного утешения. Для вас ведь существует только белое или черное, злодеи или святые.
Анжела была напугана реакцией, которую, похоже, сама невольно вызвала. Но она не была трусихой. Она решительно взглянула в его гневные глаза.
— Именно потому, что верю только свидетельству собственных глаз…
— Есть еще более важное свидетельство, — прервал он ее дрожащим от возбуждения голосом. — Поверьте ему.
Он протащил ее последние несколько дюймов по скомканному коврику и закрыл ей рот обжигающим поцелуем.
  
Глава девятая
 
Такое действительно могло напугать. Но сильнее страха казался ненасытный голод, охвативший их обоих.