Принцесса Бен (ЛП)
Я держала язык за зубами, опускала голову и подслушивала много разговоров, которые не предназначались для моих ушей, так что я узнала много фактов и историй о трагедии Барсука, как ее называли, и о роли Дракенсбетта. То, что Аншиенну не переходили, не означало, что этого нельзя было сделать. Обученные убийцы пересекали гору за пару дней, выжидали жертву и возвращались обратно по своим следам. На встрече с королевой после погребения король Дракенсбетта почти признался в преступлении. Я, к сожалению, не знала деталей, ведь эту тему королева запрещала обсуждать.
Было приятно слышать, что гнев королевы не был связан со мной, но я все еще хотела понять, чем король так оскорбил ее. Правду я узнала во время одной из примерок. Когда я перебралась в замок, королева не отправила людей за моими вещами (хотя их толком не было), за моими шерстяными юбками, запятнанными накидками и стоптанными башмаками, какие носили горные люди, эта одежда подходила для игр и приключений, она теперь мне не подходила. Она назначила свою портниху, чтобы та создала платья, подходящие для принцессы. Сияющий шелк, вышивка, кружева, мягкие ткани сшивали для меня, но на мне такие ткани не смотрелись с моим-то характером.
Портниха, мрачного вида женщина с постоянно сжатыми губами от привычки держать в них булавки, была заинтересована в этом задании меньше меня, но верно выполняла его, пытаясь превратить чайник в пирожное. С ней были две городские девушки, которые едва терпели ее нетерпение, хотя могли пребывать при дворце. Я стояла перед ними неподвижно, потому что тогда не ругали и не кололи булавками, и они забывали, что у меня были уши.
Так было и сегодня. Портниха пришла в плохом состоянии, потому что, как я узнала, королева хотела, чтобы она, человек искусства, гений ткани, закончила форму для солдат.
— Можно подумать, завтра на нас нападут, — фыркнула женщина, словно знала о тактике Дракенсбетта.
— Может, их армия испугается переходить гору! — сказала ее помощница, смеясь.
Хмурый взгляд портнихи заставил ее замолчать, и девушки выглядели виновато (как и я, но они на мое лицо не смотрели). Они обсудили нового красивого повара, вскоре портниха в очередной раз ушла в туалет (это она проделывала очень часто).
Я воспользовалась шансом.
— Чего боится армия Дракенсбетта?
Это были мои первые слова за долгое время, и девушки испуганно вздрогнули.
— Прошу, — взмолилась я. — Скажите. Умоляю.
Они переглянулись.
— Она имеет право, — сказала одна. — Тем более, ее мама вылечила твою сестру.
— О, да, — другая просияла. — Бедная Мэри, ее волосы выпадали клочьями, все было в жиже, и она не могла спать лежа, чтобы не запачкать подушку…
— Чего они боятся? — спросила я, не желая менять тему.
Девушки переглянулись и рассмеялись.
— Дракона!
— Что? Солдаты Дракенсбетта верят, что на Аншиенне живет дракон?
Первая девушка — без пострадавшей сестры — кивнула.
— Они говорят, что из-за этого король и ваша ма…
Девушки склонились к подолу платья, портниха вернулась в комнату.
Дракенсбетт винил в смерти моей матери дракона! И не простой народ шептался об этом, а сам король посмел прийти к королеве Софии в день смерти ее мужа — в день его похорон! — и заявить, что короля Фердинанда убило существо из сказок! Засада, убийство и похищение уже ужасны, но выдумывать причины — кошмар. Но когда Дракенсбетт вел себя честно и благородно? Этого врага можно было только презирать.
Но я их и боялась. Их ужасные деяния подходили к хитрой схеме, которую мы в Монтани, включая портниху, не видели. Конечно, королева требовала форму для солдат и повысила Ксавьера Младшего до ранга моего отца. Хотя мне было больно видеть человека на месте моего отца, я понимала причину.
Я много ночей сидела у окна библиотеки и смотрела на гору. Раньше я искала отца, а теперь проверяла каждую тень и выступ на признаки наступления врага. Я знала, что над моей головой солдаты тоже следили за горой, это меня мало успокаивало. Я переживала из-за того, что задумал Дракенсбетт, почему из-за них пострадали мои родители. Но мне было некому задавать вопросы, никто меня не поддерживал, не успокаивал, я оставалась наедине с уроками.
* * *
Мои часы были заняты раньше тыканьем палкой в дыры, бегом в грязи, это я очень любила. Я знала буквы и цифры, конечно, и читала любимые сказки, делала серьезную работу, когда заставляли. Я вела себя юно, играла в куклы, когда многие девочки Монтани уже занимались серьезными делами, но я и не готовилась жить на ферме или в магазинах. Впрочем, и я занималась работой, помогала порой маме. Пока она защищала меня от Софии, я была закрыта от образования практичными делами.
Королева-регент, как она теперь себя называла, разработала расписание, которое, по ее словам, сделало бы принцессу, жемчужину, из такой песчинки, как я. Она была в ужасе, когда узнала об уровне моих способностей. Уроки включали манеры, танцы, языки, историю, письмо, вышивку, верховую езду и музыку. До этого дня я не знала даже, что мне не нравится больше.
Почти каждый день проходил в обществе леди Беатрис, высокой костлявой женщины неизвестного возраста, которая не выходила без парика и слоя пудры, румян и помады, а еще нарисованной родинки где-то между скулой и подбородком, зависело от случая. Но учила она не очень.
История для нее была генеалогией, она рассказывала о происхождении королевы Софии. Хотя она говорила на нескольких языках, словарный запас ее касался тем моды, еды и бесполезных фраз. Она учила меня трем языкам сразу, и я порой говорила всякую ерунду, типа «шторы в этом зале милые», но на смеси языков, которую она не могла разгадать. Писать мне тоже не нравилось, ведь вид слов меня интересовал меньше, чем их значение, но она этого не понимала. Я бы лучше переписывала рецепты, но теперь это мне не позволялось.
Мои подруги из города, узнав о запрете их визитов, начали писать. Письма приносили при леди Беатрис, и она настаивала, чтобы я отвечала на «языке дворца», как она это называла. И она диктовала мне ответы, чтобы я запоминала заковыристые фразы придворного общения. Конечно, скоро мне перестали писать, ведь на их искренние вопросы и анекдоты приходили вычурные ответы.
Вышивку я терпеть не могла! Сколько ужасных часов я провела, вышивая платки цветами и инициалами, а Беатрис они не нравились.
— Когда-то, — возмущалась она, — сам принц попросит твой платок на память. Такое будет стыдно давать.
— Плевать на такое! — рявкнула я. — Плевать и на принца! — с ней не было толку говорить, она меня игнорировала.
— Помни, Беневоленс, — говорила она, протягивая мне квадрат ткани. — Это иголка, а не копье. Аккуратные стежки.
Танцам и музыке учил пухлый месье Гросбуш, чьи руки были холодными и влажными, как свежевыловленная рыба. И он тоже думал, что меня можно вдохновить достижениями ученых. Он заставлял меня танцевать полонез и гавот, он шумно выдыхал в такт, и мне нравилось наступать ему на банты на туфлях и ждать, пока он споткнется.
Он так и не узнал, что это я развязывала ленты. Как и леди Беатрис, которая играла одни и те же песни, он верил, что моя врожденная неуклюжесть была причиной боли в его лодыжках в конце каждого урока, а не моя хитрость.
Даже не буду описывать уроки скрипки.
Верховая езда состояла из того, что меня катали по внутреннему двору, пока я боком сидела в седле. Я с тоской смотрела на врата, но не попадала в город и окраину, стражи следили за мной, и мне не хватало сил пробиться. Я застряла в замке, как в скорлупе орех.
Но хуже всего были уроки манеры поведения. Здесь не только учили, как правильно приседать в реверансе, как ходить (я все время спотыкалась, особенно, на лестницах), но и манерам за столом. Завтрак в Монтани состоял из простой булочки с горячим шоколадом или горячим сидром для взрослых. А я рвала булочку, как хищник, шумно отхлебывала напиток и посыпала крошками… Как бы я ни старалась, вылетали отрыжки. Я сдалась и не перечила инстинктам.