Вляп

   Из-за речного мыса вылетает... кавалькада. Все на белых конях. Двое всадников впереди, затем сани... Сани... лебединые. Белые, резные, высокие, с какими-то цвета "яростного лета" занавесками. Густой зелёный с ярко-желто-солнечным. Тройка цугом. Кони большие, здоровые, ражие... На облучке саней - парень. Стоит. В одной красной рубашке. Кнутом над головой крутит, орёт чего-то радостно-куражное, сам себе и коням... Я аж загляделся. Вот бы вскочить с наших розвальней и с ними... Типа: "Задрав штаны бежать за комсомолом". Тут передний верховой "комсомолец" да по нашей кобылке - кнутом хрясь. Та аж взвыла. Вполне человеческим голосом. На дыбы и - прыжком с дороги в сугроб. Мы с горбуньей из наших розвальней - аналогично кувырком. Снег аж... ну везде. А из пролетающих саней - женский смех. Девичий. Серебряными колокольцами. Мда... Классика. Олицетворение мечтаний прыщеватого подростка в пейзажно-гендерно-транспортном исполнении.
   Ну а мы... вынули из-под наших розвальней возницу. Потом долго распутывали упряжь, успокаивали кобылку, собирали рассыпанные вещи. Возница хромает - зашибло санями. Но охает не о себе, а вокруг кобылки. Мужик, оно конечно... Но кобыла - дороже.
   Идём дальше - уже все пешком. Хромой возница, шкандыбающая горбунья и я, замотанный. Через час-два впереди две закутанных фигуры - по-больше и по-меньше. Догоняем, и они чего-то начинают говорить. Мне сзади слышно только: "ця, ця". Возница вдруг выдёргивает из-за пояса кнут и бьёт меньшую фигуру по голове. Та визжит и падает в сторону с дороги. Вторая фигура кидается к ней. Мы проходим мимо, я все оглядываюсь, недоуменно смотрю на горбунью. Она отмахивается, но объясняет. Просто как ребёнку: "побирушки". И передразнивает: "хлеб-ця".
   Догоняем большой обоз. Возов 30-40. С последнего воза слезает мужик, дожидается пока мы поравняемся рядом. Внимательно оглядев нас с горбуньей, спрашивает возницу:
  -- Бабы есть?
  -- Не...
  -- Не боись, мы заплатим.
  -- Не...
  -- А малая? (это про меня)
  -- Малец. Хворый. А то - лекарка.
  -- А... Худо. Киев скоро. Идём издалека. У меня мужики - как жеребцы стоялые. А в Киеве... там бабы весёлые... втрое дерут. Мы бы по дороге бы набаловались бы и полегчало бы. А то в стольном городе мудями позвенишь, а дома кисой только пошелестишь.
   И вдруг начинает орать глядя вперёд на одного из своих: "Ты... у тя конь вожжу заступил! ... На ходу спишь...!"
   Типаж знакомый - бригадир дальнобойщиков. Сходные проблемы, сходные методы, сходные выражения. Но - на конской тяге. Правильнее - на гужевой. Гуж - это ремень такой в конской упряжи.
   А киса - это не домашнее, усатое, хвостатое, мышей ловит. Это - мешочек такой. Для денег. По смыслу - кошелёк, по виду - кисет.
   Мужики эти нашли то, что искали. В тот же вечер, в той же избе, где и мы ночевать встали. Хозяйку. Она их и ублажала. Сдельно. Всю ночь. Под присмотром мужа, чтобы "не сотворили чего худого". В смысле, чтобы счёт был правильный и плата полная. Впрочем, в избах внутренних стен нет. Так что счёт вели все присутствующие. Включая двух малолетних сыновей этой дамы. С полным восприятием подаваемых участниками реплик. Типа:
  -- Да куда ты со своим гулькиным... Тут оглоблей работать надо.
  -- А перевернуть?
  -- (Хозяин) Порвёшь-попортишь-поломаешь - гривну отдашь.
  -- А полторы как за коня не хошь?
   Какая-то возня, баба ойкает. И назидательно-поучительный голос бригадира:
  -- Ты баба. Ты должна раз - лежать, и два - молча.
   Русская народная мудрость. Почти цитата. Жванецкий. За восемьсот лет до своего рождения.
   Спать невозможно. Всю ночь непрерывная публичная случка. Предки, факеншит. Впрочем, потому и предки. Предки - это те кто сношается. Прочие - не предки, поскольку потомства не оставили. А с учётом всяких гладов, моров и прочих смертностей - предки - это те, кто сношается часто, много, успешно, эффективно и т.д. Хотя все равно - скотство... Или я - дурак.
   Утром хозяин очень доволен: тряпица с мелким серебром - большое подспорье в крестьянской жизни.
   Там же по утру. Только начали садится в сани, злые, невыспавшиеся, вдруг из-за забора женский крик. Девичий. Истошный. Переходящий в вой с причитаниями. Будто режут кого или только что зарезали. "Ой же люди добрые!... Ой же батюшка родименький!... Ой да за какие грехи смертные!...Ой же молодицу!... Юницу невинную!... Да на муки тяжкие!... На казнь лютую!... Защити Пресвятая Богородица заступница!... Помогите!!!...". Я аж вскинулся. Ну воспитан я так... ретроградно - если зовут на помощь... да еще женщина... да так страшно кричит... Палку во дворе увидел, хвать - и к воротам. А там хозяин стоит, слушает этот вой невообразимый и щурится довольно, как кот на солнце:
  -- Хорошо Ксюха кричит. Правильно. Громко. С чувством.
  -- Ммм?
  -- Это сосед дочку замуж выдаёт. За Петра. Молодята еще с Рождества захороводились. Ксюхе-то брюхо уже давно надуло. Она только и ждёт-не дождётся когда Петька её заберёт. Да вот родня никак сговорится не могла. А ныне вот - сладилось. Уж она от радости-то прыгала. Вот оттого что довольная и воет хорошо, громко, с чувством - по обычаю.
  -- Ммм?
  -- Свадьба-то? Нынче. Вот чего не знаю - кто на молодых дрочить будет. То ли тиун, то ли поп. Должен-то конечно поп, да он-то у нас малахольный. А на свадьбе надо смешать семя доброе с зелёным вином и дать пить молодым. Обычай такой, от дедов-прадедов.
   Я... - охренел. То, что такие обычаи и с воем невесты, и со спермо-коктейлем для молодых - были в ходу на Руси еще в 19 веке - как-то попадалось. В литературе. На уровне анекдотов. Но вот самому все это услышать. Или попробовать... Чуть не вырвало.
   "Не лезь в чужой монастырь со своим уставом". Хорошо, что не кинулся вступиться за эту "юницу невинную"... беременную. А то накостыляли бы. И вообще, забудь и забей насчёт - вступаться, защищать, помогать, советы давать, учить... ты тут чужой и ... бессмысленный. Это не "твой монастырь". Если это "монастырь" то ты явно не "инок". Чужой... В отчизне своей... Со своими... принципами - дырка без бублика.
   Дорога. Большая дорога. Еще нет магистралей, почтовых трактов, верстовых столбов. Даже нет денег - просто "сребро". Или - "куна".
   А придорожные ремесла уже есть. И спешно восстанавливаются после недавнего восстания, после усобиц... Хочешь жить - умей вертеться.
   А вот того, что по жанру дорожных приключений положено: разбойников или анонимной принцессы в процессе похищения - не наблюдается. Первых недавно выбили, вторые еще не завелись.
   Утром четвёртого дня - Киев. Я сперва не понял - горбунья толкает в бок: "зри, зри". Чего зрать-то? А потом далеко впереди среди белого, серого, чёрного, под ярко-голубым - золотая искорка. Потом еще и еще. Солнце встаёт и полоса света опускается. Вспыхивают кресты. И купола - золотые. Горбунья аж задохнулась. Крестится, поклоны бьёт, шепчет: "Михайловский златоверхий. Первый золотом крытый. Святополчечье чудо несказанное."
   Какое "Святополчечье"? Я одного Святополка по истории знаю - Окаянного. Так тот братьев убил и где-то у чехов помер. Или еще какой был?
   И вообще:
 
 
   "Купола в России кроют чистым золотом.
 
   Чтобы чаще господь замечал".
 
 
   Выходит - не всегда так было, выходит был кто-то первый. Кто крыть начал.
   Кое-где еще купола. Много. Синие, зелёные. По высокому, как-то кусками - тёмная полоса. Стены киевские. А ниже - цветное. Терема. А еще ниже и ближе - серое. Дома, подворья - нормальные люди живут. Над каждым - столб дыма. Печи топятся, еду готовят. Люд столичный. Кияне.