Дозор навсегда. Лучшая фантастика 2018 (сборник)
– Понимаешь, Генри. Этот мир воскреснет как феникс из пепла и пара. И прочнее его не будет вовеки!
Молодой механик, всхлипывая от страха, рванул старика за шиворот, но ветхий ворот оторвался, остался в руке у Генри Уайта. Эндрюс плюхнулся на камни мостовой, порыв ветра опрокинул его навзничь. Гром заглушил слова его недавнего спутника, убегающего в сторону ближайшей открытой двери. Кажется, тот просил прощения.
– Ты слишком много извиняешься, Генри, – прохрипел старый Пит, глядя в небо. – Глупое занятие. Бесполезная трата вре…
Гондола аэростата заскребла днищем по мостовой. Люди, выдавливая в панике ладонями стекла тесного салона, выпрыгивали из нее, оставляя на брусчатке бурые мазки. Рыхлое тело паробуса колыхалось, его смяло на сторону, ударило порывом ветра о карнизы и шпили. Огонь поглотил липы, скамьи, потерянное кем-то в спешке клетчатое кепи, оплавил медные вывески, изогнул жестяные карнизы. Ткань, дерево, плоть превращались в пепел, и только маленькая серебристая звездочка, выпавшая из руки старика, вертелась в щели между камнями мостовой, по которым выстукивали тяжелые, словно металлические шарики, первые капли дождя.
* * *Паромобиль Форда остановился под медной табличкой с фамилиями «Фергюс и Штосс». Колокольчик звякнул, задергавшись на пружинке. Высокий представительный джентльмен, махнув шоферу, чтоб ждал в машине, вошел в мастерскую. Часовщик, заискивающе улыбаясь, положил на стол блестящие серебром часы и, словно бы невзначай, сдвинул салфетку, скрывавшую хронометр Пита.
– Благодарю вас, Фергюс, – с достоинством уронил гость. – Джонсон расплатится с вами. А это…
Джентльмен впился взглядом в матово поблескивающие часы. С кажущимся безразличием взял в руки, взвесил на ладони. Но его напускное равнодушие не обмануло Фергюса.
– Сколько вы хотите за этот брегет? – спросил гость.
– Триста… – выпалил часовщик, готовый в любой момент добавить: «За дюжину».
Джентльмен повертел в руках вещицу, поднес к уху, удовлетворенно хмыкнул. Захлопнув крышку, постучал по ней широким ногтем.
– Совершенно новый материал, – забормотал часовщик взволнованно. – Невозможно разбить.
– Мне нужно пятьдесят штук, – спокойно произнес джентльмен, оставляя размашистый росчерк в чековой книжке. – Для начала. Это возможно? Я плачу вперед.
– Возможно, конечно, возможно, – пролепетал часовщик, прикидывая в уме барыш. – Но мне нужно время… Немного времени…
– Это не ваша работа? – бросил гость слегка разочарованно. – Тогда пришлите мне мастера. У него недурная идея, а у меня хорошая команда. Конвейерная сборка поможет существенно снизить цену. Но модель определенно можно упростить. Сделать дешевле. И вся эта гравировка ни к чему. Передайте мастеру, что скоро каждый работяга будет щеголять такими часами.
Невдалеке что-то грохнуло. Отдаленные крики потонули в громовом раскате. За окнами мастерской на улицу обрушился дождь, выбив пыль из щелей мостовой.
– Что за погода, – пробормотал Фергюс, дрожащей рукой убирая в ящик стола чек.
Алекс де Клемешье
Дозор навсегда
– Что ж, так и станете молчать всю дорогу, любезный мой попутчик? – вздернул тонкие брови Гиацинтов и поправил кипенно-белые манжетки, едва выглядывающие из-под рукавов добротного сюртука из английской шерсти. – Ну-с, воля ваша, Леонид Алексеевич, а я бы не рекомендовал.
Леонид Епанчин, Светлый дозорный московского бюро, угрюмо смотрел в окно, на бесконечные снежные равнины, вдоль которых бежал их шустрый поезд. Соседство Темного коллеги превращало путешествие в настоящую муку, а совместное их задание вызывало праведное возмущение с того самого момента, как получил Леонид распоряжение руководства.
Гиацинтов меж тем, не дождавшись ответа, пожал плечами, нацепил монокль и вынул из внутреннего кармана сюртука газету. Ленька бросил случайный взгляд и фыркнул: позер! Фанфарон! Газета называлась «Симбирские ведомости» и датировалась нынешним числом. Ее никак не успели бы доставить в Москву к отправлению курьерского, а стало быть – раздобыл ее Гиацинтов через Сумрак. Возможно, нахально стащил у одного из пассажиров встречного почтового, с которым разминулись минутами ранее.
– Ах ты, Господи! – с преувеличенной экспрессией воскликнул Темный, пробежав глазами несколько небольших статеек на последней странице. – Вот ведь в какое место едем, Леонид Алексеевич!
Леньку, разумеется, так и подмывало переспросить, что тот имеет в виду. Однако избранная позиция равнодушного к любым репликам не позволила ему даже вытянуть шею, чтобы попытаться со своего места увидать заголовки.
– Ах, вандалы! Безбожники! – припечатывал огорченный Гиацинтов. – Ничего святого не осталось! Взгляните, Леонид Алексеевич, взгляните! Куда только смотрят местные Дозоры, раз такие известия попадают в газеты!
Епанчин взял-таки протянутые «Ведомости», отыскал нужную заметку. Рассказывалось, что на тюремном кладбище был совершен неправдоподобный в своей жестокости акт: некто раскопал могилу повешенного накануне убийцы. Тело было извлечено из гроба, после чего от него отсекли мизинцы на руках, вырвали все оставшиеся ногти, а также местами сбрили волосы. Никто не удосужился замести следы, то бишь убрать гроб с телом обратно в могилу и засыпать мерзлой землей.
– Вас поражает лишь то, что новость попала в газету? – спросил Леонид и со злостью швырнул «Ведомости» на столик. – Содеянное вы не осуждаете?
– Всей душой! – прижал ладони к груди Гиацинтов. – И испытываю глубокий стыд, поскольку ясно, что это дело рук кого-нибудь из низших Темных!
– Так-таки из низших? – оскалился Епанчин. – Зачем вы пытаетесь сбить меня с толку, Аркадий Прохорович? Проверяете, насколько я усвоил науку, которую мне преподавали в дозорной гимназии?
Гиацинтов сделал круглые глаза:
– Что за недоразумение? У вас разве другие мысли на сей счет?
– Ногти повешенных, мизинцы новопреставленных и – особенно! – волосы убийц и насильников – все это используют ведьмы, а никак не низшие Темные. Нет нужды убеждать меня в том, что могилу вскрыл оголодавший оборотень.
Гиацинтов картинно поаплодировал.
– Браво! Уж очень мне хотелось, простите, узнать, какою будет ваша реакция. Грешным делом, подумал – а вдруг и тут смолчит? Ну, тогда бы вы в моих глазах окончательно сделались овцой бессловесной, да еще и неумной в придачу.
Епанчин, раздраженный, снова фыркнул и отвернулся к окну.
– Не обижайтесь! – примирительно сказал Гиацинтов. – Я это исключительно для нашего же блага. Хочу знать, с каким человеком буду рука об руку, так сказать.
– Заметка – ваша работа? – нетерпеливо перебил Ленька.
– Хотите спросить, не липовая ли? Нет-с, сударь, вовсе даже настоящая. И о ней стоит призадуматься. Начать с того, что не должно быть в Симбирской губернии сейчас сильных ведьм. А слабым подобные… ингредиенты – ни к чему-с. Для будущих деяний их не сохранишь – не пшеница. Значит, пользоваться станут теперь, немедля, покуда не стекла в Сумрак сокрытая в них Сила. Ну-с, рассудите теперь, Леонид Алексеевич: как по-вашему, не по душу ли известной нам особы пожаловала на гастроли сильная Темная? Не для того ли, чтобы смутить нас с вами, голубчик? Не помешает ли?
– Помилуйте, Гиацинтов! – удивился Епанчин. – Что ведьме в нашем поручении?
Он и впрямь был удивлен предположением спутника. Преступление, совершенное ведьмой на тюремном кладбище, никак не могло относиться к тому пустячному делу, по которому они следовали в Симбирск. Губернские Дозоры, безусловно, будут отвлечены на поиски нарушителя, но Ленька и не предполагал обращаться в местные бюро за какой-либо помощью.
Едва начавшись, разговор угас сам собой, и больше Темный маг не делал попыток растормошить попутчика.
* * *Прибывали утром. Ленька чувствовал некоторое недомогание от плохо проведенной ночи – вроде и полной бессонницей он нынче не страдал, но и спал урывками. Гиацинтов (фанфарон и позер!) еще с вечера, щелкнув пальцами, превратил свой сюртук в домашнюю байковую куртку, а строгие брюки – в теплые пижамные, и расположился на узенькой постели со всем возможным комфортом. Спал он так тихо, что Епанчин всякий раз, едва забывшись дремой, тут же и вздергивался – все ему казалось, что Темный, дождавшись момента, бесшумно подкрадывается, тянет в полумраке купе руки к Ленькиному саквояжу со служебными амулетами и личными вещами. А может, и еще чего хуже.