Веяние тихого ветра-A Voice in the Wind]
— Я надеялся убедить Марка в том, что новый порядок может принести империи такие необходимые сейчас перемены, — сказал он, взяв руку Фебы в свои руки.
— Разве желание восстановить Рим не достойно уважения? — спросила она, положив поверх его ладоней вторую свою руку. Он казался таким обеспокоенным, в последнее время он выглядел не лучшим образом, хотя и не говорил никому, что именно его гнетет. Возможно, все дело было только в его беспокойстве за будущее Марка. И Юлии.
— Рим необходимо восстанавливать, — сказал Децим, но он знал, что судьба империи беспокоит Марка лишь постольку, поскольку это затрагивает его личные интересы. Желая возрождать римские дома, Марк не преследовал никаких альтруистических целей. Единственным мотивом для него было желание приумножить богатства семьи Валериана. Нельзя заниматься чем–то в жизни, не зная, для чего именно ты это делаешь, а Марк все делал главным образом ради денег.
Децим полагал, что Марк слишком много думает о деньгах. Он сам большую часть жизни посвятил тому, чтобы обеспечить своей семье достойное будущее через различные предприятия. Он начал трудиться в Ефесе, став совладельцем небольшого корабля. Теперь у него был свой богатый дом в самом Риме, а в его власти находился весь торговый флот. Его корабли бороздили все известные моря и доставляли грузы с берегов практически всех стран Римской империи: скот и шерсть из Сицилии; рабов из Британии; диких зверей с берегов Африки; редкие эссенции, драгоценности и евнухов из Партии и Персии; зерно из Египта; корицу, алоэ и настой опия из Аравии.
Караваны Валериана доходили до самого Китая и привозили оттуда шелк, краски и лекарства; другие караваны доходили до Индии, возвращаясь оттуда с перцем, специями и лечебными травами, а также с жемчугом, сардониксом, драгоценными камнями, карбункулами. Караваны Валериана могли поставить все, на что только был спрос на римских рынках.
Еще когда Марк был мальчиком, Децим обратил внимание на его способности. У Марка был дар делать деньги. Он умел нестандартно мыслить, обладал невероятной интуицией. Кроме того, он прекрасно разбирался в людях. Децим гордился этими природными дарованиями своего сына, но в то же время видел в нем одну черту, которая его сильно огорчала. Обладая редкими очарованием и проницательностью, Марк ловко манипулировал людьми.
Децим помнил, когда он впервые увидел, каким холодным и расчетливым стал Марк. Случилось это три года назад, когда Марку было девятнадцать лет.
— Песок даст больше золота, чем хлеб, отец.
— Но людям нужен хлеб.
— Они хотят зрелищ, но невозможно наслаждаться зрелищами без песка, впитывающего кровь.
— Но сотни людей голодают, и им нужна пища. А мы должны думать о наипервейшем благе нашего народа.
Тогда сын впервые бросил ему вызов:
— Хорошо, пусть в порт войдут два корабля, один из которых будет загружен хлебом, а второй песком, и мы посмотрим, какой груз купят и разгрузят быстрее. Если хлеб, то я в течение последующего года буду делать все, что ты мне скажешь. Но если песок, ты предоставишь мне возможность распоряжаться шестью кораблями так, как я того хочу.
Децим не сомневался, что нужда окажется сильнее желания. Так ему диктовал здравый смысл…
В конце концов, ему пришлось отдать Марку шесть своих кораблей. Децим с грустью поймал себя на мысли: он радуется тому обстоятельству, что Марк будет теперь перевозить на них лес и камень для строительства, а не песок и будущие жертвы кровавых зрелищ на арене.
Отец вздохнул. Феба ошибалась, утверждая, что Марк стал бесцельным. Марк был простодушным в своем стремлении к богатству и удовольствиям — всему, что он только мог взять.
* * *У входной двери Марк завернулся в свой плащ и поцеловал Юлию в лоб.
— Возьму тебя на зрелища, когда немного подрастешь.
Юлия капризно затопала ногами, обутыми в сандалии.
— Терпеть не могу, когда ты считаешь меня маленькой, Марк, — сказала она. Когда Марк открыл дверь, чтобы уйти, она быстро схватила его за руку, — Марк, ну пожалуйста. Ты же обещал.
— Ничего я тебе не обещал, — смеясь, сказал он.
— Ну-у… почти обещал. Ма–арк. Ну так нечестно. Я никогда еще не была на зрелищах и умру, если не попаду туда.
— Но ты же знаешь, какую головомойку устроит мне мама, если я тебя возьму.
— Ну, она же все равно простит тебя, ты и сам знаешь. Да мама может вообще об этом не узнать. Скажешь ей, что взял меня покататься на своей новой колеснице. Возьми меня только на один–два часика. Пожалуйста. Ну, Марк. Мне так обидно — в нашей компании только я одна еще не видела бои гладиаторов.
— Ну, хорошо, я подумаю.
Юлия понимала, что он не возьмет ее. Отойдя немного назад, она наклонила голову.
— Глафира сказала мне, что ты ходишь туда с Аррией. А она всего на три года старше меня.
— Так то Аррия…
— И вообще, это не по–римски — не ходить на зрелища!
Марк быстро закрыл ей рот рукой и прижал палец к губам.
— Еще раз так закричишь, я вообще никуда тебя брать не стану. — По щекам сестры быстро потекли слезы, и Марк смягчился: — Но, как бы то ни было, сейчас я просто не могу взять тебя с собой.
— Потому что ты разочаровал отца тем, что в тебе нет благородных амбиций? — с иронией спросила Юлия.
— В политике я не вижу ничего благородного. Как и в женитьбе.
Юлия смотрела на него, широко раскрыв глаза.
— Отец хочет, чтобы ты женился? На ком?
— Он только высказал общее пожелание, не говоря ничего конкретного, — зная о том, как Юлия любит посплетничать, Марк не хотел, чтобы слухи о его нежелании жениться на Олимпии дошли до семьи Гарибальди через уста одной из подруг Юлии. Кроме того, он не столько не желал жениться на Олимпии, сколько не желал жениться вообще. Сама мысль о том, что остаток жизни ему придется провести только с одной женщиной, была для него невыносима.
Во время страстного романа с Аррией он еще подумывал о женитьбе на ней. Но здравый смысл заставил его замолчать. Аррия, прекрасная, восхитительная Аррия. Поначалу одна мысль о ней приводила его в неописуемый восторг. Иногда он чувствовал, как кровь стучит в висках, когда он смотрел, как она страстно выражает свои эмоции, глядя на схватку двух гладиаторов. Аррия была красива, очаровательна, остроумна, но, несмотря на все эти качества, она стала надоедать Марку.
— Вы с отцом проговорили больше часа. Просто ты не хочешь мне сказать, кто это. Никто другой мне этого не скажет. Я ведь уже не ребенок, Марк.
— Тогда перестань вести себя, как ребенок, — он поцеловал ее в щеку. — Мне надо идти.
— Если ты не возьмешь меня на зрелища, я скажу маме, что слышала о твоих отношениях с женой Патроба.
Ошеломленный, Марк мог только рассмеяться.
— Так–так… В нашем доме ты такого услышать не могла, — сказал он. — Бьюсь об заклад, это кто–то из твоих глупых подружек. — Он обошел ее сзади и крепко шлепнул по спине. Она вскрикнула от боли и зло сверкнула на него своими темными глазами.
Марк еще раз улыбнулся и сказал:
— Если я соглашусь взять тебя с собой… — Юлия тут же успокоилась, думая, что он уступает ей, и по ее лицу уже расплывалась победоносная улыбка, — я сказал если, маленькая егоза. Так вот, если я соглашусь, то будь уверена, что не из–за твоих угроз разнести слухи о жене сенатора!
Она жалобно надула губы.
— Но ты же знаешь, что я не стану этого делать.
— Даже если и станешь, мама тебе все равно не поверит, — сказал он, зная, что мать никогда бы не поверила, что он способен на такое.
Знала об этом и Юлия.
— Я так давно мечтала пойти на зрелища…
— Да тебе там плохо станет, когда ты впервые увидишь столько крови.
— Обещаю, что не опозорю тебя, Марк. Я даже не вздрогну, сколько бы там крови ни было. Клянусь тебе. Так когда мы пойдем? Завтра?
— Не торопись. Я возьму тебя в следующий раз, когда их будет проводить Антигон.
— О Марк, я люблю тебя. Я так люблю тебя, — сказала она, обнимая его.