Северная граница

Прежде чем отправиться в путь, они, как велела традиция, поделились друг с другом своими проблемами, каждый изложил свои соображения и претензии, если таковые у него имелись. В походе нет места взаимной неприязни; нельзя брать с собой в Опасное путешествие затаенную злобу или обиду. Армектанцы искренне верили, что Непостижимая Арилора — Военная Судьба — отворачивается от тех, кто, стоя в вооруженном строю, питает к товарищам по оружию скрытую обиду. Времени было мало, но солдаты выкроили несколько минут, чтобы посидеть полуобнаженными в большом обеденном зале, выпить вина, пошутить. Заглянул туда и Рават, словно забыв о своем звании; он стал командиром этих людей, и вскоре ему предстоит распоряжаться их жизнью, однако сейчас старый обычай требовал поравняться с ними и показать, что, несмотря на войну и волю Непостижимой Арилоры, все солдаты равны независимо от степеней и званий. Снимать доспехи он не стал, но с легионерами выпил и даже, решившись на откровенность, пробормотал что-то вполголоса о жгучей тоске по жене, которую не видел уже год. Солдаты оценили этот поступок, поскольку сами, замкнувшись в себе, редко когда демонстрировали какие-либо чувства.
Среди щитоносцев был один громбелардец, крепкий, светловолосый, могучий, как и его топор. Сначала, крайне плохо владея армектанским языком, он не мог понять странных традиций и обычаев. Да и позднее, уже усвоив значительный словарный запас, он не вполне понимал, что ему пытаются объяснить. С точки зрения громбелардца, все обстояло куда проще, чем считали его новые товарищи по оружию. Есть война, и есть смерть собственная или врага. Теперь же ему предлагалось поверить, что военную судьбу и везение можно обернуть против самого себя или же, наоборот, приобрести. Говорили, будто война — это еще одна странная сущность, висящая между миром и Шернью, самая могущественная из всех, ибо даже Шернь ей подчиняется. Мол, война — это нечто живое, бывает злобной, бывает милосердной… Этого громбелардец не в силах был понять. Его смущала и несколько беспокоила символическая нагота солдат перед походом, свидетельствовавшая о чистоте совести и помыслов. Но теперь он сидел вместе с остальными, почесывая широкую волосатую грудь и потягивая вино из кружки. Однажды, пересилив собственные предубеждения, он вдруг заметил, что одновременное обнажение тела и души делает человека странно беззащитным перед товарищами — и тем самым усиливает доверие к ним… У всех собравшихся в зале были какие-то свои проблемы и обиды, которые обычно скрывались, так же как и нагота. Иногда нужно раскрыться. Даже если не веришь в могущество Арилоры…
Перед тем как выехать с заставы, все конники сели посреди двора, касаясь земли руками, чтобы, согласно торжественному обычаю конницы, немного помолчать и мысленно попросить Непостижимую Госпожу — свою Военную Судьбу — о том, чтобы она позволила всегда касаться земли именно так, ладонями, мягко и охотно, но никогда — окровавленным лбом после падения с коня.
За ворота первым выехал Рават. Солдаты двинулись следом. Сначала шла пехота, тяжелая и легкая, потом следовала конница, приноравливаясь к размеренному шагу идущих впереди. Они вышли как на параде, ровными тройками. Лишь когда ворота закрылись, движение стало более непринужденным.
Рават остановил коня, отряд прошел мимо. Зная, что его никто не видит, он позволил себе слегка улыбнуться. Его беспокоил смешанный состав отряда, но это укрепляло дух, боеспособность и выправку солдат. Тяжеловооруженная пехота — в открытых кирасах, с короткими мечами в окованных железом ножнах — несла только свои топоры и небольшие сумки с провиантом. Лучники в наброшенных на кольчуги мундирах выглядели не столь грозно, зато куда более задиристо: ярко серебрятся шлемы, у плеча угрожающе торчат белые оперения стрел. И наконец, конница на горячих гнедых лошадях, в легких чешуйчатых доспехах, покрытых накидками, такими же, как у лучников, с притороченными к седлу копьями, с луками и стрелами в колчанах. Последняя тройка вела вьючных лошадей, груженных неудобными и ненужными в походе щитами тяжелой пехоты. Мелькнули утопающие в голубых прямоугольных полях серебряные звезды Вечной Империи.
Они шли вдоль леса, дальше простиралась степь, но на горизонте маячила все та же темная линия деревьев. Территория северного Армекта напоминала гигантскую шахматную доску: поле, лес, поле, лес, кое-где одинокой шахматной фигуркой — селение или застава, никаких дорог, восток, запад, север, юг, катящийся по небу желтый шар солнца… Лишь в центральном Армекте, на Великих Равнинах, лесов было меньше, зато на юго-востоке, у дартанской границы, простирались безбрежные степи. Однако самые плодородные земли Армекта лежали именно здесь, у границы с Алером. Сначала их некому было защищать… Враждующие армектанские королевства и княжества, даже столь могущественные, как Великое Княжество Рины и Рапы или Королевство Трех Портов, из-за беспрестанных войн с соседями были не в состоянии обеспечить безопасность и покой на своих северных границах. Чтобы заселить пограничье, надо было сначала взять его под полный контроль; без постоянных гарнизонов, которые могли бы защищать деревни, о каких-либо поселениях и думать было нечего. А такую возможность дало только объединение Армекта. Еще до возникновения империи, согласно королевскому указу, поселения в северных землях освобождались от податей на восемь, десять и даже пятнадцать лет в зависимости от близости к границе. Однако защита со стороны армии оставалась слабой и ненадежной, из-за чего на север тек лишь слабый ручеек поселенцев. Впрочем, после возникновения Империи Армект получил соответствующие возможности и нашел средства. Были восстановлены две могучие цитадели, Тор и Ревин, оставшиеся после внутренних армектанских распрей, увеличилось количество застав. Исправленный и дополненный закон гарантировал по истечении срока освобождения от податей невысокие налоги в имперскую казну — урожай с пятой части пахотных земель. Кое-какая имперская собственность была распродана, и на новых владельцев возложили обязанность защищать приобретенные земли — что, впрочем, следует из логики фактов: желающий получать доход из новых источников должен защищать их от алерцев, поскольку пожарища золота не добавляют. Риск, связанный с поселением здесь, уменьшился, условия же были достаточно выгодными для того, чтобы нашлось достаточное количество желающих принять предложение. Земли хватало на всех, каждый обрабатывал ее столько, сколько хотел. Выдавались разрешения на вырубку лесов и вывоз древесины, которой очень не хватало в южном и центральном Армекте, тем более в Громбеларде; причем, будучи более дешевой, древесина эта даже конкурировала с дартанской. Каждый, кто хочет, мог получить охотничью лицензию. Доход от освоения новых земель постепенно начал превосходить потери, которые несла Империя на содержание приграничных гарнизонов.
Однако солдатская служба на севере была очень тяжела, а жизнь в деревнях все еще небезопасна…
Погруженный в размышления, Рават ехал в самом конце отряда. Солдаты шутили, среди тяжеловооруженных пехотинцев то и дело слышался смех. Сотник чуть поторопил коня. Опередив конницу и лучников, вскоре он оказался рядом с Биренетой, которая шла во второй тройке, рядом с громбелардцем. Именно она являлась средоточием смеха. На голове у нее был шлем, и Рават не узнал бы девушку, если бы не услышал голос:
— …Поэтому я и люблю сражаться. Да, по-настоящему люблю. Но бегать по этим степям? Скучно. Вот этой чертовой беготни я не люблю.
— Болтаешь все. За тобой не угнаться.
Шедший сзади Дольтар, самый старый солдат на заставе, плашмя стукнул топором по прикрытому кольчугой мощному заду девушки. Шутка, хотя и не слишком изысканная, чрезвычайно всем понравилась. Солдаты принялись весело колотить друг друга обухами. Строй распался, но Рават не стал прерывать забаву; он и сам был рад, что у легионеров хорошее настроение. Он выдвинулся вперед, не желая своим назойливым присутствием нарушать то, в чем не хотел, да и не мог участвовать. Он услышал, как за его спиной развеселившиеся тяжеловооруженные пехотинцы начали подтрунивать над пешими и конными лучниками: