Метка

За мужчинами на сцену поднимается городская рассказчица – Мел. Она ненамного старше меня, но на её коже запечатлена история целого народа, она – воплощение наших устремлений, наших целей. Да, если на церемонию пригласили Мел, дело куда серьёзнее, чем я думала.
– Друзья, вы все знаете нашу историю, знаете, как пустые стремились сломить наш дух. Они уничтожали знаки на коже, чтобы лишить души надежды на вечную жизнь. Тело Коннора Дрю покрыто знаками, но душа его – душа пустого. Как и положено обрядчику, он снимал с тела кожу, но вместо того чтобы сшить все лоскуты в книгу, он присвоил немного себе. Украв лоскут кожи, он украл часть истории, поставил под удар путь другого человека в мир иной, изменил то, каким его будут помнить живые. В результате действий преступника совет не в состоянии справедливо судить душу покойного. Так действуют пустые. Мэр умолкает, но зрители больше не кричат и не аплодируют: они испуганы.
– Друзья мои, я уверен, что поступок Коннора Дрю не был случайным. Этот человек действовал в сговоре с пустыми с целью поднять восстание. Он сознался во встречах с пустыми. Он работал на них.
– Как он посмел? – слышится в толпе.
– Его поступки – явное свидетельство намерений пустых, и это только начало. Мы должны бороться. Пустые вернулись, и наши сограждане помогают им красть нашу кожу, наши истории, наши души. На этом они не остановятся. Им нужны не души – им нужно наше полное истребление. Пустые жаждут добраться до наших земель, и они не успокоятся, пока не получат наши города, наши дома, наши очаги. Им нужна наша земля, и остановятся они, только когда ни у кого из нас не останется дома, как не останется и надежды в этом мире. Женщина рядом со мной всхлипывает. Не хочу плакать, только не здесь, старательно делаю глубокий вдох и, держа голову как можно выше, отгоняю слёзы. Действительно, ходили слухи, что пустые намерены вернуться и разрушить наш мир. Я не хотела в это верить и не верила – до сих пор.
– Вы знаете нашу историю. Все доказательства хранятся в музее. Когда пустые жили среди нас, они уродовали и расчленяли тела, похищая знаки, истории, души. Эти слабые, низкие люди вгрызались в наши тела в надежде сделать нас похожими на себя. Они хотели побороть нашу силу и праведность и захватить нашу землю. Землю, которую нам дал сам Бог, землю, за которую умер наш Святой. Мы никогда этого не допустим! Да свершится правосудие! Коннор Дрю лишь один из них, один из мятежников, и он станет первым, кто понесёт наказание. Друзья мои, всем известно, что возомнивший себя богом должен быть готов ответить за свои поступки. Этот человек хотел изменить чью-то жизнь после смерти и в ответ потеряет своё право на вечность. Он узнает, что значит лишиться будущего.
Я снова оглядываюсь в безмолвной толпе, меня знобит от холода. Человека на сцене сейчас убьют. Убьют прямо здесь, у нас на глазах. Неужели все собрались посмотреть на казнь? Отчаянно пытаюсь вспомнить, что мы проходили в школе о таких церемониях. Не хочу этого видеть! Кто-то кашляет, люди переступают с ноги на ногу и перешёптываются.
Мэр Лонгсайт невозмутимо смотрит на нас. Он знает, что делает, он уверен в собственной правоте. Надо немного успокоиться. Волноваться не о чем. Закрываю глаза и вспоминаю знаки на коже мэра и слова, которые мы говорили при его назначении. Шепчу их про себя, и становится легче. «Он добр, он мудр, он лучший из нас. Он не жесток, он любит нас, нам нечего страшиться. Он всё сделает ради нас». Не о чем беспокоиться. Нечего бояться.
– Подержите его, прошу вас, – мягко и вежливо обращается мэр к охранникам.
Осуждённого принуждают встать на колени и упереться лбом в деревянную колоду. Опускаю взгляд, но слышу, как тот человек стонет и пытается вырваться из сильных рук. По толпе проносится вздох, и я, не удержавшись, смотрю на сцену. Лонгсайт держит в руках небольшой ящичек. Осторожно открывает его и достаёт нож – короткое лезвие блестит, готовое к работе. Расставив ноги, мэр встаёт позади преступника и хватает его за волосы, задирая голову и оголяя беззащитную шею. Словно мясник ягнёнка. Не хочу этого видеть, но и глаз отвести не могу.
Нож опускается – на землю падает прядь волос. Будто стригут овцу.
От облегчения у меня вырывается полувсхлип-полусмех. Всё в порядке. Его не убьют.
Женщина рядом со мной оборачивается и резко произносит:
– Нечего смеяться, лучше смотри внимательно! Смотри и запоминай!
Осуждённый плачет. Охранники крепко держат его у колоды, но он словно обмяк, ослабел, его битва проиграна, он отдался на волю судьбы. Лонгсайт снова высоко поднимает нож, и на сцену выходит человек в чёрном. Следом помощники несут табурет и столик с какими-то инструментами. Теперь я знаю, что будет дальше. Лонгсайт вытирает нож и кладёт его на место, а человек в чёрном усаживается на табурет и берёт со столика бритву. Он осторожно бреет пленнику затылок, потом снимает черные перчатки, выбрасывает и надевает новые. Вынимает знакомую машинку для татуировок, чем-то смазывает оголённую кожу у линии роста волос и принимается за работу, макая иглу в маленькую чернильницу. Осуждённый стонет, но не двигается: охранники держат крепко.
Впереди, в толпе, что-то происходит. Расталкивая зрителей, какой-то юноша прокладывает себе путь к сцене. Охранники оборачиваются, но юношу кто-то оттаскивает прочь. Я вижу его лицо – бледное от ужаса, очки сбились на сторону, и на мгновение мне кажется, что наши взгляды скрестились.
Мастер работает довольно быстро, но всё-таки от дребезжания машинки тупо звенит в ушах. Накатывает слабость, я стою словно в полусне и смотрю, как человек в чёрном наносит знак. Тишина – машинка выключается, чернильщик встаёт на ноги, возвращает прибор на стол и, почтительно поклонившись мэру, уходит.
Мэр Лонгсайт, отступивший в глубь сцены, пока наносили знак, снова выходит к микрофону.
– Друзья мои, на ваших глазах свершилось правосудие. Мы великодушны – этот человек останется жить среди нас. Волосы отрастут и скроют знак. Но сегодня осуждённого отметили знаком Забвения.
Последнее слово пронзает мой застывший разум. Знак Забвения?
– После смерти знак откроют, преступнику вынесут приговор и уничтожат его книгу в пламени во Дворце правосудия. Как можно жить, получив знак Забвения? Как жить, зная, что всё бессмысленно, что тебя ждут лишь смерть и небытие? Я всей душой надеюсь удостоиться памяти потомков – ради этого мы и живём. Только что на моих глазах надежду человека на вечность зачеркнули чёрными чернилами. Забытый. Слово звенит в голове, словно колокольчик, напоминая о чём-то спрятанном в глубине памяти.
– Друзья, пусть эта церемония вдохновит каждого жить достойно, исполняя своё предназначение. Станем жить достойно, чтобы нас помнили. Станем помнить о возмездии. По толпе пробегает шёпот, перерастая в сдерживаемый рёв. Люди кричат, снова и снова скандируют:
– Ворон! Ворон! Это знак ворона!
Знак Забвения. Я вспомнила. Я всё вспомнила.
Стон осуждённого сливается с моим, и я бросаюсь домой. Сумка с луковицами бьёт по ноге, под ногтями въелась грязь от картошки.
Ворон! Ворон! Это знак ворона!
 Глава третья 
 
Я бегу через площадь мимо Дворца правосудия и музея и пытаюсь вызвать в памяти папину книгу, страницы которой я листала совсем недавно, вспомнить каждое событие его жизни. Уворачиваясь от встречных, мельком читаю их знаки.
Четырнадцать лет, любит музыку, терпеть не может родную сестру.
Обожает любовницу, врёт жене.
Предпочитает дружить с собакой, а не с людьми.
Пятьдесят шесть лет, но чувствует себя на все восемьдесят: замучили болезни.
Пекарня остаётся позади, я спешу домой, подальше от шума, от какофонии знаков, от хриплого карканья голосов.
В голове всё жужжит и жужжит татуировочная машинка. Знак ворона. Я совсем забыла о том дне, а вот сейчас вспомнила…