Через реку забвения

И пока Брюс пытался сообразить, что происходит, а музыканты недоуменно переглядывались, она взяла акустическую гитару, и вскоре в зале зазвучали первые аккорды.
Брюс сразу понял, что вещь действительно новая. Даже он ее не слышал, хотя являлся первым человеком, которому Тереза обычно спешила сыграть последнюю сочиненную песню.
Может, эта мелодия пришла к ней сегодня ночью? – пронеслось в его голове.
Брюс нахмурился. У него были причины для недовольства: Тереза действовала не по правилам. Не принято показывать сырую вещь зрителям. Это противоречит всей логике музыкального бизнеса. К тому же нельзя забывать о неком элементе суеверия: прозвучит не доведенная до определенного уровня песня – может пойти насмарку новый альбом. Все это прекрасно известно Терезе. Но в таком случае почему она решила устроить своим поклонникам сюрприз?
Впрочем, это вполне соответствует ее характеру, усмехнулся Брюс. Спонтанность – вот главная черта ее натуры. Этим она мне и нравится.
Он прислушался к словам. Тереза пела о том, как опустевшая после утраты любви душа постепенно возрождается к жизни. И еще в тексте было что-то про бессмысленность женской преданности и пагубность самоотречения.
Звучало это довольно жестко, но именно так характеризовался текущий период творчества Терезы. Этим она была обязана своей популярности, которая все продолжала расти. Только избавившись от былой слащавости, Тереза наконец стала тем, к чему стремилась изначально.
Но успех был оплачен высокой ценой.
Брюс знал это лучше других, потому что тесно общался с Терезой. В первое время после того, как они начали сотрудничать, даже появились слухи, что отношения между ними не ограничиваются рамками бизнеса. Оба не давали по этому поводу никаких комментариев прессе, хотя Брюс был бы счастлив ответить положительно.
Тереза стала для него мечтой – несбыточной, как он считал. Между ними с самого начала установились чудесные отношения, а в творчестве так просто замечательные. В этом смысле они прекрасно дополняли друг друга, и Тереза не раз упоминала о том, что, если бы не аранжировки Брюса, ее песни не имели бы такого успеха. Тот же с усмешкой отвечал, что, если бы не мелодии Терезы, ему нечего было бы аранжировать.
Даже сейчас, слушая ее новую песню, Брюс машинально прикидывал в уме, как эта музыка должна звучать по-настоящему.
Через несколько минут концерт действительно окончился. Следуя традиции, Тереза объявила имена музыкантов, и каждый из них раскланялся перед публикой. Затем, под несмолкающие аплодисменты, они покинули сцену.
Тогда Брюс тоже встал и направился к выходу.
Он спустился на первый этаж, который уже начал заполняться выходящими из зала зрителями, и, лавируя между ними, двинулся в ту часть здания, где находились гримерные. Тереза занимала ту, что была обозначена номером четыре.
Постучав ради соблюдения формальности, Брюс сразу же толкнул дверь и переступил через порог.
Тереза сидела у зеркала, спиной к нему, с поднятым лицом и зажмуренными глазами.
– Синтия, ну давай скорей! – нетерпеливо притоптывая ногой, произнесла она в тот момент, когда в гримерной появился Брюс. – Сними с меня эту мерзость, чтобы я смогла наконец умыться!
– Сейчас, подожди минутку, не могу найти молочко для снятия макияжа… – ответила Синтия.
Это была темноволосая коротко стриженная женщина лет двадцати восьми, работавшая у Терезы визажистом, но часто выполнявшая и другие обязанности. В частности, иной раз ей даже приходилось выступать в роли телохранителя, что при ее комплекции – рослая Синтия напоминала тяжелоатлета – представлялось не такой уж сложной задачей. Она была родом из деревни близ Хелмсдейла, небольшого городка на севере Шотландии, а в Лондон приехала двумя годами раньше Терезы.
Познакомились они вскоре после выхода альбома «Разбита и растоптана». Тереза тогда только начала выступать с концертами, и Синтия подошла к ней по окончании выступления, чтобы попросить автограф. Получив желаемое, она дождалась, пока уйдут остальные поклонники, и вновь приблизилась к Терезе, на сей раз с целью предложить свои услуги в качестве визажиста, костюмера или кого-нибудь в этом роде. Синтии очень хотелось работать у Терезы, а опытом вспомогательной деятельности в сфере шоу-бизнеса она обладала.
Услышав некоторые с детства знакомые обороты речи, Тереза поняла, что перед ней землячка. Они разговорились. Вскоре выяснилось, что личная жизнь Синтии тоже складывалась непросто, из-за чего та и приняла альбом «Разбита и растоптана» близко к сердцу.
Итогом беседы стало то, что Синтия начала работать у Терезы. Разумеется, она познакомила ее с Брюсом. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять: Синтия – закоренелая мужененавистница. Что, впрочем, не мешало ей время от времени затевать интрижки с представителями противоположного пола. Мимолетные романы неизменно заканчивались разрывом, после чего Синтия на некоторое время озлоблялась еще больше, но потом постепенно отходила.
Слыша, как она между делом – например, утюжа предназначенную для выхода на сцену блузку Терезы – цедит сквозь зубы ругательства в адрес очередного «подлеца», «проходимца» или «прощелыги», Брюс с усмешкой думал о том, что мужики бегут, наверняка пугаясь ее неистового темперамента.
Даже сейчас он мимоходом вспомнил об этом, наблюдая, как высокая, широкоплечая, с узкими бедрами и могучим бюстом Синтия копается в большой сумке в поисках нужного флакона. Ее обтянутые рукавами трикотажного топа бицепсы вздувались при каждом движении. Глядя на игру мышц, Брюс сначала отметил, что за последнее время те как будто увеличились, а потом его осенила догадка, что Синтия, помимо прочих своих навыков, всерьез решила освоить еще и специальность телохранителя и для этого наверняка начала посещать спортзал.
Подумав об этом, Брюс едва сдержал улыбку, но потом в его голове возникла мысль, что Тереза в некотором смысле вытащила счастливый билет, приобретя столь преданную сотрудницу.
И к тому же ответственную, добавил он про себя, продолжая наблюдать за Синтией, которая с каждым мгновением проявляла признаки все более усиливающегося беспокойства.
– А что за спешка? – спросил Брюс, обращаясь к Терезе, которая по-прежнему сидела зажмурившись.
Его голос словно явился для нее своего рода катализатором. С криком «больше не могу терпеть!» она вскочила со стула, который с жутким скрежетом отъехал в сторону, скребя металлическими ножками пол, и бросилась к находящемуся в дальнем конце гримерной умывальнику. Там на ощупь отыскала кран, повернула и принялась поспешно умываться.
Прекратив копаться в сумке и прикусив губу, Синтия несколько секунд смотрела на Терезу, потом спохватилась и быстро направилась к ней с полотенцем.
Тереза добрую минуту терла лицо и особенно глаза. Затем не глядя протянула руку, в которую Синтия вложила полотенце. Лишь промокнув влагу, Тереза повернулась к Брюсу.
– О Боже! – воскликнул он.
В глазах Терезы промелькнуло удивление.
– Что такое?
– Посмотри на себя! – сказал Брюс, безуспешно сдерживая улыбку.
Вскинув бровь, Тереза подошла к зеркалу.
– Ты так говоришь, будто… О Господи! Ну и физиономия… – Она расхохоталась. – Хорошо, что здесь нет папарацци!
Ее вид в самом деле был, мягко говоря, не для съемок: глаза покраснели из-за того, что мелкие сосуды налились кровью, к тому же их окружали черные разводы не смывшейся туши для ресниц.
– Действительно, – откликнулся Брюс. – Что это с тобой случилось?
Тереза открыла было рот, чтобы ответить, но ей помешала Синтия.
– Садись-ка сюда, – сказала она, придвигая поближе стул. – Давай я займусь тобой.
– Ты нашла флакон? – спросила Тереза, послушно выполняя ее просьбу.
– Да вот он, стоит перед зеркалом. Я впопыхах не заметила его и стала искать в сумке. Ты уж прости меня.
Тереза усмехнулась.
– Ты-то чем виновата?
– Может, и ничем, – кивнула Синтия, выливая на ватку из розовой пластиковой бутылочки каплю белой жидкости и принимаясь с ее помощью снимать с лица Терезы тушь. – Может, во всем виноваты они. Глаза закрой…