Веяние тихого ветра-A Voice in the Wind]

— Малкен, ты же сам видишь, как сложен этот молодой варвар, — женщины в Риме просто с ума сойдут от него во время зрелищ. — Север посмотрел на раскрасневшееся лицо Малкена, и его губы расплылись в циничной улыбке. — Да и некоторые мужчины тоже, насколько я могу судить по выражению твоего лица.
Малкен сжал свои полные губы. Он не мог глаз отвести от молодого варвара. Он знал, что германцы свирепы, но при виде голубых глаз этого юноши он почувствовал, как по нему пробежал трепетный холодок. Даже при том, что пленник был закован в цепи, Малкен не чувствовал себя в безопасности. Это раздражало его. Но деньги есть деньги, а Север требовал за этого пленника немалую сумму.
— Он красив, Север, спору нет, но вот только сможет ли он чему–нибудь научиться?
— Научиться?! — Север рассмеялся, отпустив волосы пленника. — Ты бы видел, как он сражался. Да он лучше всех тех гладиаторов, которых ты отправлял на арену за последние лет десять. — Тут его лицо помрачнело. — В первые же минуты битвы он перебил с дюжину обученных легионеров. Его едва могли сдержать четыре воина. Его окровавленное копье не могли у него вырвать из рук… пока я не ударил его по голове. — Тут он снова рассмеялся. — Я не думаю, что его надо будет чему–то обучать. Просто держи его на привязи, пока не наступит пора выпустить его на арену.
Малкен с восхищением смотрел на горы мышц этого мощного юноши. Если помазать его маслом, он вообще будет похож на бронзового бога. А эта копна светлых волос… Римляне любят блондинов!
— И все же, — сказал Малкен, разочарованно вздохнув и делая последнюю попытку сбить цену, — по–моему, ты запрашиваешь слишком много.
— Он стоит таких денег. За него можно было бы дать и больше!
— А я думаю, сам Марс столько не стоит.
Север пожал плечами:
— Что ж, очень жаль. — Он направился к двери. — Пошли. Продам тебе двух других, но похуже.
— И ты не торгуешься?
— Этак мы с тобой только время зря потратим. Прохор не задумываясь купит его за несколько тысяч сестерциев.
— Прохор! — при одном упоминании о конкуренте Малкен приходил в бешенство.
— Да, он приедет завтра.
— Ну, хорошо, — нетерпеливо сказал Малкен, и его лицо при этом помрачнело, — я возьму этого.
Север довольно улыбнулся:
— Вот это уже другой разговор, Малкен. Ты начинаешь соображать, когда дело доходит до человеческой плоти.
— А ты, мой дорогой Север, ловкий пройдоха.
— Будешь смотреть других?
— Ты же сказал, что они хуже. Предложи их Прохору. Я подпишу договор на этого, а деньги пошлю тебе, как только вернусь в Рим.
— Решено.
Малкен подошел к двери и открыл ее. К нему быстро подошел какой–то человек в простой тунике. Малкен кивнул в сторону Атрета. Он понимал, что путь до лудуса — школы гладиаторов — неблизкий:
— Позаботься о нем, Квинт. У него раны кровоточат. Я не хочу, чтобы он потерял много крови и умер еще до того, как мы доберемся до лудуса в Капуе.
  
3
 
Децим Виндаций Валериан выпил еще вина и с резким стуком поставил серебряную чашу на мраморный стол. Он посмотрел через мраморный стол на своего сына, который развалился на диване с ленивым взором на красивом лице. Этот молодой человек явно испытывал его терпение. Они уже говорили больше часа, и Децим так ничего и не добился.
Марк потягивал итальянское фалернское и кивал: «Отличное вино, отец». Этот комплимент был встречен каменным взглядом. Как всегда, отец пытался наставить сына на тот путь, который сам для него выбрал. Марк улыбался про себя. Неужели отец действительно ждет от него уступок? Но ведь он уже не мальчик. Поймет ли когда–нибудь Валериан–старший, что у его сына свои планы, свой путь в жизни?
Его отец был неугомонным человеком, который легко раздражался, если его сын делал что–нибудь не так, как ему бы хотелось. Вот и сейчас он вел с ним эти бесконечные разговоры и держался внешне спокойно, но Марк прекрасно знал, что такое спокойствие — всего лишь ширма, скрывающая кипящий вулкан эмоций.
— Веспасиан, при всей его военной мудрости и тактическом таланте, все равно плебей, Марк. И, будучи плебеем, он ненавидит аристократию, которая едва не уничтожила нашу империю. Один сенатор провозгласил, что его род принадлежит императорской линии Юпитера. Так Веспасиан ему в лицо рассмеялся.
Марк пожал плечами и приподнялся на диване:
— Я слышал это, отец. Он убрал четырех сенаторов, чей род восходит к Ромулу и Рему.
— И ты веришь в эту чушь?
— В моих интересах верить в это. Флавий даже не скрывает, что является сыном испанского сборщика налогов, и это может стать его окончательным падением. Он простолюдин, который захватил власть над империей, основанной императорами.
— Если ты самая большая собака, это еще не значит, что ты самая умная или лучшая. У Веспасиана, может быть, и нет такой родословной, но он прирожденный правитель.
— Разделяю твое восхищение Веспасианом, отец. Гальба был выжившим из ума стариком, а Отон — скрягой и тупицей. Что касается Вителлия, то у меня такое ощущение, что он хотел стать императором только для того, чтобы набить себе брюхо гусиными потрохами и язычками колибри. Другого такого обжоры я в жизни не видал. — Презрительная улыбка сошла у него с лица. — Так что Веспасиан сейчас, пожалуй, единственный правитель, способный удержать империю.
— Вот именно, и ему сейчас, как никогда, нужны толковые помощники в лице сильных молодых сенаторов.
Лицо Марка стало жестким. Вот оно в чем дело! То–то он думал, почему это отец совершенно не стал настаивать, когда Марк отказался от предложения выгодно женить его. Теперь все становилось ясно. Отец думал о более высокой цели — политике. Об этом кровавом спорте, как ее называл Марк.
Последние несколько лет боги не миловали его отца. В результате пожара и народных волнений Децим Валериан лишился нескольких хранилищ и потерял миллионы сестерциев состояния. Он проклинал Нерона, хотя тот изо всех сил старался свалить вину за эти беды на секту христиан. Приближенные знали о мечтах Нерона полностью перестроить Рим и назвать его Нерополисом. Но вместо этого разъяренный народ лишь довершил разрушение города.
При этом, с позволения сказать, правлении Нерона Рим то и дело сотрясали волнения.
Император Гальба оказался полным глупцом. Приказав всем, кто получал от Нерона дары и денежные вознаграждения, вернуть в казну девяносто процентов от полученного, он тем самым приблизил свою смерть. Прошло всего несколько недель, и легионеры императорской охраны — преторианская гвардия — принесли его голову Отону и провозгласили этого обанкротившегося торговца новым императором Рима.
Рим был в шоке.
Отон оказался ничуть не лучше. Когда легионы Вителлия вторглись в Италию и разгромили северные гарнизоны преторианцев, Отон покончил с собой. Но как только Вителлий пришел к власти, он лишь усугубил ситуацию, переложив все свои обязанности на Асиатиса, пользовавшегося безраздельной властью. Вителлий, эта глупая свинья, полностью предался лени и бесконечным пирам.
По мере того как власть в Риме лихорадило, волнения разрастались по всей империи. Продолжались восстания в Иудее. Восстала Галлия. Германские племена под командованием воспитанного в Риме Цивилиса объединились и напали на передовые посты.
Судьба Рима висела на волоске.
Веспасиану необходимо было снова поставить Рим на ноги. Когда до провинций долетела весть о распаде власти в центре, ведущие легионы провозгласили своим императором Веспасиана и послали мощное войско генерала Антония в Италию, чтобы свергнуть Вителлия. Разбив войска Вителлия в битве при Кремоне, Антоний вошел в Рим, где перебил остатки сил, верных Вителлию. Сам Вителлий скрывался во дворце, но был обнаружен там, после чего его с позором провели по улицам города. Граждане города забросали его навозом, а потом нещадно забили до смерти. Но горожане и воины не успокоились даже после его смерти. Его изуродованное тело долго таскали по улицам и в конце концов сбросили в грязный Тибр.