Веяние тихого ветра-A Voice in the Wind]

— Я позабочусь обо всем, — сказал он и подозвал одного из рабов.
Когда Марк отдавал приказ о том, чтобы перевезти статую в сад Валериана в течение часа, Антигон пребывал в недоумении.
— Какой ты щедрый, Антигон, — заметила Аррия, — особенно к Марку, который вообще не понимает толку в истинной красоте.
Лениво откинувшись назад, Марк насмешливо улыбнулся, глядя на нее.
— Истинная красота — это редкость, и ее редко ценит тот, кто ею обладает.
Почувствовав прилив гнева, Аррия грациозно встала. Улыбнувшись, она положила свою руку, изящно украшенную драгоценностями, на плечо Антигона.
— Будь осторожен, дорогой друг, иначе окажешься жертвой плебейских амбиций.
Антигон посмотрел, как она уходит, после чего с усмешкой обратился к Марку:
— Аррия услышала о твоих похождениях с Фаннией.
— Одна женщина — это наслаждение, две женщины — это уже проклятие, — сказал Марк и вернулся снова к разговорам о политике и, в конечном счете, к составлению договоров. Он тоже мог бы воспользоваться тем обстоятельством, что Антигон становился сенатором. К восходу солнца у него уже были все гарантии того, что о нем скоро заговорят как о строителе Рима, а его сундуки будут наполнены золотыми монетами.
Он достигнет своей цели. Еще до того как ему исполнится двадцать пять лет, он станет богаче и выше по положению, чем отец.
  
5
 
Хадасса стояла среди множества других иудейских мужчин и женщин, а богато одетые ефесские работорговцы проходили между ними, выискивая товар поздоровее. Пока пленные шли с колонной Тита, их как–то охраняли, но после того как он отправился в Александрию, они были отданы на откуп работорговцам, накинувшимся на них, словно стервятники на падаль.
Семьсот самых крепких и ладных мужчин отправились вместе с Титом на юг, в Египет, глядя на развалины Иерусалима. Оттуда их повезут в Рим. Тит покажет этих пленных всему Риму во время триумфального марша, после чего те начнут в качестве гладиаторов выходить на арену.
Одна женщина закричала, когда римский стражник стал срывать с нее и без того изорванную тунику, чтобы работорговец мог ее как следует рассмотреть. Когда пленница попыталась прикрыться руками, стражник ударил ее. Сотрясаясь от плача, она стояла под пристальными взглядами двух мужчин.
— Эта и сестерция не стоит, разочарованно сказал работорговец и проследовал дальше. Стражник бросил женщине ее жалкое тряпье.
Самые красивые женщины уже побывали в руках римских офицеров, и теперь их продавали в тех городах, через которые гнали пленников. Оставшаяся колонна представляла собой довольно разношерстную толпу: большинство составляли старые женщины и дети, а также молодые девушки, которые были настолько непривлекательны, что на них едва обращали внимание даже римские воины. Но все же, несмотря на свою непривлекательность, у этих людей было одно преимущество. Они выжили, несмотря на месяцы изматывающих переходов и лишений. В каждом городе, через который проходил Тит, проводились зрелища, и тысячи пленников погибали. Эти же оставались в живых.
Когда Тит взял иродианскую царевну Веренику в свой двор, блеснул слабый свет надежды на то, что пленников минует страшная участь жертв зрелищ. Они молились о том, чтобы Вереника освободила их, как когда–то это сделала со своим народом царица Есфирь. Однако любовь Тита к юной и прекрасной царевне не принесла освобождения ее народу. Арены Кесарии Филипповой, Птолемея, Тира, Сидона, Верита и Антиохии жаждали крови иудеев. Из тысяч живших в Иерусалиме уцелело лишь несколько изможденных женщин. Хадасса страдала так же, как и другие. Смерть преследовала пленников по пятам, приходя к ним в виде жары, пыли, голода болезней и празднований римлянами победы. Когда легионы Тита и пленники дошли до Антиохии, от тех, кого силой угнали из Священного города, в живых осталось меньше половины.
Жители Антиохии вышли на улицы, чтобы приветствовать Тита как бога. Восторженные женщины следовали за красивым сыном императора, от них не отставали и дети. С недавних пор свободные иудеи Антиохии враждовали между собой, возбуждая тем самым ненависть сирийцев. Когда пленники проходили по улицам города, в них — в том числе и в Хадассу — летели камни, а сирийцы кричали им вслед оскорбления и требовали их смерти. Римские стражники в конце концов сумели оттеснить нападавших. По городу поползли слухи, будто сирийцы призывают Тита присоединить к этим пленным и свободных иудеев, живущих в этом городе, но Тит отказался это делать, и его даже стали раздражать эти прекращающиеся требования. В конце концов, что он будет делать с новыми пленниками? Страна иудеев разрушена, их Священный город лежит в развалинах, а у него уже достаточно пленных, необходимых для зрелищ в Риме. Кому нужны еще и эти?
Сирийцы требовали, чтобы бронзовые скрижали, на которых написаны привилегии иудеев, также исчезли из Антиохии, но Тит не стал делать и этого. Он даже совершил решительный шаг в противоположном направлении и, по причинам, известным только ему самому, провозгласил, что свободные иудеи Антиохии должны и дальше пользоваться всеми привилегиями, которые у них были до сих пор. Если этого не будет, сирийцам придется держать ответ перед Римом.
И если жизнь антиохийских иудеев была таким образом спасена, над жизнью изможденных пленников все больше нависала угроза. Решив избежать в будущем каких бы то ни было конфликтов в римских провинциях Иудеи, Тит задумал рассеять оставшихся в живых пленников по всем другим странам Римской империи. На крепких и работящих рабов спрос был всегда, на рынках их раскупали в больших количествах, грузили на корабли и увозили во все концы империи.
Одних иудеев отправляли в чрева сотен кораблей, где они проводили остаток своих дней, сидя за веслами. Других посылали в Галлию рубить деревья и поставлять лес для растущих римских городов. В огромном количестве их угоняли в Испанию, где они пасли скот или трудились на серебряных рудниках. Сотни других отправлялись в Грецию, чтобы работать на мраморных каменоломнях. Самых непокорных и гордых продавали их вековым врагам, египтянам. Они умирали от непосильного труда, когда грузили на баржи песок, — тот самый песок, который везли на арены империи, где он впитывал в себя кровь иудеев, потешающих римскую толпу.
Лучших пленных продали, остались самые слабые и непривлекательные. Среди последних нескольких сотен оказалась и Хадасса. Тому работорговцу, который теперь их осматривал, были нужны ткачи, полевые работники, работники по дому и проститутки. Сложив перед собой руки, Хадасса молилась Богу о том, чтобы Он, наконец, избавил ее от всех страданий.
— А как насчет этой? — спросил римский воин, указав на женщину из их ряда.
Смуглый ефесянин презрительно посмотрел на нее.
— Отвратительнее видеть не приходилось, — он двинулся дальше, продолжая пренебрежительным тоном оценивать женщин, которые остались в этой колонне. — Не забывай, я ведь покупаю рабынь для служения жрицами в храм Артемиды. Они должны быть красивыми.
Когда он подошел к Хадассе, ее сердце бешено заколотилось. Господи, пусть он пройдет мимо. Сделай меня невидимой. Лучше убирать нечистоты, чем служить какой–то языческой богине.
Работорговец остановился напротив нее. Хадасса уставилась на его сандалии из тонкой кожи с разноцветными застежками. Дорогое полотно его одежды было голубым и чистым. Работорговец продолжал рассматривать ее, и она почувствовала, что покрывается холодным потом и что у нее свело живот от страха.
— А вот эта, может, подойдет, — сказал вдруг покупатель. Он взял Хадассу за подбородок и приподнял ей голову. Она посмотрела ему в глаза и едва не лишилась чувств.
— Слишком молода, — сказал воин.
— Как это она еще уцелела? — покупатель повернул ее лицо вправо и влево. — Ну–ка, девочка, посмотрим твои зубки. Открой рот. — У Хадассы задрожал подбородок, когда она подчинилась. — Зубы хорошие.
— Уж больно тощая, — сказал римлянин.